Однажды и навсегда - Сигер Мора (чтение книг txt) 📗

Мора Сигер

Однажды и навсегда

ГЛАВА 1

Порывы ветра над меловыми холмами были резкими и свежими. Они приносили с собой запах раскинувшегося к югу дремучего леса и лежащего дальше за ним моря. Женщине, стоящей внутри каменного кольца, этот аромат был до боли знаком.

В каждом ее сновидении присутствовал ветер. Он всегда долетал сюда с побережья, принося один и тот же запах. Обычно она замечала это, уже проснувшись. И вообще, мир ее сновидений казался ей куда более реальным, чем тот, в котором она просыпалась.

Это был час между полночью и рассветом. Горизонт пылал, охваченный кроваво-красным заревом. Но здесь, в сомкнутом каменном кольце, все казалось уснувшим, оцепеневшим — ни юркнувшей в траве зверюшки, ни дрогнувшего листка. Полная неподвижность, оцепенение.

Женщина резко повернулась, и ее длинное одеяние колоколом колыхнулось вокруг нее. Взметнулись вокруг лица распущенные рыжеватые волосы. Раскинув руки, она принялась кружиться на месте, словно пытаясь обнять этот неподвижный замерший мир.

Она была босиком и ступнями ощущала влажную податливую землю. Свободные одежды укутывали ее, словно облако. Воздев руки к взирающей с небес луне, женщина забылась в пляске.

Кружиться, кружиться, кружиться под луной, клича приближение дня. Земля подрагивала, просыпаясь, а небо полыхало, возвещая рождение дня. И ночь отступала, побежденная и смирившаяся, скатывая свой черный плащ. Одна за другой гасли звезды. И лишь, как знак вечности, в небе остался тусклый лунный диск.

Женщина в изнеможении повалилась на землю. Сердце было готово вырваться из груди. Она жадно хватала ртом воздух, пытаясь наполнить пересохшие легкие. Медленно, она подняла голову и пристально посмотрела на камни. Они высились над ней на десять футов и более, причем каждый формой отличался от своих соседей.

Прямо напротив нее виднелся крупный приземистый камень, словно с огромной силой вмятый кем-то в землю. А рядом с ним стоял самый высокий. Он слегка наклонился вперед, как бы желая получше разглядеть, что за странные дела творят эти люди.

Один, два, три… семь… двенадцать… двадцать один… тридцать. Всегда тридцать камней. Ни больше, ни меньше.

Не четыре одиноких останка, единственно уцелевших от разрушения и времени. Не разбитые вдребезги обломки, позже рассыпавшиеся в прах.

Тридцать грубо отесанных глыб стояли нетронутым кольцом под ярким слепящим солнцем, под синим шатром неба, под бдительным оком Матери-Луны.

Господи, не оставь ее!

Сара проснулась в холодном поту. Сердце бешено колотилось, готовое выскочить из груди, во рту ощущалась горечь.

Каменные глыбы исчезли, но тень их осталась, как и сам сон. Он никогда не исчезал совсем, словно повисая за гранью видимости, чтобы снова и снова напоминать о себе.

Путаясь в длинной ночной рубашке, Сара спустилась с высокой кровати под балдахином. На столике возле окна стоял расписной фарфоровый кувшин и таз. Нахмурившись, она ополоснула лицо. Как бы ей хотелось, чтобы с остатками сна можно было так же легко смыть и всякое воспоминание о нем.

В комнате было прохладно. Пот быстро высыхал на теле. Сара сбросила тонкую батистовую сорочку, сложив, перебросила ее через спинку стула и ополоснула себя водой. От холодной воды и утренней прохлады нежная кожа покрылась колючими пупырышками.

Уже через десять минут мистрис Сара Хаксли вышла в утреннюю залу, одетая в строгую юбку из коричневой саржи и белую блузу с рукавами, украшенными неброским кружевом.

От свинцовых переплетов окон на дубовые панели и изысканный узор арабского ковра ложились решетчатые тени. В плетеной клетке весело щебетала редкая и ценнейшая птица — привезенная из Вест-Индии канарейка. Обеденный стол был накрыт на две персоны.

Пожилой человек отвлекся от чтения «Дейли Курант». Из-под пышного напудренного парика выглядывало узкое вытянутое лицо. Морщинистое, покрытое неровным пятнистым загаром от долгого пребывания на солнцепеке. Он выглядел на свои шестьдесят четыре года — на Рождество ему стукнет шестьдесят пять, — если не старше своих лет. Но вот глаза… Глаза словно пытались обмануть бремя прожитых лет. Они могли бы принадлежать и более молодому человеку.

«Нет, — поправила себя Сара, — человеку вне времени».

Глаза у сэра Исаака были крупные, слегка навыкате, темно-карие. И меняли цвет в зависимости от освещения. Они, скорее, были похожи на зеркала, которые позволяют заглянуть ему в душу, но не дают хорошенько рассмотреть ее глубины, а тем более, постигнуть. То, что он был здесь, в ее утренней зале, и чувствовал себя, по всей видимости, как дома, не переставало удивлять Сару. Однако он появлялся здесь каждый день на протяжении двух недель, с того самого момента, как смог убедить Сару в том, что она обязана помочь его исследованиям. Как он сумел это сделать, оставалось загадкой даже для нее самой. Но так уж все сложилось. Он приходит сюда каждое утро, и с ним необходимо считаться.

Сара вымучила самую обворожительную улыбку и даже сумела сделать безупречный книксен.

— Сэр Исаак, вы прекрасно выглядите нынешним утром.

Он поднялся. На нем был дорогой камзол из синего бархата и тонкие шерстяные панталоны. Взглянув на нее, он слегка смутился и разрумянился. Сара замечала уже не раз, что с женщинами он держится, словно юнец — их общество явно было для него непривычным. Он сказал совершенно серьезно:

— Сударыня, вы льстите мне. Но яичница уже остывает. А нам за сегодняшний день необходимо многое успеть. У меня возникла новая теория касательно геометрического соотношения между внутренним и внешним кольцом. Не желаете выслушать ее?

Сара, конечно же, согласилась. И села за стол. По правде говоря, она мало что поняла из сказанного сэром Исааком. Однако она почитала себя за женщину здравомыслящую, каким бы немодным это ни казалось.

Право, ее утешал тот факт, что можно было по пальцам пересчитать мужчин, которые понимали бы прославленного ученого, физика, математика, лучше, чем она сама. Пусть они стали бы даже утверждать обратное. Истина же заключалась в том, что сэр Исаак существовал в своем особом мире размышлений, выходящем далеко за пределы привычного бытия. Время от времени он возвращался оттуда с блестящими догадками относительно природы вещей. Однако в остальном, казалось, его почти ничто не связывает с принятым и привычным укладом жизни.

Впрочем, Сара всегда чувствовала то же самое. Но в беседах с ним она, разумеется, никогда бы не договорилась до такого. Что касается ее отношений с сэром Исааком, то здесь она выступала в роли благородной леди безупречнейшей репутации, чье семейство испокон веков обитало в Эйвбери.

Она была независима в средствах и по своему характеру. И это весьма повлияло на привычку нечасто выходить из дома и крайне редко выбираться за пределы деревни. Она предпочитала свой сад, свои книги, не чуралась добрых дел. Замкнутый образ жизни и одиночество, казалось, устраивают ее больше всего. Это позволяло ей скрывать от окружающих сознание того, что, время от времени, она сходит с ума. Сэр Исаак, по всей видимости, совершенно не обращал на это никакого внимания. И впрямь, он почти ничего не замечал, кроме того, что Сара была ему полезной. Хотелось ей быть его помощницей или нет, его тоже мало интересовало. От жителей деревни он прослышал, что в этих краях Сара самый большой знаток причудливых древностей, которых вокруг Эйвбери бесконечное множество. Он тотчас же настоял на том, чтобы она сопровождала его. И не принимал в расчет никаких отговорок — ни головная боль, ни уныние, время от времени, охватывающее ее, ни другие планы, не могли остановить его. В конце концов, оказалось, что проще беспрекословно подчиняться ему. И надеяться, что рано или поздно, его любопытство иссякнет. И Сара подчинилась.

Правда, пока было непохоже, что его страсть к познанию когда-нибудь сойдет на нет. Каждое утро, на протяжении двух недель, они отправлялись — в дождь и вёдро, в холод и зной — осматривать каменные круги и курганы. Она уже показала ему все, что ей было известно. По крайней мере то, чем она могла поделиться с ним без опаски. Однако он по-прежнему оставался неугомонным.