Сексуальная жизнь Катрин М. (сборник романов) (ЛП) - Элли Роберт (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗
– А что еще, что еще? – спросила Северина.
– Вот в основном и все из того, что направлено против вас. В вашу пользу говорит то, что, несмотря на поиски, ни машины, ни ее шофера не нашли, а главное – это молчание Марселя. Молчание почти героическое, потому что, дав показания, он почти снял бы с себя вину. Но он не проговорится, это чувствуется. Вот так. Но если улики в общем собираются правильно, то психологический след ведет совершенно не в ту сторону. До настоящего времени полиция, юстиция, пресса убеждены, что Дневная Красавица является… вы извините меня…
– Говорите же… Что мне до всего этого.
Он пришел в восхищение от того, что ради любви к Пьеру она отбросила все, относящееся к ней самой (хотя тот парень, сутенер, не рискует ли он, ради любви к ней, быть приговоренным к каторге?), и продолжал:
– Для всех Дневная Красавица является публичной женщиной, а поскольку вы не оставили на улице Вирен никаких сведений о том, кем являетесь в действительности, то весьма маловероятно – разве только что-нибудь непредвиденное, – чтобы кому-то удалось установить связь между ней и вами. Но вы же понимаете, что, если ваша прислуга скажет хоть одно-единственное слово, если хотя бы одна ниточка приведет сюда, все будет раскрыто.
– Но я буду отрицать… я скажу, что она лжет… что это месть… и я…
– Я вас умоляю, – сказал Юссон, беря ее ладони в свои руки. – Сейчас тот самый момент, когда вы должны сохранять все ваше самообладание. Одной вашей горничной, может быть, и не поверят, но вас узнает Анаис, узнают другие.
– Шарлотта… Матильда… – прошептала Северина, – и… все эти мужчины.
Она стала ронять имена, словно внимая некой ужасной молве и превращаясь всего лишь в ее эхо: Адольф… Леон… Андре… Луи и другие, еще и еще.
– И все это будет в газетах, – медленно произнесла Северина, – и Пьер прочитает, потому что он уже может читать, я так этому радовалась!
Она вдруг усмехнулась, причем усмешка ее странным образом вдруг напомнила усмешку одного наполненного золотыми зубами рта, и сказала:
– Она ничего не скажет.
Северина захотела высвободить ладони, которые Юссон все еще держал в своих руках. Он сжал их еще сильнее и очень тихо сказал:
– Марсель сейчас в тюрьме, а вы сами не можете… Она вздрогнула. В самом деле. Она хотела, и она тоже…
– Понимаете, – продолжал Юссон, – а что если дать много денег?
– Нет. Она у меня работает уже давно. Я ее знаю. Я предпочитала, чтобы меня окружали честные люди.
– Но тогда…
Юссон отпустил руки Северины, потому что его собственные руки начали дрожать. Он ушел, не попросив провести его к Пьеру.
После традиционного ежедневного визита профессора Анри Северина позвала горничную. Сказала, что врач рекомендовал ей подольше не выходить из дома, и попросила не давать показания или, по крайней мере, отложить их на неопределенное время.
Все, чего ей удалось добиться от горничной, которая, как Северина чувствовала, явно подозревает ее, было обещание ничего не предпринимать в течение недели.
В предшествующие преступлению дни Северина думала, что ничто не сможет превзойти ее муки. Однако теперь убедилась, что в страдании пределов не существует. Не раз вспомнилась ей одна иностранная пословица, которую Пьер перевел ей так: “Боже, не дай человеку испытать всего, что он в состоянии вынести”. Ибо Северина и в самом деле чувствовала, что страданиям нет ни конца ни края. Каждый час приносил ей непредсказуемые терзания, потому что с каждым часом она все больше понимала, насколько велика потребность Пьера в ней.
Жалкая улыбка, бедняцкая радость, загоравшаяся у него в глазах, когда он видел ее, были когда-то, в больнице, чудесными подарками для нее, а теперь превращались в ужасные удары. – Что с ним будет, когда ее арестуют? Когда узнает он, почему и как она с помощью подобранного в доме терпимости любовника не только надругалась над его любовью, но и отняла у него его могучую силу и его молодость? Ах! Ну как было бы хорошо, если бы Юссон сразу рассказал ему о своем открытии!
Тогда, чтобы выстоять, у Пьера были здоровое тело и любимая работа. А она… она бы умерла или, если бы у нее не хватило на это духа, могла бы уйти к Марселю. Грязь беспутного существования погребла бы ее в своих недрах. На улице Вирен она слышала рассказы про женщин, затянутых этой трясиной, погрузившихся в пучину деградации: когда-то у них была интересная, красивая жизнь, а потом – алкоголь, наркотики…
Алкоголь, наркотики… она бы тоже к этому пришла: она почувствовала это по той тяге к ним, которая появлялась у нее в тяжелые, словно сделанные из свинца последние дни. Однако она не имела права помышлять о них. Когда она была с Пьером, ей приходилось казаться веселой и безмятежной, а с ним она была теперь постоянно. Конечно, он не настаивал на присутствии Северины, он даже не просил ее об этом. Но, когда она выходила из комнаты, от скованного тоскливой неподвижностью лица Пьера исходила мольба, устоять перед которой было невозможно.
Она уходила в соседнюю комнату, только чтобы почитать газеты. Они стали теперь ее наваждением. Они изобиловали подробностями о ней, где в разных дозах присутствовали перемешанные друг с другом фантазии и правда. Все остальное было известно, а вот загадка Дневной Красавицы вызывала всеобщий интерес. Репортеры расспрашивали госпожу Анаис и обитательниц ее пансиона. Были описаны во всех деталях платья Дневной Красавицы, которые она носила на улице Вирен. Обсуждали, как она проводила там время. Наконец один журналист появился и у Серизи.
Северина подумала было, что она уже разоблачена, но молодой человек пришел всего лишь справиться о самочувствии раненого. Этот визит заставил Северину обратить внимание на то, что состояние Пьера не улучшается. А вечером профессор Анри сказал ей непривычным для него мягким тоном:
– В целом Серизи останется теперь таким на всю жизнь. Умственные его способности сохранятся в полном объеме. Возможно некоторое улучшение речи, движений шеи, рук. Но от таза и ниже его тело мертво.
– Спасибо, доктор, – сказала Северина.
У нее появилось желание смеяться, смеяться без конца, до конвульсий. Вот куда она завела Пьера: он не сможет больше жить, как все люди, но зато полностью сохранит их возможность страдать.
Днем позже он попросил газеты – профессор разрешил ему читать.
– Он слишком много думает обо всем, чтобы лишать его этого, еще и этого, – сказал врач Северине.
И сам Пьер, видя мучительные колебания Северины, выговорил по слогам:
– Я не боюсь…
Он хотел добавить «дорогая», но это слово у него еще не получалось.
Его руки долго блуждали, пока им удавалось взять то, что ему хотелось; Северине приходилось переворачивать ему страницы газет. Поскольку там только и говорилось что о Дневной Красавице, Пьер с любознательностью больных заинтересовался этой женщиной, из-за которой его совершенно беспричинно ударили ножом. Он не мог много говорить, но его выразительный взгляд, обращенный к Северине всякий раз, когда он читал это имя, невыносимо ее терзал. Скоро вот эти же глаза, больше чем когда-либо наполненные мыслью о ней, увидят ее фотографию под знаменитым прозвищем. Отсрочка приближалась к своему концу. Она уже знала, когда наступит час расплаты. Во вторник утром судебному следователю станет известно все. А была уже пятница.
В воскресенье горничная вошла в комнату и сказала Северине, что ее просят к телефону.
– Это какой-то господин Ипполит, – сказала она с отвращением. – У него тоже странный голос.
Северина не сразу взяла трубку. Что еще предстоит ей услышать? И насколько еще сократится отпущенная ей передышка? Но она побоялась дать толчок новой катастрофе. Ипполит, не вдаваясь в подробности, потребовал, чтобы она немедленно пришла на причал озера в Булонском лесу.
Он тяжелым взглядом провожал бежавшую по воде мелкую рябь. Плечи его слегка сутулились, что две недели назад показалось бы Северине совершенно невероятным, а щеки были цвета мышьяка. Когда Северина приблизилась к нему, огромное тело его слегка вздрогнуло, уголки губ тронула уничтожающая гримаса. Однако это длилось лишь одно мгновение, а потом лицо его снова приняло прежнее выражение.
