Новые сказки Шехерезады (СИ) - Шипунский Всеволод (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗
…В конце концов, Алладин клятвенно пообещал матери, что больше ничего такого не повторится. Но мать-то знала, как силён голос плоти, особенно в юности!
В ту же ночь перед сном она нагрела побольше воды и позвала сына:
- Ты весь день провёл на пастбище и очень грязен. Сегодня я сама вымою тебя – я давно уже этого не делала. С тех пор, как ты повзрослел... Сними всю одежду и встань в это корыто.
Алладин, хотя и стеснялся обнажаться при матери, не смел ослушаться. И мать стала поливать и омывать его, особо бережно обходясь с синяками и ссадинами на спине и на боках, которые остались после её палки. Затем вымыла ему грудь, живот и ноги, любуясь его стройностью, и перешла к тому месту, которое Алладин, стыдясь, прикрывал обеими руками. Велев убрать их, мать тщательно омыла и осмотрела его юный отросток, за грехи которого он был наказан, и в её руках он окреп и увеличился. Это был хоть и небольшой, но уже вполне мужской орган. И она окончательно решилась сделать то, что задумала.
- Сын мой, - сказала она, вытирая Алладин чистой тканью. – Сегодня я жестоко наказала тебя – и поделом. Хоть ты и пастух, и исполняешь грязную работу, но во всём остальном ты не должен уподобляться другим пастухам! …Ты раньше спрашивал, кто был твой отец, а я отвечала, что он тоже был пастух, и однажды его лягнула кобылица, и он умер. Но всё это не так... И сейчас настала пора узнать тебе правду. Знай же, Алладин, что твоим отцом был принц – сын правителя! И, значит, ты сам принц по крови. Шестнадцать лет уже минуло с того дня, как увёз меня из дому чернобородый красавец-всадник в бурнусе цвета индиго (а это царский цвет!), и три ночи в своём роскошном синем шатре любил меня. Это и был твой отец, после которого я не знала ни одного мужчины…
И поскольку Алладин смотрел на неё очень удивлённо и недоверчиво, она достала заранее приготовленный перстень с большим изумрудом, надела на палец и поднесла к его глазам. Вот его подарок.
Из глубины изумруда так полыхнуло зелёным огнём, что Алладин ахнул и сразу поверил всему.
- Но почему же он бросил нас?? – вскричал он.
- Не знаю, - печально отвечала мать. – Он исчез. И даже не знает, что у него есть сын… Но я верю, что когда-нибудь твой отец найдёт нас – или мы сами разыщем его. Тогда он вспомнит свою любовь, и возрадуется своему сыну; мы станем жить во дворце, а ты будешь настоящим принцем, а потом и сам станешь правителем!
- И женюсь на принцессе?
- О, да! Может быть, на самой принцессе Будур - первой красавице Магриба! …Хотя ты, кажется, предпочитаешь ослиц, – с насмешкой сказала она, и Алладин вспыхнул и опустил глаза. – Но хватит об этом… Сейчас ты тоже омоешь меня – так же тщательно, как и я тебя. Ты должен узнать, что такое настоящая женщина, и как с ней нужно обращаться.
И Зульфия стала не спеша разоблачаться перед сыном, пока на ней не остался один только перстень. Затем, гордо и ничего не скрывая, будто египетская царица, всходящая на престол, взошла в корыто и указала Алладину на лежавшие подле ковш и мыло: «Приступай».
Алладин, впервые так близко увидевший обнажённую женщину, задрожал, но выполняя указания матери, стал поливать, намыливать и омывать её руками, не пропуская ни выпуклых грудей, ни живота, ни округлых ягодиц.
Когда всё тело её и ноги были омыты, она посмотрела сыну в глаза и увидела в них сумасшедшее желание юной страсти; ткань, в которую он был завёрнут, выпятилась впереди так, что готова была треснуть. И тогда она, мысленно вознеся молитву Аллаху, чтобы грех этот пал на неё, а не на сына, сказала ему ласково, но решительно:
- А сейчас, милый, ты вымоешь между ног. Намыль руки получше… И учти, - говорила она, низко наклоняясь, - что из этого места ты появился на свет. Будь почтителен и нежен к нему.
Зад её округлился, подобно полной луне, между бёдер выступили пухлые «верблюжьи губы», и юный Алладин затрепетал…
* * *
…Зад её округлился, подобно полной луне, а между бёдер выступили пухлые «верблюжьи губы». Юный Алладин затрепетал, дрожащей мыльной ладонью коснулся этих губ и, следуя её указаниям, стал скользить по ним и омывать их. Через какое-то время мать, не выдержав, издала страстный стон. Уже много лет к её пухлой раковине не прикасалась мужская рука, и она находилась в помрачении страсти. Нечего и говорить, что Алладин, никогда не знавший женщин, был в ещё большем помрачении, и всё никак не приступал к тому, чего она ожидала. Тогда она снизу потянула за край его накидки, та упала и Алладин остался голым. И она протянула к нему между ног свою ладонь и сказала:
- Вложи в мою руку то, что одиноко возвышается.
И он понял, и сделал это. И она ощутила в руке тугую горячую плоть и возрадовалась, ибо много лет уже жаждала ощутить её. И она приставила округлый наконечник этого жезла к своей раковине, и тот сразу же погрузился в неё…
* * *
- О несчастная! – воскликнул падишах. – Она всё-таки нарушила запрет пророка! Она великая грешница!
- О да, мой повелитель! Но ты же знаешь, как иногда сильны бывают страсти, – отозвалась Шехерезада, намекая на невоздержанность самого Шахрияра. – И когда недостаёт сил им сопротивляться, мудрый, бывает, отдаётся на их волю… Чтобы потом, познав их и укрепившись духом, вернуться на тропу добродетели и вновь следовать заветам мудрейших!
- Ты так думаешь?.. – удивился падишах. – Значит, я поступал разумно, когда… м-мм… отдавался… как ты там сказала?
- Отдавался на волю страстей, которым не мог противостоять.
- Вот-вот!..
- Вполне разумно, мой повелитель!
- Так я и думал… Аллах велик, и награждает падишахов мудростью с самого рождения!
Шехерезада низко склонила голову в знак согласия, одновременно пряча улыбку, за которую голова её могла легко скатиться с плеч. Повелитель, возбуждённый её рассказом, дал ей знак продолжать.
- М-мм…На чём я остановилась, мой повелитель?
- «Вложи мне в руку то, что столь одиноко возвышается»… Хорошо сказано, клянусь Аллахом! - отозвался Великий. – …Послушай, а почему ты мне никогда так не говорила? И не протягивала ко мне руку между ног?
- О повелитель, я говорила много других возбуждающих слов любви. А эти слова я скажу тебе сегодня… - томно отвечала Шехерезада, - когда настанет час соития… и протяну ладонь к тому, что будет столь одиноким… и возвышенным… Как сказал поэт:
Одиноко в пустыне возвышается пальма.
К ней направив свой путь, жажду ты утолишь
Из истока живительной влаги…
Её слова взволновали падишаха, и мысли его приняли было иное направление, но Шехерезада уже вела свой рассказ далее.
- Да-а… И жезл Алладина погрузился в её раковину до самого основания. А оба они столь давно жаждали этого, что сразу же обезумели: тела их стали биться друг о друга в припадке страсти, а уста издавать крики и стоны. Наконец мудрая Зульфия, зная, что орудие сейчас даст могучий залп и, не приведи Аллах, разрушит её крепость, перехватила корень у основания и решительно выдернула его из грядки. Когда же она разжала руку, то залп был таким обильным, что оросил её семенем с головы до ног.
Потом, омывшись и видя, что жезл Алладина всё не склоняется и продолжает возвышаться, она вновь ощутила внутри горячий зуд неутолённой страсти. Тщательно омыв сына, она отвела его на постель, оседлала и принялась раскачиваться и вращать задом, а Алладин лежал с закрытыми глазами, ощущая на своём жезле материнское тело, и пребывал в раю… И прежде, чем наступило утро, она ещё не раз пускалась на нём вскачь, и юный сын её изливался и изливался.
Ранним утром же, когда опустошённый Алладин спал сном младенца, Зульфия была уже закутана в старый хеджаб и готова в дальний путь. Разбудив сына, она сказала:
- Послушай меня, Алладин. Я взяла на себя великий грех, и ты познал женщину. И теперь, дабы не очутиться мне на рогах у огнедышащего ифрита, я должна посетить светозарную Медину, поклонится там могиле пророка Мухаммеда и испросить у него прощения. А поскольку путь в Медину, как говорят, лежит через главный город страны, где обитает наш правитель, то решила я, если позволит Аллах и я дойду до столицы, укрепить своё сердце и во что бы то ни стало проникнуть во дворец, чтобы увидеть сына падишаха, твоего отца…
