Сплит (ЛП) - Солсбери Дж. Б. (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT, FB2) 📗

Со всей грацией неандертальца на тарелку выложен стейк размером с мою голову, а рядом с ним запеченный картофель.

— Пахнет вкусно, — я беру бокал, наполняю его водой из-под крана, а после устраиваюсь там, где всегда сидела будучи ребенком.

Место в конце стола, где всегда сидела мама, кажется, немного запылившимся, а вот моё место и место брата, что напротив, вроде нет-нет, да и использовались.

Он ставит тарелку передо мной.

— Ешь.

Я смотрю на огромную порцию, которой можно было бы накормить целую семью, а желудок снова урчит.

— Постараюсь.

Папа садится рядом с такой же тарелкой и бокалом холодного пива, но не сводит своих голубых глаз с меня.

— Ты худая, — он жестом указывает на мою тарелку.

Я лишь закатываю глаза и беру вилку.

— Можно подумать, быть худой плохо.

— Тебе вряд ли удастся пережить здесь зиму, — с этими словами он кладет в рот кусочек картошки в сырном соусе и беконе.

— Я не планирую оставаться здесь так долго, — но едва слова срываются с уст, мне уже хочется забрать их назад.

Не хочу снова ругаться с отцом, но ему всегда удается разбудить мою худшую — скандальную натуру.

Он стискивает челюсть.

— В любом случае этим костям не помешает немного мяса, — отвечает он с набитым ртом.

Бесполезно объяснять, что я медийный человек, и внешность для меня крайне важна. Во-первых, папе всё равно. Во-вторых, я никто иная, как дочь горного человека, который постоянно поедает стейки.

Мы едим в полной тишине, я отправляю в рот кусочек за кусочком, жую и проглатываю, а параллельно осматриваю комнату на предмет наличия в ней жизни. Но, увы, всюду вижу лишь смерть. Вот мама, склонившись, сидит за обеденным столом в своем кресле, её кости проступают сквозь ночную рубашку, а слюни текут по груди. А папа именно там, где сейчас, склоненная голова, в руках полупустая бутылка бурбона, а она всё сидит, смотрит в пустоту мертвым взглядом, но при этом всё понимает.

Я заставляю себя выкинуть эти воспоминания из головы ради хороших, например, как мы с братом бегаем у мамы под ногами, прячась в подол её юбки, в то время как она жарит хлеб и подогревает самые вкусные в мире бобы. Любовь к семье витала в воздухе подобно запаху её истинно американской стряпни. Она объединяла нас, и как только её не стало, не стало и нас. Отец ушел с головой в работу, брат замкнулся в себе, а мне не удалось преодолеть это до сих пор.

До сих пор не удалось убраться из этого дома.

Я безумно люблю её, и, кажется, что воспоминания о её последних днях — единственное, что остается здесь.

Несколько часов в этом доме, и даже моя кожа начинает молить о побеге.

— Не хочешь рассказать, что произошло?

— Не особо, — я беру очередной кусочек, надеясь, что он не станет давить.

— Видел выпуск новостей, Шай, — он пожимает плечами, словно в этом нет ничего такого. А это всё потому, что они вырубили камеру раньше, чем я дала Лифу в глаз. — Да, ты застыла. Бывает. Не думал, что за это увольняют.

Я избегаю его взгляда, гоняя еду по тарелке.

— Да, ну… Не стоит смешивать чувства и выпуск новостей. Я облажалась.

В комнате слышно лишь то, как мы едим. Я разглядываю кухню, предпочитая не видеть возможного разочарования на его лице.

Звук упавшей в тарелку вилки отвлекает меня от цветных кукол качина, что стоят в ряд на подоконнике у раковины.

— У тебя есть план?

Я киваю.

— Позвоню нескольким знакомым и узнаю, где сейчас требуется персонал.

Он смеется, но вовсе не по-доброму.

— Тебя всегда всё не устраивало, — бубнит он.

М-да, потребуется нет так много времени.

Я вытираю рот, делаю глоток воды и, откинувшись, начинаю:

— Подозреваю, я должна быть впечатлена тем, что ты поднял эту гребаную тему аж через целых пять минут.

— За языком следи.

— Мне двадцать три, мой язык и то, что я им делаю, больше тебя не касается.

— В моем доме ещё как, блин, касается.

Я скрещиваю руки на груди, чувствуя, как от раздражения закипает кровь.

— А, то есть «блин» — это нормально, да? Тогда можно мне список допустимых ругательств, чтобы я ненароком не обидела твою тонкую душевную организацию, пока буду здесь.

Он рычит и опускает подбородок. На универсальном языке тела Нэша Дженнингса это означает: «разговор окончен». Он делает глубокий вдох, сулящий мне угрызения совести.

Чёрт, единственное, чем мы всегда занимались, это ругались. Мама считала, причина в том, что мы слишком похожи, и это выбешивало нас даже больше, поэтому ругань не преращалась.

Он устраивается поудобнее, делает очередной глубокий вдох, отправляет еще печеного картофеля в рот, прожевывает и проглатывает.

— Поговори, но имей в виду, в офисе для тебя всегда есть работа.

— Спасибо. Я… — да я лучше тресну себя как следует, чтобы отключиться. — Посмотрим.

Глава 4

Лукас

Нет ничего умиротвореннее, чем спокойный день в горах, когда слышен лишь звук ветра, гуляющего между сосновыми деревьями. Пожалуй, это одна из причин, почему я остаюсь в Пейсоне.

И именно из-за отсутствия тишины и абсолютной безмятежности я встаю как вкопанный перед домом Нэша Дженнингса. Я слышу этот звук, как только останавливаю машину, он полностью парализует меня. Крик женщины в гневе. Женщины.

Да, я не знаю Коди и Нэша настолько хорошо, но за всё это время ни разу не слышал, что у босса кто-то есть. Не то, чтобы он сразу рассказывает, если бы кто-то был; просто Нэш не относится к тому типу людей, которые делятся подробностями личной жизни.

Коди подвигается к лобовому стеклу и показывает мне на припаркованный у дома грузовик.

— Вот же дерьмо… — он широко ухмыляется и с улыбкой в голосе продолжает, — она вернулась.

Мой взгляд мечется между домом и Коди.

— Ничего если я тебя оставлю?

— Шутишь? — отвечает он, повернувшись ко мне. — Я ни за что такое не пропущу, — он поднимает пояс с инструментами с пола и выходит из машины. — Спасибо, что подвез.

Едва он закрывает дверь, как раздается звук другой хлопнувшей двери.

— Мне всё равно!

Женщина или скорее всего девушка, так как она выглядит больше моей ровесницей, чем Нэша, шагает к машине. Она с трудом переставляет ноги вниз по тропинке, а потом с криком останавливается и хватается за босые ноги. Прыгая на одной ноге и ругаясь так, как ни одна девушка прежде, она шлепается на задницу. Ухоженные темные волосы падают на ее лицо, а она тем временем осматривает свои израненные ноги.

— Ты чертовски неуклюжа, знаешь, да? — Коди выкрикивает это, и ее внимание мгновенно переключается на него.

Благодаря свету фар мне удается увидеть, как её полное ненависти выражение лица начинает смягчаться.

Как только я полностью вижу её лицо, у меня перехватывает дыхание. Может, это из-за тусклого света заката, но её темные волосы и бронзовая кожа потрясающе контрастируют с самыми бледно-голубыми глазами, что я когда-либо видел. Я поворачиваюсь к Коди, чтобы хоть как-то избежать её чар. Крики, гнев и даже тот факт, что она девушка — всё это посылает в мою нервную систему сигналы тревоги. Она невыносима.

— О, спасибо за помощь, идиота кусок! — несмотря на то, что её слова оскорбительны, они произнесены с любовью, и это ещё больше сбивает с толку.

Но Коди, кажется, тоже это понимает и звонко смеется.

— Иду, неженка, — он, наконец, захлопывает дверь машины и, засовывая голову в окно, говорит. — Пойдем, я познакомлю тебя с самым изящным ангелом всех времен.

— Нет, я лучше…

— Не торопись! Ну умираю я от кровопотери, подумаешь, а ты, давай, вперед, болтай дальше, — она поднимает руку вверх. — Я подожду… козлина.

Да, последние слова она произносит шёпотом, но они всё ещё звучат как могущественное проклятье.

Он качает головой и, слава Богу, наконец, отпускает меня.

— Спасибо, что подбросил. До завтра!

Он направляется к девушке и что-то ей говорит, отчего она улыбается. Кто она ему? Кузина, девушка, сестра?