Жюльетта. Том II - де Сад Маркиз Донасье?н Альфонс Франсуа (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗

– Вы просто восхитительны, – заявил он, отдуваясь. – Я никогда не забирался в столь сладострастную попку. Теперь мы пойдем обедать, и я сделаю распоряжения касательно события, которое будет происходить на главном алтаре Святого Петра. После обеда мы отправимся в базилику.

За столом мы были только вдвоем и вели себя как самые настоящие свиньи. В бесстыдстве мало кто мог сравниться с Браски, а распутство он довел до тонкостей и совершенства. Должна заметить, что у него был весьма капризный желудок, и к некоторым блюдам он не прикасался без того, чтобы не сделать их для себя съедобными: каждый кусочек я должна была смочить своей слюной и только потом переправить ему в рот; я полоскала во рту вина, которые он пил после этого; время от времени он впрыскивал в мой зад полбутылки токайского или еще более изысканного Канарского вина, затем глотал все, что оттуда выливалось, а если, по случайности, в вине попадались кусочки дерьма, радость его была неописуема.

– Браски! – воскликнула я в один из моментов просветления, – что сказали бы люди, над которыми вы властвуете, увидев вас за такими безобразиями?

– Они стали бы презирать меня так же, как сейчас презираю их я, – хладнокровно ответил Браски. – Ну, да какое это имеет значение! Давайте плевать на них и дурачить этот подлый сброд; когда-нибудь их глупости придет конец, пока же мы должны пользоваться ею и наслаждаться.

– Совершенно верно, – кивнула я, – давайте развлекаться и дурачить человечество: большего оно не заслуживает… Но скажите, Браски, мы принесем кого-нибудь в жертву в том храме, куда вы меня скоро поведете?

– Непременно, – пообещал святой отец, – должна пролиться кровь, чтобы мы могли насладиться сполна. Я сижу на троне Тиберия и в сладострастных утехах беру с него пример; кроме того, я также не знаю более восхитительного оргазма, нежели тот, что, как эхо, вторит стонам умирающего.

– Вы часто предаетесь подобным извращениям?

– Редко проходит день без того, чтобы я в них не купался, Жюльетта; я никогда не ложусь спать, не запятнав руки кровью.

– Но откуда берутся у вас эти чудовищные вкусы?

– От Природы, дитя мое. Убийство – один из ее законов; как только Природа чувствует потребность в убийстве, она внушает нам желание совершить его, и, вольно или невольно, мы ей подчиняемся. Чуть позже я приведу более серьезные аргументы, свидетельствующие о том, что так называемое преступление – это вовсе и не преступление; если желаете, я нынче сам совершу его. Пытаясь приспособить свою доктрину к общепринятым понятиям, посредственные философы подчиняют человека Природе, я же готов доказать вам, что человек абсолютно независим от нее.

– Друг мой, – сказала я, – не забудьте о своем обещании, ведь эта лекция является второй частью нашей сделки, поэтому я с радостью послушаю вас, пока у нас есть время.

– Как хотите, – заметил увенчанный митрой [44] философ. – Тогда обратитесь в слух, ибо предмет очень серьезен и требует полнейшего внимания.

– Итак, из всех глупостей, к которым приводит человеческая гордыня, самая нелепая заключается в том, что человек придает слишком большое значение своей персоне. Окруженный созданиями, которые ничем не лучше и не хуже его, он тем не менее считает себя вправе расправляться с людьми, которые, по его мнению, ниже его, и в то же время полагает, что никакая кара, никакое наказание недостаточно для тех, кто покушается на его собственную жизнь. К этому безумию, вытекающему из себялюбия, к этой вопиющей наглости считать себя потомком божества, обладателем бессмертной души, к этой чудовищной слепоте прибавляется переоценка своей земной сущности; разве может любимое дитя щедрого и всесильного божества, любимчик небес, каким он себя воображает, прийти к иному выводу? Поэтому самые суровые кары должны обрушиться на любого, кто осмелится поднять руку на столь дивное творение. Это творение священно, ибо у него есть душа – светлый образ еще более светлого божества, которая возвышает его, поэтому уничтожить это творение – значит совершить самое ужасное преступление на свете. И при всем при этом, чтобы утолить свое ненасытное обжорство, он спокойно жарит на вертеле ягненка или кромсает на куски и бросает в котел этого нежного и беззащитного ягненка – создание, сотворенное той же самой рукой, которая сотворила его, но более слабое и по-другому организованное. Однако, если бы этот человек немного поразмыслил, он перестал бы считать себя пупом земли; если бы посмотрел на Природу философским взглядом, он бы понял, что будучи случайным плодом своей слепой матери, он ничем не отличается от всех прочих, что участь его будет такой же, как у остальных его собратьев.

Природа не создает ни одно земное существо с какими-то особыми намерениями, все они – плоды ее законов и замыслов, и в нашем мире должны жить именно такие существа, которые в нем живут; возможно, другие миры, коими кишит вселенная, населены совсем другими существами. Но существа эти опять-таки не являются ни хорошими, ни красивыми, ни созданными специально, поэтому они не обладают никакой самостоятельной ценностью; это – пена, продукт бездумного промысла Природы, нечто вроде пара, который поднимается из котла с кипящей водой, когда теплота вырывает частицы воздуха, содержащегося в воде. Этот пар никем не создан, он – естественный результат кипения, он разнороден и ведет свое происхождение от чужеродного ему элемента, поэтому не имеет собственного значения; его наличие или его отсутствие никак не влияет на элемент, из которого он возникает; к этому элементу ничего не прибавляется, он ничего не приобретает и ничем не обязан пару. Если, скажем, этот элемент изменится в результате какой-то иной вибрации, отличной от тепла, он будет существовать в новой ипостаси, и пар, вышедший из него, перестанет быть его плодом. А если Природа сделается объектом других законов, существа, вызванные к жизни нынешними законами, погибнут в новой обстановке, Природа тем не менее будет продолжать жить как ни в чем не бывало.

Таким образом, ни человек не имеет никакого отношения к Природе, ни Природа к нему; Природа не связывает человека никаким законом, человек ни в чем не зависит от нее и ни от кого не зависит, и они ничем не могут ни помочь, ни повредить друг другу. Одна творит бессознательно и, стало быть, чужда своему творению, другой создается совершенно случайно, поэтому ничем не связан со своим создателем. После своего появления на свет человек больше ничем не обязан Природе, и ее власть над ним кончается в момент его создания – с этого момента он подчиняется своим собственным законам, которые заложены в нем, и они определяют его дальнейшую жизнь; речь идет о законах самосохранения, размножения, законах, которые касаются только его, которые принадлежат и необходимы только ему, но не Природе, ибо отныне он больше не принадлежит ей и существует отдельно от нее. Он становится сущностью, совершенно от нее отличной, настолько бесполезной для ее замыслов и ее комбинаций, что если даже род его устроится или исчезнет совсем, до последнего человечка, вселенная нисколько этого не почувствует. Когда человек уничтожает самого себя, он делает плохо, но только со своей точки зрения. Точка же зрения Природы противоположная: Природа считает, что человек делает, плохо, когда размножается, так как тем самым он узурпирует у нее честь и право созидания, которое должно быть результатом ее усилий. Если бы люди создавались не для того, чтобы они размножались сами по себе, Природа сотворила бы новые существа и наслаждалась бы своим правом, которое она утратила. Дело не в том, что она не может вернуть себе это право, если бы захотела это сделать, но она никогда не делает ничего просто так, без всякой пользы, и до тех пор, пока все люди размножаются в силу заложенных в них способностей, она прекращает увеличение рода человеческого: наше размножение происходит по нашим собственным законам, следовательно, противоречит явлениям, на которые способна Природа.