Узник в маске - Бенцони Жюльетта (полные книги txt) 📗
Три француженки вызывали у испанцев не меньше любопытства, однако они старались его скрывать, тем более что Мадемуазель и Сильви носили траур, камеристка королевы тоже отдала предпочтение черному.
Дон Луис де Харо, тот самый, что много месяцев вел трудные переговоры с Мазарини, стоял на хорах и изображал короля Франции. Наконец появилась сама инфанта, поддерживаемая за левую руку отцом. Все присутствующие вытянули шеи.
Рядом с королем Филиппом IV, одетым в серое, с серебристой отделкой, и украсившим свою шляпу огромным бриллиантом, прозванным «Зеркало Португалии», а впоследствии «Странник» – самым крупным из известных бриллиантов, Мария-Терезия выглядела на удивление тускло. На ней было простое платье из белого льна с плохо заметной вышивкой; великолепные светлые волосы, уложенные двумя валиками над ушами, были почти скрыты белым колпаком. Тем не менее сразу бросалось в глаза, до чего она хороша: прекрасный цвет лица, милый круглый ротик и чудесные голубые глаза, нежные и одновременно блестящие. Портили ее разве что маленький рост да плохие зубы.
– Как жаль, что она не вышла росточком! – проговорила госпожа де Мотвиль. – Но король все равно должен остаться доволен...
– Пускай встанет на высокие каблуки, – ответила ей Мадемуазель тоже почти шепотом. – К тому же он сам не великан. Ему ли артачиться?
Вскоре присутствующим стало не на что смотреть: король с дочерью зашли за бархатную занавеску, открытую только со стороны алтаря, за которой епископ Пампелони совершил обряд венчания.
После церемонии француженки вернулись на Фазаний остров, к королеве-матери, которой предстояло после перерыва в целых сорок пять лет вновь увидеться с братом.
– Когда же нам передадут нашу новую правительницу? – воскликнула по пути Сильви, надеявшаяся как следует рассмотреть малышку и попытаться представить ее королю-мужу в более выгодном свете.
– Сразу видно, что вы незнакомы с испанским этикетом! – вздохнула Мадемуазель. – Сегодня состоится знакомство семей, на котором из всего двора не будет присутствовать один мой кузен.
На островке, почти целиком занятом павильоном с двумя галереями, ведущими к большому залу, был расстелен длинный красный ковер, разрезанный посередине. Разрез символизировал франко-испанскую границу. Веласкес и здесь позволил себе огромные траты: зал тоже походил на выставку живописи. Оба двора уже собрались на своих половинах и соблюдали тишину. Наконец испанский король и королева-мать подошли с противоположных сторон к разрезу на ковре. Предполагались церемонные объятия, но Анна Австрийская, расчувствовавшись, попыталась расцеловать брата. Тому пришлось поспешно откинуть голову. Вслед за тем оба уселись в кресла и повели разговор; инфанта присела на подушку и почти утонула в своих юбках.
Людовик XIV, гарцевавший на лошади все это время на французской половине острова, мучился нетерпением. В конце концов, не выдержав, он подошел к дверям зала и осведомился, не впустят ли «чужака» внутрь.
Королева-мать, одарив своего собеседника улыбкой, попросила Мазарини разрешить просителю оглядеть зал. Луис де Харо позволил королю приоткрыть дверь пошире, так чтобы свежеиспеченные супруги смогли друг друга увидеть. Тем не менее переступить порог Людовику не дали. Филипп IV кашлянул и произнес:
– Хороший зять! Скоро будем нянчить внуков.
Впрочем, когда Анна с улыбкой спросила у инфанты, что об этом думает она, Филипп грубо бросил:
– Еще не время!
Молодой принц, брат инфанты, с хохотом осведомился:
– Что скажете об этой двери?
Девушка покраснела, но тоже выдавила смешок.
– Дверь кажется мне красивой и любезной, – выпалила она.
На том все и завершилось. Обменявшись ледяными любезностями, будущая родня разошлась. Король Испании увел дочь.
– Сомневаюсь, чтобы он решился отдать ее нам! – проворчала Мадемуазель.
– Подождем два дня, – ответила госпожа де Мотвиль, знавшая все подробности церемониала.
– Все это попросту смешно! Правильно поступил кузен Бофор, что не приехал на эту свадьбу. Он слишком презрительно относится к испанцам и наверняка сорвался бы и учинил скандал.
– И записал бы на свой счет очередную глупую выходку, – высказался Мазарини, слышавший обмен репликами. – Предвидя это, я постарался, чтобы его не приглашали.
– Король внял вам?
– Охотно. Как наверняка известно вашему высочеству, король не слишком жалует этого хлопотного господина.
Мадемуазель ответила на этот выпад со всей цветистостью, отличавшей ее речь. Сильви испытывала противоречивые чувства: с одной стороны, презрение, с которым Мазарини отзывался о кузене короля, не могло не вызвать у нее возмущение, но с другой – для нее стало облегчением узнать, что ей действительно не грозит опасность столкнуться с Бофором на улочках Сен-Жан-де-Люз. Ей требовалось время, чтобы собраться с духом и спокойно отнестись к встрече с человеком, которого она поклялась больше не встречать. Достаточно и того, что при одном упоминании о нем у нее учащенно забилось сердце.
Эти мысли занимали ее до самого возвращения в гостеприимный дом судовладельца. Простившись с Мадемуазель и наведавшись в церковь для краткой молитвы, она решила проделать остаток пути пешком, наслаждаясь царящим вокруг оживлением. Внезапно к ней обратился мужчина, не сразу узнанный ею из-за своего штатского облачения.
– Умоляю, герцогиня, простите мне мою дерзость! Я посмел вас остановить, поскольку только вы способны спасти мне жизнь.
Она с любопытством изучала его раскрасневшееся лицо.
– Ни за что не догадалась бы, что вы при смерти, господин де Сен-Мар. Напротив, вы просто пышете здоровьем!
– Только не насмехайтесь надо мной! Я и без того совершенно несчастен.
– И рискуете усугубить свои несчастья, если будете замечены в городе. Разве вас не посадили под арест? Или вы уже вышли на свободу?
– Увы, нет! Я знаю, что страшно рискую, но просто не мог не попытаться найти человека, который проявил бы ко мне сострадание и помог. Мне нужно передать записку для девушки, живущей в вашем доме.
– Правильнее сказать, это я живу в ее доме, вернее, в доме ее отца. Боюсь, я окажу гостеприимному хозяину дурную услугу, если соглашусь передать вашу записку. Почему бы вам не обратиться к слугам? Чаще всего их сообщничество удается купить за небольшие деньги.
Серые глаза мушкетера выражали непритворную боль.
– Я беден, госпожа, у меня нет ничего, кроме жалованья. Если бы не это прискорбное обстоятельство, я обошелся бы без чужой помощи, а просто нанес бы Манешу Эшевери визит и попросил руку его дочери. Сами понимаете, такого бедняка, как я, он после первых же слов выбросит за дверь. А ведь я безумно влюблен в Маитену. Кажется, и она относится ко мне благосклонно.
– Очень хочу вам верить, друг мой, – ответила ему Сильви без прежней суровости, – но при сложившихся обстоятельствах не могу не задать вам вопрос, в чем, собственно, заключаются ваши намерения, раз о женитьбе не может идти речи?
– Поверьте, я и не помышляю обречь ее на бесчестье! В этой записке, – он вытащил из перчатки сложенную бумажку, – я признаюсь ей в любви и умоляю, чтобы она не соглашалась стать женой другого, а дождалась, пока я разбогатею. Я совершенно уверен, что в один прекрасный день сделаюсь весьма богат...
– На это уйдет немало времени. Вы уверены, что она сумеет вас дождаться?
– Возможно, ожидание окажется недолгим, ибо я полон планов. Когда состоишь на службе у молодого и решительного короля, удача буквально просится в руки. Умоляю вас, госпожа, передайте ей записку! Я буду благословлять вас до смертного одра.
Он выглядел таким несчастным и таким искренним, что Сильви ослабила сопротивление. Однако ее возражения еще не иссякли.
– Так ли это срочно? Не могли бы вы дождаться встречи с ней, попробовать какую-нибудь другую возможность?
– Лучшей возможности, чем эта, уже не представится. Что до срочности, то она крайне велика, так как отец уже строит планы ее замужества, а мне надо торопиться обратно на гауптвахту. Я должен оставаться под арестом до послезавтра, до самого приезда королевы...
