Фан-клуб - Уоллес Ирвин (книги онлайн полностью бесплатно .txt) 📗
Слушая патетические речи стоявшего перед ним пожилого человека, Мэлон не чувствовал злобы, она ушла.
У него не было негодования, но оставалось чувство жалости к своему бедному другу.
— Прощать здесь нечего, Лео. Я могу только принять то, что ты говоришь, и попытаться понять. Я не могу представить себе, что я делаю то же, что сделали вы все, но мы все разные, мы все имеем разные истоки, у нас разные гены, разные слабости. По-моему, остается сказать только то, что каждый из нас будет жить сам с собой до конца — так что каждому свое.
Бруннер с готовностью кивнул:
— Я рад, что ты понимаешь это таким образом. Что… что касается меня, то, может быть, завтра я посмотрю на это по-другому и буду чувствовать себя виноватым. Но сейчас, сию минуту — я хочу быть честным с тобой, Адам, — я не жалею, и у меня нет и примеси вины. — Он смотрел в сторону. — Она никак не пострадала, ни психически, ни физически. С ней будет все в порядке. Ты увидишь… Ну что, ты готов ко сну, Адам?
— Еще нет.
— Спокойной ночи, Адам.
— Спокойной ночи.
Он смотрел, как старик прошагал через столовую к кухне и к двери, ведущей в их общую спальню, и, если глаза его не обманывали, ему показалось, что походка Бруннера была чуть ли не торжественной.
Решительно настроившись подавить растущее чувство уныния, Мэлон поискал в кармане рубашки сигарету и набил ее, крепко закрутив бумагу с одного конца. Прикурив и вдохнув дым марихуаны чуть ли не до кишок, а затем выдохнув его, он откинулся на спинку дивана, чтобы разобраться в своих мыслях.
После того как он выслушал Бруннера, злость на него у него пропала, и теперь он пытался выяснить, что пришло ей на смену. Депрессия, конечно, но и что-то еще. Его охватило ощущение крайней безнадежности. Он был пронизан чувством нигилизма. Он чувствовал себя единым с Сартром — истинным другом по духу, по сути дела. Все вокруг стало сюрреалистическим. Непосредственное окружение странным образом лишилось традиционных ценностей, порядка, ограничений. Эмоциональный ландшафт можно было бы приписать кисти Эшера.
И все же, провел границу Мэлон, должно было еще оставаться что-то такое, во что он верил, иначе почему бы он так четко осознавал гнездившееся в нем чувство обиды? Это правда, после разговора с Бруннером злости он не чувствовал, но он не мог проигнорировать тот факт, что испытывает некоторую горечь по отношению к Шивли и Йосту.
Сегодня он негодовал на них, и причина стала ясна. Он возмущался потому, что они испакостили его мечту. И, наконец, возможно, он негодовал даже на старика за то, что тот нарушил их первоначальное соглашение, проигнорировал его руководящую роль и отверг принцип взаимной честности. Бруннер, поддавшись слабости, переметнулся на сторону звероподобных насильников.
По мере того как он курил, его чувство потери росло. Его горечь росла тоже, только она изменила свое направление и, завернув за угол, оказалась направленной на него самого и его собственную слабость. Да, самым огорчительным было то, что его собственная слабость помешала исполнению мечты, которая превращалась уже в реальность.
Он, Адам Мэлон, как человеческое существо заслуживал Шэрон больше всех других. Он изобрел ее как достижимый объект любви. Он создал такую возможность, когда они могут ее любить. Он сформировал реальность встречи. Он, и только он, заставил произойти то, что произошло. Из всех четверых только он один ценил и любил ее как личность.
И тем не менее, по иронии судьбы он, и только он, был ее лишен, или сам себя лишил ее. Все остальные, черт бы их побрал, совсем ее не заслуживали, или по крайней мере, после него. Тем не менее именно они насладились близостью с ней. А он из-за своей фатальной слабости оказался в стороне.
Это было просто нечестно.
Черт, это было нечестно даже по отношению к ней. Это неправильно, что она должна переносить этих тупых, бесчувственных и безразличных животных, не зная даже о том, что под этой самой крышей есть человек, который действительно любит ее саму по себе, любит ее нежно, беззаветно и тепло.
Это было бы настоящим преступлением, если правильно посмотреть на вещи, скрыть от нее, что есть такой человек, который может утешить ее, выказать ей то тепло, которое она заслуживает и в котором нуждается.
Адам Мэлон сделал последнюю затяжку, затушил окурок, сохраняя его на будущее, и встал на ноги.
Его миссия была ясна как никогда.
Шэрон Филдс должна быть избавлена от отчаяния, которое испытывает. Ее вера в порядочность, добро и истинную любовь должна быть восстановлена. Она заслуживает чувства безопасности, которое должно возникнуть из знания того факта, что один цивилизованный человек в этом доме уважает и любит ее.
Это было его делом.
Неровным шагом он двинулся в сторону спальни.
Шэрон Филдс лежала привязанной к кровати, пристально глядя на дверь спальни и ожидая, когда она откроется.
Она знала, что дверь откроется. Было только удивительно, что она не открывается так долго.
Она смирилась с неизбежностью того факта, что весь ужас этой ночи еще не прошел. В случае группового изнасилования надо быть готовой к тому, что будешь изнасилована всеми членами компании. В этой банде их четверо. Трое ее уже изнасиловали. Следовало ожидать четвертого. Она лежала в напряженном ожидании.
Дверь открылась.
Там стоял четвертый. Темно-коричневые волосы, остекленевшие карие глаза, отсутствующее выражение на лице. Он стоял покачиваясь, в джинсах и выбившейся из них рубашке. Мечтатель. Псих, который затеял все это дело. Сукин сын.
Он вошел. Закрыл дверь. Передвигаясь как во сне, приблизился к кровати.
— Я должен быть уверен, — заговорил он. — Эти другие, они действительно совершили насилие над тобой?
— Они обращались со мной как с говном, как с экскрементами, — сказала она. — Они вели себя, как дикие звери. Они были ужасны, бесчеловечны. Они причинили мне боль. — У нее возникла искорка надежды. — Ты же не собираешься делать то же самое, не так ли?
— Они были не правы, — тихо сказал он. — Они не должны были этого делать.
У нее вспыхнула надежда.
— Я рада, что ты так думаешь.
— Я должен был, — сказал он.
— Что?
— Я должен был быть единственным, — сказал он странным, отрешенным голосом.
Надежды ее испарились, страх возвратился. Она думала, что ее в эту ночь уже ничем не испугаешь. Столько ужаса она пережила в эти прошедшие часы, что думала, что все эмоции уже растрачены. Но этот не был похож на других. Именно его неестественное поведение возбудило страх. Он, казалось, находился в зомбическом трансе. Она вжала голову поглубже в подушку, пытаясь определить, пьян ли он, накачан наркотиками или у него шизофренический срыв.
Он заговорил едва слышно:
— Я не хотел приходить сюда таким образом, но я единственный, кто тебя любит.
Она не знала, как с ним обращаться и что он будет делать дальше. Она решила перевести все на жалость.
— Если ты действительно меня любишь, то ты оставишь меня в покое. Я больна. Я выпотрошена до мозга костей. Я просто хочу, чтобы меня оставили одну. Пожалуйста, будь добр.
Он, казалось, ее не слышал, так как его глаза были прикованы к ее телу, но теперь они оживились, и он окинул ее ласковым взглядом.
— Ты нуждаешься в любви, — говорил он. — Ты создана для того, чтобы тебе поклонялись и любили тебя. Ты заслуживаешь любви после всего, что ты выстрадала. Тебе нужен кто-то, кто о тебе позаботится.
Она решила, что он совершенно сумасшедший.
— Я ценю твои слова, — ответила она. — Но уходи. Дай мне отдохнуть. Если ты уйдешь, это будет актом любви. Пожалуйста, иди.
Он явно не слушал. Он снимал рубашку. Медленно расстегнул молнию на джинсах и чуть не упал, выбираясь из них.
Под одеждой у него ничего не было. Он был голым.
О, Господи, простонала она про себя.
Она не могла больше выносить это наказание, эту боль и унижение.
О, Господи, дай мне какой-нибудь инструмент, чтобы кастрировать его, сохранив тем самым у самой себя хоть какие-то остатки разума.
