Эрос за китайской стеной - Виногродский Бронислав Брониславович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .txt) 📗

Опасность чувственной природы музыки осознавали уже древнейшие оппоненты конфуцианцев — монеты, посвятившие этому специальное произведение «Против музыки» («Фэй юэ»), вошедшее в трактат «Мо-цзы» (см. /6, т. 1. с. 197/). Конфуцианцы также отдавали себе отчет в ее двойственном характере, одновременно чувственно-стихийном и гармонично-упорядоченном, но, не страшась алогизма, призывали обуздывать непристойную музыку и вообще регулировать музыку-радость, при этом в качестве главного регулятора выдвигая ее же саму (см. приведенную выше цитату из «И вэнь чжи»). Компромиссная формулировка содержится в «Записках о музыке»: «Музыка (юэ) это радость (лэ). Благородный муж с помощью музыки — радости следует своему пути-дао. Маленький человек с помощью музыки-радости следует своим страстям. Если посредством пути-дао обуздывать страсти, то будет музыка-радость и не будет смуты. Если же из-за страстей пренебрегать путем-дао, то возникнут заблуждения и не будет музыки-радости» /17, с. 1633/.

Но как бы ни были глубокомысленны и хитроумны конфуцианские толкования музыки-радости, остается непреложным фактом, что и этой универсалии китайской культуры присуща мощная эротическая подоплека (илл. 6, 60).

Такие исходные духовные установки, естественно, находили то или иное выражение во всех культурных сферах, о чем, например, можно судить по высказыванию одной из героинь «Повести о красавице Ли» танского (618–907 гг.) новеллиста Бо Синцзяня: «Отношения между мужчиной и женщиной — самое важное, что есть на свете» /11, с. 93/.

И все же китайское общество на протяжении многих веков выглядело пуританской обителью, где строжайший конфуцианский этикет запрещал мужчине и женщине несанкционированно даже соприкасаться руками (откуда происходит схоластическая проблема подачи руки утопающей незнакомке), не говоря уж о платонических поцелуях или о чем-то большем.

Классическая китайская литература поражает общим уровнем стерильности, что в свою очередь рождает два противоположных друг другу предположения: или столь эффективным было официально-конфуцианское табуирование, загнавшее весь словесный эрос в темное подполье подтекста, искусных намеков и многозначительных недомолвок, или же китайцы просто-напросто сумели успешно решить жгучие проблемы пола, лишив их необходимого для литературы ореола трагической неразрешимости. Последнее предположение может быть подкреплено сведениями о том, что в Китае издавна различались любовь, секс и брак, допускались многоженство и большая степень сексуальной свободы (правда, в основном для мужчин) во внутрисемейных отношениях, не применялись юридические санкции к так называемым половым извращениям и т. д. К определенному синтезу обоих высказанных предположений подводит сообщение крупнейшего английского синолога Дж. Нидэма о тайной, но предельно широкой распространенности эротологической информации в старом Китае /24, с. 147, примеч. с/.

Настоящее издание представляет собой первую на русском языке попытку сделать это тайное знание явным. Раскрытие любых тайн может сопровождаться неудовольствием, однако без подобного риска недостижимо ни интеллектуальное, ни какое-либо другое удовольствие, поскольку оно, как утверждал Конфуций, составляет привилегию знания («Лунь юй», VI, 21) /6, т. 1, с. 152/.

Коллектив авторов считает своим долгом обратить внимание читателей на встречающиеся в нашем сборнике расхождения в переводе на русский язык некоторых основополагающих терминов китайской сексологии и эротики. Поскольку общепринятых нормативов на сей счет чаще всего не существует, редакторы решили не унифицировать индивидуальное творчество членов авторского коллектива. При переводе терминологии и имен собственных с западных языков мы также стремились сохранить лексику и орфографию оригинала.

1. Антология мировой философии — Т. 1-Ч. 1. — М. 1969.

2. Аристотель. Сочинения в четырех томах. — Т. 1. — М., 1975.

3. Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества. — М., 1989.

4. Бичурин Н. Я. /Иакинф/ (пер.). Ван-бо-хэу. Сань-цзы-цзин, или Троесловие. — Пекин, 1908

5. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. — М., 1986.

6. Древнекитайская философия. — Т. 1, 2. — М., 1973.

7. Кобзев А. И., Морозова Н. В., Торчинов Е. А. Московская Сокровищница дао // Народы Азии и Африки. — М., 1986. - N 6. 8. Лурье С. Я. Демокрит. — Л., 1970.

9. Померанцева Л. Е. Поздние даосы о природе, обществе и искусстве («Хуайнань-цзы» II в. до н. э.) — М., 1979.

10. Попов П. С. (пер.). Изречения Конфуция, учеников его и других лиц. — СПб., 1910.

11. Танские новеллы. — М., 1955.

12. Фрагменты ранних греческих философов. — Ч. 1. — М., 1989.

13. Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй. — Т. 1, 2. — М., 1977.

14. Щуцкий Ю. К. Китайская классическая «Книга перемен». — М., 1960.

15. Гуань-цзы (/Трактат/ Учителя Гуаня) // Чжу-цзы цзи-чэн (Корпус философской классики). — Пекин, 1956. — Кн. 5.

16. Е Дэхуй. Шуан-мэй цзин-ань цун-шу (Собрание книг под сенью двух слив). — Чанша, 1914.

17. Ли цзи (Записки о благопристойности)// Ши-сань цзин (Тринадцатиканоние). — Пекин, 1957. — Кн. 24.

18. Хань Фэй-цзы (/Трактат/ Учителя Хань Фэя)// Чжу-цзы цзичэн. — Кн. 5.

19. Хань шу И вэнь чжи («Трактат об искусстве и культуре» из «Книги о /династии/ Хань»). — Гонконг, 1963.

20. Хуайнань-цзы (/Трактат Учителя из Хуайнани) // Чжу-цзы цзи-чэн. Кн. 7.

21. Boodberg P. A. The Semasiology of Some Primary Confucian Concepts//Philosophy East and West. - Honolulu, 1953. - Vol. 2. - N 4.

22. Harper D. The Sexual Arts of Ancient China as Described in Manuscript of the Second Century B.C. //Harvard Journal of Asiatic Studies. - Cambridge (Mass.), 1987. - Vol. 47. - N 2.

23. Gulik R. van. La vie sexuelle dans la Chine ancienne. - P., 1971.

24. Needham J. Science and Civilisation in China. - Vol. 2. Cambridge, 1956.

25. Schipper К. М. L'empereur Wou des Han dans la legende taoiste. P., 1965.

Ч. Хьюмана, Ван У

СУМЕРЕЧНАЯ СТОРОНА ЛЮБВИ

Структура каждой цивилизации определяет присущую ей сексуальную практику. В Китае тремя наиболее очевидными источниками влияния на нее явились социальная приниженность женщин, рассудочная изобретательность мужчин и свободные от комплекса вины элементы языческих верований даосов. Представления о нормальном сексуальном поведении изменяются от эпохи к эпохе, от общества к обществу, и любое исследование, определяющее один подход как верный, а прочие — извращениями, всего лишь исходит из критериев своего места и времени.

Например, среди европейцев был широко распространен взгляд на китайский обычай бинтования ног как на проявление жестокости, в то время как китайцу беспомощность женщины доставляла удовольствие и пробуждала сопутствующее чувство превосходства, китаянка же демонстрировала мазохистское приятие этого неудобства и унижения. Китайцы, в свою очередь, не могли понять христианского неодобрения внебрачных связей, мастурбации и объявления греховными самых восхитительных удовольствий. Не разделяли они и ужас мусульман по поводу пролития девственной крови, а также найм особых «жеребцов» для дефлорации девствениц — к этому занятию средневековые арабы явно питали отвращение. К обрезанию китайцы относились со страхом, их приводила в недоумение клиторидектомия, а поцелуи и случайные ласки, не ведущие к естественной и исступленной кульминации, они считали оскорблением начал инь и ян.

Как в древних, так и в современных обществах природу того, что считается приемлемым, и того, что следует осуждать, определяют понятия греха и вины. Существование таких табу часто подвигает мужчин и женщин на поиск этих удовольствий лишь потому, что они запрещены. У китайцев не было непреодолимых религиозных и этических причин к осуждению гомосексуализма, мастурбации, «игры на флейте» (fellatio), трансвестизма, лесбиянства, полигамии, мазохизма или вуайеризма. Поскольку большинство из этих способов получить удовлетворение — если они практиковались с согласия всех участников — рассматривалось как вопрос личных предпочтений, то не было оснований расценивать их как преступления против общества. В случае садизма — извращения, способного привести к чрезвычайно разрушительным и болезненным последствиям, — число зафиксированных письменно случаев, позволяющих предположить, что китайцы прибегали к нему для сексуального возбуждения, крайне невелико. И уж, конечно, не в четырех стенах спальни. Избиение и бичевание были обычными наказаниями за многие провинности, даже за незначительные отступления от «Книги правил» [1], публичная пытка была обычным зрелищем, однако получаемое палачом или зрителями удовлетворение никогда не проявлялось как открыто сексуальное.