Эрос за китайской стеной - Виногродский Бронислав Брониславович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .txt) 📗

И вот от Го неожиданно пришло известие, что он наконец-то нашел для племянника жену. Редкостная красавица — второй такой не сыщешь во всей Поднебесной. Молодой человек едва не помешался от радости. Наступил день, когда лодка с молодой небожительницей пристала к ближнему берегу. Молодые, как положено, совершили поклоны родителям, а потом, соединив брачные кубки, отправились в свои покои. Жених снял с жены кисейное покрывало. О чудо! Перед ним была его первая жена — «каменная дева»!

А случилось все так. Из-за страшного изъяна от девушки все отказывались. У нее сменилось чуть ли не два десятка мужей. В конце концов ей пришлось переехать в Ханчжоу, где ее и увидел Го. Очевидно, в день свадьбы почтенный родственник невесту не разглядел и сейчас, разумеется, не узнал. А поскольку она была настоящей красавицей, дядя и привез ее племяннику в жены. Ему и в голову не приходило, что у красавицы под одеждой. Не снохач же он какой-нибудь, чтобы «разгребать пепел» [291]!

Ну, а что было делать молодому Яо: ликовать или предаваться горю? С первой женой, конечно, они успели сродниться, и ему было приятно ее видеть, но радость встречи тотчас сменилась унынием, когда он вспомнил, какой у жены изъян. Одно лишь название — жена, а проку никакого!

Отец и сын Яо вместе с дядюшкой ломали голову над сложной задачей.

Ясно, что пьяный небожитель ошибся в расчетах. Его слова не сбылись! Десятой женой оказалась все та же увечная, и сыну придется искать одиннадцатую. Будет искать до седых волос, пока не найдет. Оказалось, что слова «десять кубков» ничего не значат, следовательно, придумал их не святой, а самый настоящий мошенник.

Судили-рядили, но так и не смогли ничего придумать. Ночью, превозмогая тоску, Яо все же зашел в опочивальню жены и заключил ее в объятия. С каждым днем страсть супругов друг к другу росла, и оба мучились от неутоленного желания. Особенно супруга. Ну что за жизнь! Уж лучше смерть. Но тут произошло неожиданное. Огонь, сжигавший женскую плоть изнутри, однажды собрался в одном месте, кровь сгустилась и кожа вздулась. Через несколько дней волдырь лопнул, и образовалась рана.

Однажды ночью супруг ненароком коснулся раны и — о, чудо! — испытал неземное блаженство. Жена решила, что лучше умереть от боли, чем от любовного томления, и уступила натиску мужа. Нефритовый пест был острым, как волшебное лезвие. Недавняя беда обратилась счастьем. Так оно и бывает, что в минуты страданий неожиданно рождается радость, от которой человек порой может потерять рассудок.

Боясь, что рано или поздно их радостям наступит конец, рана затянется и все будет, как прежде, великие силы инь и ян снова разъединятся, супруги непрестанно предавались любовным утехам, моля небо, чтобы рана подольше не заживала.

Небо, видно, услышало их мольбу, а может быть, судьба их была предопределена свыше. Рана так и не затянулась. Вы спросите, почему так случилось? А вот почему. На жизненном пути женщины стояли разные препоны и суждены ей были разные мучения. Всемогущий спрятал ее прелести под тяжелым покровом, не дав им явиться наружу. Словом, все легкое он отправил внутрь, а плотное вывел наружу. Но нынче звезда злосчастия улетела прочь, отчего и появился волдырь. В один прекрасный момент человеческая плоть явила то, что в мире людей ценится дороже любой драгоценности. Ведь то, что достигается с трудом, ценнее во сто крат того, что приходит по первому желанию.

Кто знает, может быть, нашим героям суждено было соединиться лишь после многих испытаний. Вначале казалось, что их души сгорели и обратились в пепел, но, к счастью, их чувства не омертвели. Наверное, потому молодые люди и соединились.

Рассказанная история весьма поучительна. Из нее следует, что подобные события в Поднебесной должны происходить без всякой торопливости, лучше позднее, чем раньше. Счастья надо добиваться, а не получать его с легкостью. Пожалуй, именно поэтому в древности женились в тридцать лет, а замуж выходили лишь в двадцать. Происходило это не случайно. Тот, кому все легко достается, достоин жалости, ибо ничто не способно его обрадовать. Он не может ощутить прелести мелодий циня и сэ, воспринять их как подлинное счастье жизни, которое можно лишь уподобить парению в небесах!

Д. Н. Воскресенский

СУДЬБА КИТАЙСКОГО ДОН ЖУАНА

В мировой литературе издавна заявила о себе тема поисков любовного идеала, обретение его через всякого рода жизненные соблазны и утехи и, прежде всего, соблазны плотские и утехи чувственные, поскольку изначальное стремление героев этих поисков обычно продиктовано жаждой физического обладания объектом своей любви. В рамках темы возник герой, вернее, герои, так как в длинный ряд искателей-сластолюбцев вписывается не только Дон Жуан, ставший классическим образом западноевропейской литературы, но отчасти и другие литературные персонажи, такие, как беспутный Жиль Блаз или циничный Ловелас (Ловлас), и прочие, хотя каждый из них, разумеется, по-своему специфичен и отражает какие-то иные черты человеческого поведения. Сближает же всех этих героев всепоглощающая страсть к чувственным удовольствиям и наслаждениям. Герой, носитель этих черт, далеко не однозначен, поскольку сама тема достаточно широка и многозначна, а поэтому и подход того или иного автора к образу своего героя различен.

Когда проблема любовного искуса рассматривалась с точки зрения автора-моралиста, тем более религиозного моралиста (как, скажем, в средневековой литературе), то она обычно подавалась под знаком осуждения героя и его поступков. Если бы, например, во времена Данте жил Дон Жуан, то великий поэт, не колеблясь, осудил его, поместил бы его, как и других героев-сластолюбцев, в один из кругов своего зловещего вместилища грешников, где мечутся и страдают те (Елена и Клеопатра, Парис и Тристан), кто «предал разум власти вожделений». Осужденные религиозной моралью за свое влечение к наслаждениям, они не знают ни приюта, ни утешения, поэтому вынуждены вечно скитаться в неуютной Вселенной: «Туда, сюда, вниз, вверх, огромным роем; им нет надежды на смягченье мук или на миг, овеянный покоем».

Средневековая мораль относилась к греху сластолюбия и блудодейства столь сурово и безжалостно не только на Западе, но и на Востоке, о чем, в частности, свидетельствуют постулаты буддийского учения, которое составляло одну из важнейших этических основ жизни и поведения людей на Востоке (в Китае, Японии и других странах) в эпоху средневековья. Так, например, среди восьми заповедей буддизма (или восьми запретов, кои нельзя преступать) уже на третьем месте после заповедей «не убий» и «не кради» стоит заповедь «не блудодействуй» («бу се инь» — «не твори зло блуда»). Эта заповедь часто образно раскрывалась в многочисленных литературных сюжетах, которые составляли содержание рассказов о людях, подверженных порочной страсти. Религиозная мораль, как и на Западе, была здесь беспощадна. И если необходимо было показать героя-сластолюбца, то он изображался безмерно похотливым, а его поступки возводились в ранг проступков и пороков, они приравнивались к помыслам греховным и сатанинским. В то время существовала твердая вера людей в идею «предестинации», то есть «воздействие нечистой силы на человека и невозможность от нее избавиться. Она везде, вокруг человека» [292].

Разные литературные памятники давали в этом отношении многочисленные и яркие примеры. Герой известной русской повести Савва Грудцын, склонный к греху любодейства, в какой-то миг своей жизни поддается искусу и встает на путь плотских утех, и сразу же его ждут тяжелые испытания. Все поступки героя изображаются русским автором под знаком замыслов нечестивых и лукавых: «Ненавидяй же добра роду человечю супостат диавол, видя мужа того добродетельное житие и хотя возмутити дом его, абие уязвляет жену его на юношу онаго к скверному смешению блуда и непрестанно уловляше юношу онаго льстивыми словесы к падению блудному…» [293] Автор в яростном негодовании восклицает, что герой «всегда бо в кале блуда яко свиния валяющеся…» Не менее многозначительна сентенция китайского автора, который так квалифицирует любовное влечение человека: «Сеть любовной страсти опасна для любого возраста, и кто запутался в ней, уподобляется дикому зверю. Он готов залезть на стену, проползти в самую узкую щелку, он отдает свою душу демону. Ради мимолетного наслаждения он становится зверем и преступником» [294]. Как видим, оценка одного явления в том и другом случае (у авторов примерно одной эпохи) схожая, называется даже один и тот же источник искушения: «дьявол» и «демон».