Метаморфозы вампиров-2 - Уилсон Колин Генри (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .TXT) 📗
Тут все дружно рассмеялись и наперебой начали поздравлять Оврока, конечно же, переживавшего за успех своего творения.
— И как ты ее назовешь? — спросил среди прочих Саргас.
— Овруна, — подумав, ответил тот, — женщина Оврока.
(«Гм!», — покоробило внутри Фарру Крайски).
Красотка, явно истомясь дожидаться, начала нетерпеливо подергивать юношу за руку. Тот пошептал ей что-то на ухо и, с шутливой обреченностью посмотрев на товарищей, дал увести себя в сторону пещер. Насупленное усердие девицы вызвало добродушный смех, не удержался от улыбки и Карлсен. И все-таки, насколько интересна догадка. Заниматься с этой душкой любовью можно, просто притворяясь, что она нормальная, способная выбирать женщина, то есть, используя свое воображение.
Иначе говоря, мужское желание, если поразмыслить, зависит от силы женщины отказывать.
В таком случае, получается, Клубин не совсем прав. Ведь тогда, безусловно, настоящее сексуальное желание, — в отличие от фантазии, — зависит от наличия у партнера свободной воли?
Размышление прервал Клубин.
— Вот так они выходят на седьмую степень: учатся объединять умы на создание жизни.
— Это, что ли, жизнь?
Клубин, улыбнувшись, качнул головой.
— На этот вопрос я ответить не могу. Единственно могу сказать: сам я так не считаю. Цветок, по-вашему, живет?
— Видимо.
— Тем не менее у него абсолютно механический жизненный цикл, напрочь лишенный волеизъявления. У этих созданий, похоже, свободной воли тоже нет: любое их слово или шаг полностью предсказуемы. Отсюда и мой аргумент в пользу того, что они не роботы.
— Но ведь живые же?
— Потому, что созданы живыми умами. Совокупная волевая мощь четырнадцати шестикурсников — вещь ужасающая.
Карлсен покачал головой.
— Это как истолковать? — переспросил Клубин.
— Я понимаю, создать живое существо — вещь невероятная, — сказал Карлсен, стараясь быть тактичным. — Но почему в этих женщинах так мало индивидуальности?
— Вы сами хотели бы попробовать? — предложил Клубин.
(«?!», — отреагировала Фарра Крайски).
То же самое, видимо, пришло в голову и Саргасу.
— А может, наш гость?… — спросил он с намеком.
— Нам еще не пора? — попытался выкрутиться Карлсен.
— Ничего, подождем, пока попробуете, — успокоил гребис.
Карлсен подавил беспокойство (свое и Фарры Крайски).
— Ладно. Если покажете как.
Саргас, хлопнув в ладоши, созвал своих товарищей, начавших уже разбредаться.
— Идемте, надо помочь нашему гостю.
Все снова обступили трещину — Карлсен на этот раз по центру, лицом к Дреежу.
Карлсен беспокоился, чувствуя, что его силы явно переоцениваются. Мелькнула даже мысль: уж не из желания ли это понасмехаться? Но встретился глазами с Клубином, и как-то отлегло: гребис ободряюще улыбнулся (мол, все будет как надо).
Вместе с юношами Карлсен, склонив голову, уставил взгляд на трещину, откуда курилось испарение. Почти сразу возникла сквозная телепатическая связь с остальными. Мелькнула память о том, как студентом играл в футбол — так вот, положив друг другу руки на плечи, перед игрой стояли всей командой над мячом. И тут возникло ощущение, к которому он совершенно не был готов. Теряясь, Карлсен понял, что перестал быть самим собой.
Ощущение вроде того, что тебя разделали на четырнадцать частей под каким-нибудь калейдоскопом, тут же составив решетку из вертикальных полос. Причем лишь одна из них — ты сам, а остальные такие же составляющие, наравне с тобой. «Полосы» эти смыкались так тесно, что невозможно было удалить ни одну из них без ущерба для слитности всей структуры. Вот что имел в виду Клубин под «единением части с целым».
Примечательно то, что хотя он и был сейчас средоточием четырнадцати умов, собственная индивидуальность сохранялась в нем по-прежнему. Ум у него стал алмазом о четырнадцати гранях. Наряду с тем «его» грань могла притягивать энергию остальных тринадцати. И так с каждым: будучи одной четырнадцатой целого, они одновременно являли собой и всю совокупность. При таком раскладе можно было начинать.
Церемонию опять открыл Дрееж. Подняв лицо, он впился взглядом в белую испарину, вслед за чем метнул острие внимания, как метают копье. Испарение тотчас сгустилось, скрыв за собой Дреежа. Через несколько се— кунд оно имело уже осязаемую плотность сернистого дыма, густо льющегося из вулканического жерла перед самым извержением.
Тут Карлсен понял: черед настал. Не зная еще толком, как подступиться, он сфокусировал внимание, будто вдевая нить в иглу, и вперился в погрузневший шлейф. И тут драконьим хвостом ударила ксилл-энергия — восхитительно, как пронзительный звон тарелок или гулкий, вдребезги удар волны о камни. Белые клубы подернулись как от ветерка — безусловно, насылаемого его умом. Он сфокусировался снова, скопляя еще больше энергии, отчего шлейф упруго свился в вихреобразную воронку. Взгляд Карлсена действовал на пар так же безошибочно, как действует на свечу дуновение.
С неожиданной яркостью вспыхнуло воспоминание детства, когда он впервые понял, что может читать (какой-то комикс, где начали вдруг складываться значения слов, а там и фраз). Как тогда, открывшаяся способность влиять вызвала безраздельный, победный восторг.
И тут вдруг открылось, что имел в виду Клубин, говоря о знании и воле. Знание — лишь набор сведений. Он же ощущал сейчас не просто силу, помыкающую дымным столпом. Это была сила, способная в принципе изменять Вселенную. И вот, подобно гонщику, упивающемуся подвластностью акселератора, руля, тормозов, ему не терпелось опробовать эту изумительную способность преображать реальность.
Пар пока был чересчур густой — рой мошкары. Надо было его обуздать. Вскинув лицо, чтобы сфокусировать луч внимания, он сумел унять энергию, которая от собственной изобильности грозила выйти из-под контроля. Странно, но пар от этого потек медленнее, и по какой-то причине существенно поредел.
«Луч внимания» — это, понимал он теперь, и было неотступной догадкой, в которую до сих пор не верилось. Концентрируясь, он сужал его, как луч регулируемого маяка. Теперь видно было, что нормальное внимание подобно широкому лучу — с хорошим охватом, но рассеянному. Если сузить, то он превращается в прожектор, спицей пронзающий мрак. А если сузить еще, то у тебя уже лазер, которым можно разрезать стальной лист. Сфокусированная мощь четырнадцати умов как раз придавала лучу твердость лазера, держащего в подчинении хаотичные молекулы пара. Само чувство власти над материальным миром захлестывало шалым восторгом.
Понятно и то, как Оврок исцелился, погрузившись в озеро. Не из-за каких-то особых свойств воды. Просто ксилл-энергия неким образом усилила потенциал ума, преображающий реальность — иными словами, зарядила ум до такой степени, что он осознал свою трансформирующую силу. Использовав ее, Оврок запросто себя исцелил.
Одинаково изумляло также, что «луч» можно использовать не только для придания дыму формы (как будто мелом рисуешь на доске), но и заставляя его ее удерживать. Дым будто хотел знать его желания, вздуваясь, опадая, свиваясь кольцами и редея с бесхитростной податливостью. Однако эксперимент давал также понять, как легко ограждается высота шлейфа в попытке придания формы. В результате шлейф, сбившись ненадолго на сторону, ослепил и засвербил в глазах и носу.
Тут Карлсен уяснил, что остальные, хотя и настроены помогать, вместе с тем старательно избегают навязывать свою волю. Однако, сообщая силу, они все равно невольно подсказывали предполагаемый облик женщины. Уже по— нятно, какой: непременно грудастая, фигуристая, с чувственным ртом, округлыми животом и бедрами, выпуклым лобком. В сравнении с этим собственные вкусы Карлсена были существенно умеренней: он всегда предпочитал стройняшек с небольшим бюстом и бедрами. У остальных это, видимо, не укладывалось в уме, и миниатюрность воображаемых пропорций истолковывалась ими как нехватка опыта. А втолковывать, что к чему, у Карлсена возможности не было: вся сила уходила на поддержание ключом бьющей энергии.
