Рабыня страсти - Смолл Бертрис (бесплатная регистрация книга .TXT) 📗
— Я не жесток, Аллаэддин. Да полно, разве ты ничего не понял? Снова начинается пытка… Женщину, которую я не знаю, да и не хочу знать, навязывают мне в жены. Как могу я любить ее, если мое сердце до краев полно одной-единственной, имя которой Зейнаб? Любое воспоминание о ней причиняет мне неописуемую боль… Я люблю ее. И буду любить всегда. Для меня более не существует женщин. И хочешь сказать, что ты этого не понимаешь, старый мой дружище? Ты ведь не желал никого, кроме Омы… Аллаэддин-бен-Омар глубоко вздохнул:
— Это святая правда. Карим… Но если бы Аллах не возвратил мне возлюбленную мою Ому — я нашел бы в себе силы взять в дом жену. Пусть я не любил бы ее так, как Ому, но есть ведь еще и долг перед старым моим отцом, перед всем моим родом… Мы с тобою давние друзья, Карим-аль-Малика, — посему говорить я с тобою буду предельно откровенно. Ты — последний мужчина в роду. Твой долг — зачать сыновей, а долг твоей будущей жены — их родить, дабы не прервался славный род ибн-Маликов. Жизнь сыграла с тобою злую шутку — это правда. Судьба навек разлучила тебя с твоей единственной любовью. А подумал ты о Зейнаб? Разве она не страдает? И все же она, слабая женщина, свято исполнила свой долг — вначале с калифом, а затем с Хасдаем-ибн-Шапрутом. Любил ли ее Абд-аль-Рахман так, как ты? А любит ли ее Хасдай? Зейнаб же не рыдает, словно малое дитя, у которого отняли любимую игрушку. Она делает то, что велит ее чувство долга, — так же должен поступить и ты, князь. — В голосе визиря уже звучала злость. — Пора бы тебе перестать жалеть самого себя и начать выполнять завет покойного родителя. Веди себя как истинный князь Малики!
Карим глядел на друга, изумленный жестокой правотою его слов.
— Просто все произошло чересчур быстро… — безнадежно бросил он. — Я еще не готов к новому браку Визирь согласно кивнул:
— Я поприветствую невесту от твоего имени, господин мой, а ты тем временем побудь в Убежище, и.., да снизойдет желанный покой на твою душу! Возможно, калиф и поторопился — но ведь в этом нет вины твоей невесты, правда? Она едет сюда, преисполненная надежд, как всякая невеста. А если она к тому же совсем юна, то еще и напугана, и крайне взволнована. Ей же ведь предстоит выйти замуж за неизвестного и остаток дней прожить на чужбине. С твоего разрешения я пошлю Ому навестить ее в гареме до твоего возвращения…
— Да, — кивнул Карим. — Это будет мудро… Друзья тем же вечером отправились к верховному имаму Малики в сопровождении кади. Имаму были предъявлены брачные договоры, и он, внимательнейшим образом их изучив, совершил брачную церемонию. Таким образом, невеста, не ступившая еще на берег Ифрикии, стала уже женою, не подозревая об этом. На следующее же утро Карим в сопровождении полудюжины воинов отправился на охоту в горы, а тем временем визирь его и друг поспешил в Танджу навстречу свадебному поезду. Путь, который караван преодолел бы за целых три дня, Аллаэддин и его сакалибы проделали всего за полтора.
Правитель Танджи сердечно приветствовал их. Он был уже в курсе скорого прибытия княжеской невесты — поскольку погода стояла славная, то наутро она должна была уже быть в городе.
На рассвете солнце не застили облака — погода была необычна для поздней осени. Морская гладь была словно гигантское зеркало, в которое загляделись голубые небеса, завороженные собственной красою. И вот раздался предупреждающий крик наблюдателя с самой верхушки минарета главной мечети Танджи — на горизонте показался корабль. Визирь с правителем города поспешили в гавань, чтобы там дождаться прибытия княжеской невесты.
— Вы, конечно же, заночуете здесь? — спросил правитель Аллаэддин-бен-Омар. — Госпожа наверняка измучена долгой дорогой. Она захочет отдохнуть. Знаешь ли ты, кто она такая, господин мой?
Визирь отрицательно покачал головой:
— Это даже странно… В письме калифа даже имени девушки не упомянуто. Там нет и ни слова о ее семье… Да и в брачном контракте…
— Возможно, до самого последнего момента из нескольких достойных девиц выбирали лучшую… — робко предположил правитель. — Столь важное решение не принимается ведь за одну минуту! Калиф оказывает князю великую милость, лично посылая ему невесту! — Пожилой араб обнажил в улыбке все свои белоснежные зубы. — Нет сомнений, что Карим-аль-Малика заслужил благосклонность нашего властелина! Какое это счастье для него, да и для всей Малики! Абд-аль-Рахман всегда добр и щедр к тем, кого высоко ценит. — Если не в словах, то в голосе правителя Танджи слышалась легкая зависть… Ведь, подобно любому наместнику калифа, он мнил себя много большим, нежели просто провинциальным князьком.
— Я верю тебе на слово, мой господин, — кротко ответствовал Аллаэддин. — Твои знания и опыт много превосходят мои — ведь, в сущности, кто я такой? Простой житель Малики… Уверен, князь будет весьма благодарен тебе за твою доброту. — Он улыбнулся и склонился перед наместником. Аллаэддину бен Омару приходилось уже сталкиваться с подобными людьми. Ключом к их сердцу была умеренная и ловкая лесть в сочетании с умелым же самоуничижением, Таким образом, правитель Танджи, считавший себя чуть ли не вторым человеком после калифа, остался вполне удовлетворен…
Корабль, на котором плыла Зейнаб в окружении судов поменьше, вошел в гавань Танджи. Скрываясь за занавесками в своей каюте, Зейнаб жадно вглядывалась в берег. Карим не приехал… Он наверняка в печали: да оно и понятно, ведь калиф прислал ему какую-то невесту, которая нужна ему как собаке пятая нога! Зейпаб улыбнулась собственным мыслям. Она заметила на берегу Аллаэддина-бен-Омара в сопровождении правителя Танджи.
— Наджа! — обратилась она к молодому евнуху. — Вон тот великан с роскошной черной бородой — это Аллаэддин-бен-Омар, визирь князя.
— Так это муж Омы! — понял Наджа. — Он очень хорош собою.
— Да… — улыбнулась Зейнаб. — Так вот, Наджа: когда он примется выпытывать у тебя, как меня зовут, — делай что хочешь, но не называй ему моего имени! Мне ужасно любопытно, узнает ли он меня… — Она лукаво хихикнула. — Думаю, Аллаэддин-бен-Омар меньше всего на свете ожидает увидеть именно меня, Наджа. Он, скорее всего, немного заинтригован…
— Такою я никогда не видел тебя прежде, моя госпожа, — с изумлением произнес Наджа. — Что с тобою? Зейнаб положила руку на плечо евнуха:
— Я вновь стала свободной, Наджа, и я еду к человеку, которого давным-давно любила и люблю… — Она кликнула Раби. — Принеси-ка мне, милая, сандаловый ларец с серебряной отделкой.
Когда служанка поспешила исполнить приказание, Зейнаб открыла ларчик и извлекла оттуда три пергаментных свитка с печатями трех разных цветов.
— Подойдите все сюда, — сказала она слугам. Потом вручила каждому по свитку: с печатью темно-зеленого цвета — Надже, с красной печатью — Аиде, и с синей — Раби.
— Перед самым отплытием из Кордовы я ходила к кади и официально освободила всех вас, — объявила им Зейнаб. — Это ваши вольные. Надеюсь, вы станете продолжать служить мне, но, если у кого-то из вас есть другие планы и надежды, я с радостью отпущу любого. Для меня было очень важно, чтобы все те, кто делил со мною рабство, разделил и мою свободу, и мое счастье.
Все трое были глубоко потрясены и на какое-то время онемели.
— Госпожа! — заговорил наконец Наджа от имени всех. — Мы ничем и никогда не сможем отблагодарить тебя за этот благословенный дар и великую милость. Что же до меня лично, я буду вновь преданно и верно служить тебе — лучшей хозяйки мне все равно не сыскать, — И я не желаю готовить ни для кого, кроме тебя, госпожа моя! — воскликнула Аида со слезами в черных круглых глазах.
— И я тоже остаюсь, — старательно и медленно выговорила по-арабски Раби, а продолжала уже на родном своем языке. — Ты добрая и милостивая леди, а в Аллоа, на родине, не видать бы мне лучшей доли! Там я жила бы в нищете, а закончила бы подзаборной шлюхой, отдаваясь за кусок хлеба…
— Спасибо вам! — просто ответила Зейнаб. — Наджа даст вам подробнейшие инструкции до выхода на берег. Скорее всего, мы проведем ночь тут, в Тандже, а наутро отправимся в Алькасабу Малику. А теперь, Раби, подай-ка мой яшмак — визирь вот-вот будет здесь.
