Стрекоза в янтаре. Книга 1. Разделенные веками - Гэблдон Диана (читать книги .txt) 📗

— Да, я видел. — Синие проницательные глазки герцога блуждали по сторонам, он смотрел, не наблюдают ли за нами. — Ваш муж говорил мне, что не может жить в своей собственной стране из-за ошибочного смертного приговора, вынесенного ему английской короной. Скажите, миледи, этот приговор все еще действует?

— Да. За его голову обещано вознаграждение, — мрачно подтвердила я.

Выражение вежливого интереса на лице герцога не изменилось. Он потянулся за сосиской.

— Это поправимо, — спокойно сказал он. — После встречи с вашим мужем в Леохе я навел справки — о, очень осторожно, моя дорогая леди, уверяю вас. И я думаю, что это дело можно уладить без больших хлопот, шепнув нужное слово в нужное ухо.

Я внимательно слушала. Джейми когда-то рассказал герцогу Сандрингемскому о своем приговоре — так посоветовал ему Колам Макензи — в надежде, что герцог сможет вмешаться и помочь. Так как Джейми действительно не совершал никакого преступления и против него не было улик, казалось вполне возможным, что герцог, имеющий вес в высших кругах Англии, и в самом деле сможет поспособствовать отмене приговора.

— Но почему? Что вы хотите взамен?

Его светлые брови подпрыгнули, и он улыбнулся, продемонстрировав маленькие ровные белые зубы.

— Как вы, однако, прямолинейны! Может, я просто ценю помощь вашего мужа в выборе лошадей и хотел бы видеть его возвратившимся туда, где его знания и опыт можно было бы применить с пользой.

— Может быть, но это не так, — возразила я холодно. Заметив, что мадам Прюдом наблюдает за нами, я вежливо улыбнулась герцогу. — Почему?

Он отправил сосиску целиком себе в рот и медленно жевал ее. На его круглом лице не отражалось ничего, кроме наслаждения едой и солнечным днем. Наконец он дожевал и аккуратно вытер рот накрахмаленной салфеткой.

— Ну, хорошо, — начал он. — Только в качестве предположения. Вы меня понимаете?

Я кивнула, и он продолжал:

— Таким образом, в качестве предположения, мы могли бы допустить, что дружба вашего мужа с некоторым лицом, недавно прибывшим из Рима?.. Вы меня понимаете? Да. Предположим, что эта самая дружба интересует определенные круги, которые бы предпочли, чтобы это лицо благополучно вернулось в Рим. Или хотя бы обосновалось во Франции. Хотя Рим был бы предпочтительнее. Безопаснее, знаете ли.

— Понимаю. — Я взяла с тарелки сосиску. Они были сильно сдобрены специями, и запах чеснока ударял мне в нос всякий раз, как я откусывала кусочек. — Значит, эти круги придают такое большое значение дружбе моего мужа с этим лицом, что предлагают отмену приговора в обмен на разрыв этих отношений? Но почему? Мой муж не такая уж влиятельная персона.

— Пока нет, — согласился герцог, — но может стать ею в будущем. У него есть связи в среде французских банкиров и торговцев. Его принимают при дворе, и он имеет некоторый доступ к королю Людовику. Короче, если даже сейчас он и не располагает крупными суммами и известностью, то вскоре все это может обрести. К тому же он член одного из двух самых влиятельных шотландских кланов. Круги, которые желают возвращения вышеупомянутого лица в Рим, не без оснований опасаются, что влияние вашего мужа может быть направлено в нежелательное русло. Таким образом, будет лучше, если ваш муж вернется на родину и его доброе имя будет восстановлено. Вы так не считаете?

— Надо подумать, — ответила я. Это была взятка, и очень заманчивая взятка. От Джейми требовалось разорвать все отношения с Карлом Стюартом и свободно, без риска быть повешенным, вернуться в Шотландию, в Лаллиброх. Отъезд человека, поддерживающего Стюартов, при минимальных затратах с их стороны, был бы очень желателен для англичан.

Я внимательно смотрела на герцога, пытаясь понять, какую выгоду он преследует. Формально являясь послом Георга II, выборщиком Ганновера и короля Англии — ведь пока Джеймс Стюарт остается в Риме, герцог вполне мог иметь двойную цель своего пребывания в Париже. Начать с Людовиком осторожный обмен любезностями и изменить сложившийся баланс сил, одновременно сужая размах новой волны якобитского движения? Несколько групп, поддерживающих Карла, со временем куда-то исчезли под предлогом неотложных дел за границей. Их или подкупили, или вспугнули, думала я.

Невозмутимое лицо герцога не выдавало его мыслей. Он сдвинул парик и бессознательно почесал лысину под ним.

— Подумайте об этом, моя милая, — настаивал он, — а когда подумаете, поговорите со своим мужем.

— Почему вы сами с ним не поговорите?

Он пожал плечами и взял еще одну сосиску, уже третью.

— Я считаю, что мужчины чаще прислушиваются к словам, сказанным в домашней обстановке человеком, которому доверяют. В противном случае они воспринимают совет как давление извне. — Он улыбнулся. — К самолюбивым людям нужен деликатный подход. А кто может быть деликатнее женщины?

Я не успела ответить. Из главной конюшни раздался крик, и все головы повернулись туда. По узкой аллее между главной конюшней и длинным открытым сараем, в котором была кузница, неслась лошадь. Это был молодой першерон, не старше двух-трех лет, судя по его неровной окраске. Даже молодые першероны крупны, а этот был просто огромный. Он бегал взад-вперед легкой рысью, размахивая хвостом. Определенно этот жеребец еще не был приучен к седлу. Он резко метался из стороны в сторону, пытаясь сбросить маленькую фигурку, обеими руками вцепившуюся ему в гриву.

— Черт побери, это Фергюс! — Дамы, встревоженные криками, повскакивали на ноги и с интересом наблюдали за происходящим.

Я даже не заметила, что мужчины присоединились к нам, пока одна из женщин не сказала:

— Однако это довольно опасно. Мальчик может ушибиться!

— Если не ушибется сам, свалившись с лошади, я отшлепаю его, едва этот паршивец попадет мне в руки, — послышался сердитый голос. Я повернулась и увидела Джейми, наблюдающего поверх моей головы за быстро приближающейся лошадью.

— Ты хочешь снять его? — спросила я.

Он покачал головой:

— Нет, пусть лошадь сама об этом позаботится.

Лошадь же, казалось, была больше удивлена, чем испугана странным грузом на спине. Серая пятнистая холка напрягалась и вздрагивала, словно сгоняя мух. Жеребец удивленно поворачивал голову, как будто хотел посмотреть, что происходит.

Фергюс, растопырив ноги, намертво вцепился в гриву першерона и только благодаря этому держался на его широкой спине. Таким образом, у него был шанс соскользнуть с лошади или отлететь в сторону, не попав ей под копыта, если бы жертвы «навозной войны» не привели в исполнение свой план мести.

Два или три грума следовали за лошадью, блокируя ей дорогу. Одному из них удалось забежать вперед и открыть ворота пустого загона. Эти ворота находились недалеко от того места, где стояли мы. Грумы намеревались загнать лошадь в загон, где она сбросит с себя Фергюса или нет, как ей заблагорассудится, но по крайней мере успокоится и сама избежит травм.

Вдруг из слухового окошка, расположенного высоко над землей, высунулась голова. Все смотрели на лошадь, и никто, кроме меня, этого не заметил. Мальчишка выглянул из окна, исчез и почти тотчас же вновь появился, держа большую охапку сена. Улучив момент, когда лошадь с Фергюсом проносилась под окном, он бросил сено вниз.

Эффект был такой, будто бросили бомбу. Жеребец истерически заржал, взрыл копытами землю и понесся, как победитель дерби, прямо на группку кузнецов. Те с криком бросились врассыпную.

Джейми рванулся вперед, оттолкнув меня с дороги так, что я отлетела в сторону и оказалась на земле. Он поднял меня, ругаясь по-гэльски, и, даже не извинившись, понесся вдогонку за Фергюсом.

Лошадь металась и вертелась как безумная, вставала на дыбы, приводя в ужас грумов и конюхов, которые быстро утратили свою профессиональную сдержанность при мысли, что одна из королевских лошадей может пораниться у всех на глазах.

Каким-то чудом, то ли благодаря упрямству, то ли из чувства страха, Фергюс все-таки продолжал держаться на лошади, — соскальзывая то вправо, то влево, подпрыгивая и обдирая кожу тощих ног. Конюхи что-то кричали ему, но он не слышал их, крепко зажмурив глаза и вцепившись в лошадиную гриву так, словно от этого зависела его жизнь. Один из конюхов схватил вилы и стал угрожающе размахивать ими, чем до смерти испугал мадам Монтрезор, решившую, очевидно, что он собирается заколоть ребенка.