Неоспоримая любовь (ЛП) - Шиэн Мэдэлин (бесплатные версии книг .txt) 📗
Свобода.
***
Дьюс люто ненавидел Нью-Йорк. Так всегда было и будет.
Даже больше, чем он ненавидел Нью-Йорк, он ненавидел нью-йоркцев, населявших его. И больше, чем он ненавидел нью-йоркцев, он ненавидел нью-йоркские ночные клубы, заполненные нью-йоркцами.
Двое его парней прибыли с ним по делам. Они хотели сходить на вечеринку и выцепить по киске. И поскольку он тоже не отказался бы подцепить киску для себя, он увязался за ними. Лучше бы остался дожидаться их.
Он стоял у стены в забитом клубе, увешанном по всем стенам красным шелком, с гребаным красным дискоболом, вертящимся под потолком, окруженный от стены до стены пьяными дебилами, вертящими задницами друг перед другом под то, что, как он полагал, должно было называться музыкой. Хотя больше звучало, как телевизионный канал на профилактике, разбавленный дерьмовым битом.
Он был простым человеком. Ему нравилась кантри-музыка, мысль о том, что дома его ждет своя киска, и когда бочонки доверху заполнены пивом. Он не видел необходимости выряжаться для того, чтобы напиться и потрахаться. В итоге все выглядит примерно одинаково — слишком слюнявые поцелуи, шлепки кожи о кожу и мерзкое похмелье. Нахрена приукрашивать все это?
Его парни сделали свой выбор в пользу каких-то блядоватых сучек с танцпола, бросив его около часа назад. Он видел, как Кокс исчез с двумя едва одетыми латиноамериканками, Мик пошел танцевать с женщиной, которая под своей очень короткой юбкой наверняка прятала член. Он чувствовал себя так охуенно тоскливо, что на мгновение даже подумал сделать пару фоток Мика и Кокса с их шлюхами и послать их женам в качестве расплаты за то, что заставили его терпеть это дерьмо.
— Эй, — женский голос был невнятным. Он повернул голову налево.
Иисусе.
Ебаные тощие сучки на каждом углу в этом городе. Ни сисек, ни задницы! Все, как одна, носят тонкие обтягивающие вещички, которые только подчеркивают факт отсутствия сисек и задницы. Конкретно эта сука, высоченная, худая, обесцвеченная блондинка, была настолько блять тощей, что ее грудные кости были видны через кожу. Эта салфетка, которой она прикрылась, видимо, работала платьем, при том настолько прозрачным, что он мог разглядеть полное отсутствие белья под ним.
— Отъебись, — сказал он.
Ее глаза расширились.
— Что?
— Ты оглохла? — спросил он. — Я сказал — отъебись.
Она разинула рот.
— Что? — прошептала она.
Иисусе.
— Сука, у меня нет желания трахать тебя, я не собираюсь покупать тебе выпивку и плести тебе, как ты охуенно горяча в надежде, что ты раздвинешь свои костлявые ноги передо мной. Во-первых, ты не горяча. Может, и будешь когда-нибудь, если начнешь есть, но прямо сейчас — нет. И во-вторых, я не хочу тебя трахать и потому говорю сразу: отъебись.
Она моргнула. Затем она потянулась вперед и положила костлявую руку ему на грудь. И улыбнулась. Он смотрел на нее сверху вниз, раздумывая, стоит сломать ей пальцы или нет.
— Где бы ты ни захотел этого, как бы ты ни захотел этого, — выдохнула она, — прямо здесь, в уборной, за клубом. Там. Где. Ты. Захочешь.
Его брови поехали на лоб. У нее были либо серьезные проблемы с самооценкой, либо проблемы с папочкой родом из детства, либо она просто была ебанутой.
— Ками! — раздался женский визг. — Ками!
Сучка рядом с ним вытянулась и стала оглядываться вокруг.
— Ев? — крикнула она.
Хихикающая масса темно-коричневых волос прорвалась через толпу и рванула прямо к блондинке. Они обе были в жопу пьяные. Вместо объятий они просто повисли друг на друге, падая на него. Раздраженный, он толкнул обеих назад, и коктейль блондинки полетел в сторону. Люди разбежались, как только послышался звон стекла.
Истерически смеясь и держась друг за друга, они обе встали прямо. Он, застыв, наблюдал, как медальон Всадника выскользнул из-под футболки брюнетки. Футболки, имитирующей задачи футболки.
Затем она отбросила волосы с лица, и его кровь застыла, а после — горячо погнала по венам. Действительно охуенно горячо.
В последнюю встречу с Евой Фокс он без двух секунд был готов пристроить свои яйца поглубже в нее, и за это он получил две пули.
— Ками, — прокричала Ева рассеянно, не замечая его присутствия, — где ты была? Я везде искала тебя!
Рассеянность — это было не про него. Он заметил, что эта дрянь была одета в какое-то подобие футболки, хотя выглядело на самом деле как треугольник из блесток, держащийся на ней только за счет запутанно завязанных ниток. Эта херь едва прикрывала ее сиськи. Ее полные, тяжелые, совершенные сиськи. Вся ее спина и живот были обнажены, ее пупок был пирсингован какой-то блестящей хуйней, все, что ниже, было упаковано в обтягивающие черные кожаные штаны. Настолько обтягивающие, что, он был чертовски уверен, ей понадобился лубрикант, чтобы натянуть их на ее ноги и охрененно сочную задницу. На ее ногах — черные чаксы.
В груди у него стянуло.
Она вернула медальон его старика обратно под ее совсем-не-футболку. Слегка качнулась на ногах, ее сиськи подпрыгнули, пока она растягивала и расправляла ее топ, который в общем и топом-то не был.
У него встал. Просто встал. Как будто ему снова было ебаных семнадцать лет.
Все еще смеясь, она осмотрелась по сторонам, наконец-то ловя его взглядом. Ее — созданные, чтобы сосать член — губы приоткрылись, ее глаза, цвета надвигающегося шторма, расширились, и она немного покачнулась вправо.
— Дьюс! — прошептала она.
Ни одной ебаной мысли, что ответить. Поэтому он сказал первое, что мелькнуло в голове.
— Малыш.
Ками посмотрела на них.
— Ты его знаешь?
— Да, — ответила она, не отводя глаз.
Господи Иисусе, эти глаза! Она была чертовски красива.
— Представь нас!
— Дьюс, это моя подруга Ками, Ками — это мой… друг Дьюс. Но… — она повернулась к подруге, — он женат. Дети тоже есть. Так что убери от него руки.
Он смотрел на нее, растерянный. Он был женат?! Дети?! Ах, да. Он, вроде как, был женат. Ага, и дети были. Он любил своих детей, а вот их мать… не особо.
— Жаль, что ничего не выйдет, — промурлыкала Ками, — вся эта фигня в духе «страшный и агрессивный байкер» тебе так идет.
Его губы изогнулись в отвращении. Он только что сказал этой суке, что считает ее непривлекательной, в недвусмысленных выражениях дал понять, что ему от нее ничего не нужно, и она все еще хочет этого. Гребаная шлюха! Ебнутая на всю голову тупая шлюха.
— Он не страшный, — отчитала ее Ева, — он красивый.
Ебать… его.
Никто и никогда не называл его красивым, и он был совершенно уверен, что никогда и не захочет услышать это в свой адрес. Пока Ева Фокс не назвала его красивым. И теперь он хотел услышать, как она скажет это снова. Но в этот раз он хотел, чтобы его яйца были глубоко в ней, когда она повторит свои слова.
— Хочешь потанцевать? — спросила Ева.
Его глаза сфокусировались.
— Что?
— Танцы. Хочешь?
— Нет.
— Нет?
— Это не музыка, и я не танцую.
Ева прикусила губу, и он видел, что она пыталась не смеяться над ним. Обычно, когда люди смеялись над ним или пытались не выдать смех, что случалось нечасто, поскольку он не был забавным парнем, он бил им морды. Смеющаяся над ним Ева заставила его член резко дернуться вперед. Эта сука творила что-то странное с ним. Его ебаный мозг отключался, когда она была рядом, и его яйца раздувались, готовые заново перенаселять мир так долго, как долго он сможет оставаться внутри ее киски.
— Каждый может танцевать, — хихикнула она.
Он покачал головой.
— Я не могу. Я как бревно. Жена говорит, что двигаюсь я неуклюже.
Она поморщилась.
— Твоя жена — тупая пизда!
Он поперхнулся. Похлопал себя по груди, закашлявшись. Сделал долгий глоток пива. Прокашлялся.
— Дорогая, ты и представить себе не можешь, насколько.
Усмехнувшись, она вытянулась рядом с ним, оперлась плечом о стену так, что ее тело было рядом с ним, почти напротив него, и сделала глоток своего коктейля. Ее ярко-розового коктейля с розовым зонтиком и множеством плавающих вишенок, провонявших текилой.
