Обрученная с розой - Вилар Симона (читать книги полностью .txt) 📗
Он неспешно шел по улице и, заглядывая в окна, видел ужинающих бордосцев. Праздник кончился, но на улицах еще встречались прохожие. Кто-то брел, держась за стену и пьяно распевая, прошла небольшая процессия с факелами, донеслись смех и гудение рожков. На ступенях одного из домов сидела молодежь. При свете луны белые одеяния девушек, казалось, излучали сияние. Дрогнули струны, чистый юношеский голос запел:
Не в благости ль нежной
любви благодать?
И ангелы любят друг друга…
Зачем же, скажи, от любви нам
бежать,
веленью сердец воспротивившись
туго?
Филип прошел мимо.
«Веленью сердец воспротивившись…» Они с Анной любят друг друга. Это ясно как Божий день. Как там поет этот малый? «Зачем же, скажи, от любви нам бежать…» «Клянусь Всевышним: это неотвратимо – но она принцесса, а я… Я так хочу ее!»
Он остановился, прислонившись спиной к стене темного дома. Прохлада камня была приятна, ибо рыцарь весь горел изнутри. Губы его пересохли, сердце рвалось из груди. Прикосновение ночного воздуха навевало мысль о неге, о страсти. Весь мир казался шепчущим, манящим, расплывающимся… У Филипа Майсгрейва кружилась голова.
– Я выпил лишнего сегодня. Эти, черт их побери, южные вина… Эта южная ночь…
Он поднял голову. Над ним склонилось поразительно красивое, искрящееся миллиардами звезд, небо. Звезды словно касались своими лучами шпилей города, огромная луна лила вниз млечный свет. Кружевные тени от флюгеров и башенок сплетались на мостовой. Благоухала сирень, в садах распевали соловьи.
Майсгрейв стоял не дыша. Северянин из далекого туманного Нортумберленда, он оказался в плену южной ночи. Воин, знавший лишь слепую ярость схватки и кровь, сейчас готов был разрыдаться от окружавшей его красоты.
«Нет, все это со мною уже было, – тряхнув головой, подумал Филип. – Мне случилось любить, и я знаю, как больно бывает потом. Неужели же все сначала?»
Его сердце помнило Элизабет. Не ту надменную венценосную красавицу, а любящую слабую женщину, что тайно искала встреч с ним, ту, что стонала от блаженства в его объятиях. Но это воспоминание прошло стороной, не взволновав его. Зато при одной мысли об Анне его душа словно озарялась вспышкой молнии. Становилось трудно дышать от нежности и безумного влечения. Он вспомнил ее покорность, ее сияющие глаза, ее безудержную страстность во время гибельной бури. «Я люблю тебя, – сказала она тогда. – И хочу познать твою любовь…»
– Моя маленькая искусительница… И я хочу узнать твою любовь. Мой ангел… Мой сорванец… Моя сладостная фея…
Неподалеку он заметил целующуюся в глубине арки парочку. Стараясь не потревожить влюбленных, он осторожно прошел мимо, услышав, как женщина глубоко и страстно вздохнула. Донесся одинокий удар колокола. Надрывая сердце, заливались соловьи в садах.
«Этот город словно напоен любовью», – подумал рыцарь.
Побродив еще немного, он решил вернуться.
«Наверное, она уже спит. Видит Бог, мне следовало бы уйти в тот миг. Я не хочу, чтобы она возненавидела меня».
А ведь не так давно он мог спокойно заснуть рядом с ней при свете костра, и ничто не подсказывало ему, что рядом бьется трепетное женское сердце. Теперь же между ними должен лежать меч – древняя преграда, разделяющая мужчину и женщину, символ, стоящий на страже целомудрия.
Он вошел в гостиницу, поднялся к двери своей комнаты и остановился, не в силах совладать с собой. Кровь снова забурлила, дыхание стало тяжелым и хриплым.
– Только меч, между нами будет меч! – как заклинание твердил он.
Войдя, Филип захлопнул за собой дверь и прислонился к ней. Сердце словно выскакивало из груди.
Анна не спала. Лунный свет, лившийся потоком в раскрытое окно, топил комнату в зеленоватом тумане. Девушка сидела на краю постели, обхватив колени руками и упершись в них подбородком. Фигура ее казалась отлитой из серебра и в то же время такой хрупкой, словно была соткана из воздуха. На глаза Анны падала тень, и они казались темными и огромными. Она повернула голову, на щеках ее явственно виднелись следы слез.
Какой-то миг Анна глядела на него с изумлением и вдруг просияла.
– Так вы вернулись, сэр?
Филип вдруг отчетливо понял, что поспешил, что ему не следовало возвращаться. Он по-прежнему стоял спиной к двери. И, видимо, в его глазах было нечто, что почувствовала девушка. Она перестала улыбаться, замерла, затем отвернулась и принялась торопливо расшнуровывать сапог. Пальцы ее дрожали, она путалась, дергала ремешки.
Филип подошел ближе. Девушка подняла на него растерянные глаза, и тогда рыцарь опустился на колени и стал медленно расшнуровывать ее сапожок. Анна глядела на него сверху вниз. Ладони ее были холодны, а грудь горела. Она глядела на его пышные кудри, казавшиеся пепельными завитками дыма в сиянии луны, и снова нестерпимое желание запустить в них пальцы захлестнуло ее.
Филип отбросил сапожок, и его рука, все еще сжимавшая ступню девушки, скользнула по ее лодыжке, затем голени, коснулась колена… От этой невольной ласки девушку бросило в дрожь. Филип же глухо застонал и припал лицом к ее коленям. Анна на миг окаменела, потом глубоко вздохнула и счастливо прикрыла глаза. В эту минуту ей было так легко, она чувствовала себя такой свободной!..
– Анна… – глухо произнес Филип.
Девушка опустила руку и погрузила пальцы в его волосы. Рыцарь поднял голову. Какое-то мгновение они не отрываясь глядели в глаза друг другу, затем Анна, коротко выдохнув, скользнула в его объятия.
29. Весна
Филип проснулся еще до рассвета. В смутном полумраке проступали очертания комнаты, складки полога, ларь у окна. В углу подавал голос сверчок.
Он повернул голову. Анна безмятежно спала, ее щека доверчиво покоилась у него на плече. Губы ее были слегка приоткрыты, тени ресниц лежали на веках.
Рыцарь улыбнулся краем губ, сладко заныло у него в груди. Взбалмошное дитя – что сталось с ней в эту ночь? Дитя – и сильная, неукротимая, обожаемая женщина.
Он вдруг почувствовал, как сжимается сердце. Приходилось признаться – он страшился ее пробуждения. Праздник окончился, иссяк, как легкое, но такое хмельное вино Аквитании. Еще вчера здешний воздух дышал любовью – не той, о которой поется в куртуазных ронделях и лэ, а жаждущей страстных ласк, поцелуев, заставляющей разгоряченные тела сплетаться в неистовых объятиях… Безумие, безумие…
Филип глядел на Анну. Чистое дитя, не сознающее своего греха, не помышляющее о последствиях. Все это придет потом, когда она вернется к действительности, когда поймет, что она уже не та, что прежде, и осознает тяжесть кары, которая может постигнуть ее. И его тоже ждет расплата – иная. Еще не так давно на побережье, среди дюн, когда Анна устыдилась своего безумного порыва на корабле, между ними было нечто подобное. Словно ледяная стена разделила их, и он помнил этот ненавидящий взгляд, эту горделивую сухость и вельможное высокомерие. Но тогда он не чувствовал за собой вины. О зачем, зачем он вернулся вчера, зачем целовал эти податливые губы?!
В открытое окно лился прохладный предрассветный воздух. Филип осторожно прикрыл обнаженное плечо девушки. Ее волосы пахли сухими травами и морским ветром. Опасаясь разбудить ее, он легко коснулся их губами и вдруг, вопреки всему, подумал – это было прекрасно! Эта их ночь в сиянии луны, среди трелей соловьев и горячего, сбивчивого дыхания… Анна то испуганно сдерживала его, то вдруг страстно льнула сама, и он терял голову от нежности, неистовой страсти и чудесной красоты этой девушки. Любовь была для нее совершенно новой стихией, которая сначала напугала, но потом приняла ее, как птицу небо. Она упивалась лаской, и он видел, как безумно и моляще блестят ее глаза, как все бессильнее запрокидывается голова, как трепещет, покоряясь мужчине, отливающее серебром тело…
Пропел петух. Филип заметил, что проспал не более часа. Слишком упоительна и долгожданна была для них эта ночь, но смутное беспокойство не давало ему покоя. Миг краткого забытья – и он очнулся с ясной головой.
