Птичка певчая - Гюнтекин Решад Нури (прочитать книгу .TXT) 📗
В турецком языке я не блистала. Но французское слово gourde мне было знакомо: «фляга», «кувшин», «баклажка», — словом, во всех значениях вещь мало поэтическая. К тому же нельзя сказать, чтобы моя плотная, приземистая фигура чем-то не напоминала один из подобных сосудов. Какой ужас, если вдобавок к «Чалыкушу» мне прилепят еще и прозвище «gourde»! Надо во что бы то ни стало спасать свою честь.
И тут я положила голову на плечо Мишель — манера, заимствованная от моих подруг, — потом, бросив на нее многозначительный взгляд, печально улыбнулась.
— Ну что ж, можете так думать…
Мишель остановилась и изумленно глянула на меня.
— Это говоришь ты, Феридэ?
— Да, к сожалению, это так, — кивнула я и глубоко вздохнула, чтобы моя ложь выглядела более правдоподобной.
Теперь Мишель от удивления даже перекрестилась.
— Это прекрасно, чудесно, Феридэ! Но только очень жаль, я никак не могу тебе поверить!
Бедняжка Мишель была такой страстной почитательницей любовных историй, что ей доставляло удовольствие быть даже просто свидетелем сердечных переживаний других. Но, увы, я так мало еще сказала, что она не решилась мне поверить и открыто выразить свою радость.
Впрочем, я, кажется, зашла в своих признаниях слишком далеко. Отступать было бы просто нечестно.
— Да, Мишель, — подтвердила я, — я тоже люблю!..
— Всего-навсего только любишь, Чалыкушу?
— Ну, разумеется, не без взаимности, grande gourde.
Итак, я возвратила Мишель прозвище «gourde», которым она меня только что наградила, да еще в превосходной степени, и ей не пришло в голову возразить: «Это ты gourde. Это твое прозвище».
Стоит начать лгать, как сразу же удается еще больше расположить к себе человека. Вот чудо! Теперь Мишель поддерживала меня за талию еще нежнее.
— Расскажи, Феридэ… Расскажи, как это было. Выходит, и ты тоже… Правда, любить — это чудесно, не так ли?
— Конечно, чудесно…
— А кто он? Он очень красив, этот юноша, которого ты любишь?
— Очень красив…
— Где ты с ним встретилась? Как вы познакомились?
Я не отвечала.
— Ну… не скрывай…
Я прямо из кожи лезла, чтобы не скрывать. «Ах, что придумать? Что сказать?» Но мне ничего не приходило в голову. Нужен возлюбленный, который существует на самом деле, чтобы поразить всех моих подруг. А ведь так трудно, так невероятно трудно найти… хотя бы даже просто в воображении!
— Ну, Феридэ, не тяни. А то я всем скажу, что ты пошутила со мной.
Мне сразу стало не по себе. Пошутила? Не дай господи! Тогда прозовут не только «фляжкой» или «кувшином»! Я тут же решила: «Надо срочно сочинить любовную историю, от которой бы у Мишель дух захватило».
Как вы думаете, кого я представила Мишель в качестве своего возлюбленного?.. Кямрана!
— У нас роман с кузеном… — сказала я.
— Это тот светловолосый юноша, которого я видела год тому назад у нас в прихожей?
— Ну да…
— Ах, он такой красивый!
Я вам уже сказала, что Мишель была помешана на любовных историях. За все время Кямран навестил меня в пансионе раза два-три. Очевидно, Мишель почуяла присутствие в пансионе молодого человека, как кошка мясо, и тайком подсматривала за нами, когда мы болтали в прихожей. Как странно, не правда ли?
На небе зажглись звезды. Стояла осень, но было тепло; казалось, что в воздухе пахнет нескошенной травой.
Я всем телом навалилась на Мишель, моя щека была крепко прижата к ее щеке. Я принялась рассказывать ей историю своей несуществующей любви:
— Была ночь еще более прекрасная, чем эта. Мы покинули нашу шумную компанию, которая осталась у дома. Я шла впереди, мой кузен сзади… Он говорил мне красивые слова. Сейчас я не в состоянии повторять их, просто не хочу… Оглушительно трещали кузнечики. Мы шли и шли… Аллеи, по которым мы проходили, были залиты лунным светом. Потом мы оказались в тени деревьев затем снова под светом луны, чтобы через минуту опять погрузиться в темноту…
— Господи, какой у вас большой сад, Феридэ! — вставила нетерпеливая Мишель.
Я испугалась: «Может, у меня получается неестественно?»
— Не такой уж он большой. Просто мы не торопились, — продолжала я. — Наконец мы очутились… в конце сада, у забора, отделяющего нас от соседей, где растет огромная чинара. Дойдя до нее, мы остановились. Я привстала на цыпочки и сделала вид, будто смотрю через забор. Мой кузен нерешительно потирал руки, словно хотел что-то сделать и не мог осмелиться…
— Но ведь ты смотрела в соседский сад! Как ты могла все это заметить?
— На забор падала тень кузена, мне было все видно.
Очевидно, я неплохо вошла в роль: тело мое вздрагивало, голос прерывался, на глаза набегали слезы.
— Ну, а дальше, Феридэ, дальше…
— Потом вдруг кузен схватил меня за руки…
— Ах, как чудесно! Дальше…
— Дальше? Откуда я знаю…
— Боже, ты остановилась на самом интересном месте!
— Потом вдруг на дереве закричала какая-то птица, гадкая, отвратительная птица… Мы испугались и убежали.
Я не смогла сдержать слез, припала к груди Мишель и разрыдалась.
Неизвестно, сколько бы я так плакала, но, к счастью, наше исчезновение было замечено. Послышались крики девочек, нас разыскивали:
Мишель откликнулась:
— Идем!.. Мы не можем быстро!.. У Чалыкушу болит нога!..
— Ты правильно сказала, Мишель… И я плачу именно поэтому. Теперь мы можем пойти быстрее…
В ту ночь я ревела и в постели, когда все уже спали. Только теперь слезы уже не нужны были для роли, просто я сердилась на себя. Допустим, мне надо было солгать, чтобы доказать подружкам, что я не gourde. Но неужели на свете нет других имен? Почему я заговорила о своем кузене, о Кямране, которого я ненавидела больше всего в жизни? Я поклялась, что завтра утром, как только проснусь, возьму Мишель за руку, отведу ее в сторонку и скажу, что мой любовный рассказ — выдумка.
Но, увы, проснувшись на другое утро, я почувствовала, что от моего стыда и гнева не осталось и духу.
Так я и не осмелилась сказать правду Мишель, которая теперь смотрела на меня совсем другими глазами и относилась, как к больному ребенку.
Постепенно эта легенда стала известна всем. Правда, Мишель, видимо, строго наказывала хранить тайну, так как в глаза мне никто ничего не говорил. Но по взглядам девочек, по их смеху я понимала, что они хотят сказать. Это наполняло меня удивительной гордостью. Мне пришлось даже отказаться от болтовни и проказ. Теперь в глазах подружек я стала молодой девушкой, влюбленной в кузена. В этой роли мне никак не подходило прыгать, точно кукла на веревочке, и проказничать.
Но, как говорится, от самой себя не убежишь. Когда по вечерам на последней перемене я брала Мишель под руку и продолжала шепотом выдумывать все новые и новые небылицы, я иногда снова становилась похожей на бесенка.
Однажды мы опять возвращались с прогулки.
Мишель в тот день почему-то не ходила с нами. Она встретила меня у ворот, схватила за руку и стремительно потащила в глубь сада.
— У меня для тебя новость, — сказала она. — Она тебя обрадует и огорчит.
Лицо мое выразило недоумение.
— Сегодня в пансион приходил твой блондин-кузен.
Я была поражена.
— Разумеется, он хотел повидаться с тобой. Ах, если б и ты осталась!..
Я не могла поверить. Разве Кямран пришел бы в пансион, не будь на то какой-нибудь важной причины? Наверное, Мишель ошиблась.
Однако я не высказала Мишель этих сомнений и, сделав вид, будто верю, сказала:
— Что же, вполне естественно. Молодой человек пришел повидать девушку, за которой ухаживает.
— Как, наверное, досадно, что тебя не было, да?
— Разумеется.
Мишель погладила меня по щеке.
— Но ведь он опять придет, раз любит…
— Несомненно.
В тот же вечер сестра Матильда вызвала меня и передала две разрисованные коробки конфет, перевязанные серебряной тесьмой.
— Это принес твой кузен, — сказала она.
