Метаморфозы вампиров - Уилсон Колин Генри (книги бесплатно без регистрации полные .TXT) 📗
— Все готово. Ну что, давай внутрь, — при этом в соседней колонне вскрылся проем.
— Надо что-то такое сделать? — неуверенно спросил Карлсен.
— Ничего. Все окажется очень просто.
Карлсен шагнул внутрь и повернулся лицом к проему, успевшему уже затянуться. Моментально ощутилось легкое покалывание, идущее снизу через ноги, похожее на слабый электрический, ток. Он встал навытяжку, руки прижав к бокам. Неподалеку точно в такой же позе застыл Крайски. Когда возле ног заалело, покалывание усилилось. Разбирало любопытство взглянуть, что там происходит снаружи. По телу разливалась приятная немота, как от наркоза, пришлось даже сдержаться, чтобы не подгибались колени. Секунда, и усилие стало ни к чему. Тело сделалось плотным и до звонкости твердым, под стать металлу. Его окружал слепящий свет, а в ушах пронзительно жужжало. Где-то над самой головой ощущался прерывистый трепет (впечатление такое, будто птица хлопает крыльями). И тут Карлсен изумленно почувствовал, что всплывает. В глазах помутилось, мелькнула мысль, что сейчас стошнит. Но закрыл глаза, и как-то полегчало.
А открыв, увидел: сверху надвигается потолок. Бросив взгляд вниз, он ошарашенно заметил, что сам к тому же еще и голый. И еще, что под ногами виднеется чья-то макушка. Карлсен попробовал наклониться и разглядеть лицо, но в эту секунду голова прошла через потолок. И вот он уже стоит на крыше, а рядом Крайски, тоже голый. Грудь и живот у Крайски курчавились рыжеватым волосом. Тело мускулистое, без единой жиринки, и все равно какое-то неприглядное — чересчур анатомичное, что ли.
А вверху на бархатно-черном небе сияли звезды — круглые, влажные, с отливом. Только тут до Карлсена дошло — тело осталось позади. Он двинулся было к краю крыши, но Крайски остановил.
— Не надо, иначе выйдешь за поле.
Смысл сказанного дошел моментально: стоило сделать пару шагов к парапету, как покалывание прекратилось, и в теле наступила внезапная легкость. Шаг назад, и по покалыванию вновь определилась верная точка. Озадачивало то, что тело на вид оставалось совершенно нормальным — он почему-то считал, что призраки должны быть полупрозрачными. Собственное бедро на ощупь было твердым и теплым.
Стоя сейчас в звездном полусвете, Карлсен обратил внимание, что парапет крыши вроде бы тоже чуть светится. Вначале показалось, что все это смуглое электрическое зарево Нью-Йорка, но тут понял, что смотрит-то он на юг, на океан. А приглядевшись, осознал, что свечение распространяется по всей крыше, как будто она сделана из люминесцентного материала, хотя такое слабое, что, не вглядевшись, и не различишь.
Что-то надвигалось. Покалывание начинало беспокоить, в ушах тяжелой волной поднимался гул. «Сначала тронешься медленно…», — донесся, словно издали, голос Крайски. И тут с мгновенной мощью метнуло вверх, как из пушки. Нью-Йорк в секунду выстелился под ногами дымчатым шлейфом света. Считанные мгновения, и к западу ровно забрезжило — там, где, сходясь, мягким светом отливали суша и серебристая кисея облаков. Вот в глаза ударило слепящее солнце, и пришлось, зажмурившись, отвернуться. Когда Карлсен открыл глаза снова, стояла странная тишина. На миг показалось, что всякое движение прекратилось, пока взгляд не упал на голубоватый с зеленью шарик Земли, уплывающий вниз, в нарастающую темноту. А вот звезды стали ярче и — надо же! — обрели цвет, будто огоньки на елке: красные и синие, зеленые, желтые и белые…
Зависнув, он неспешно плыл в странно безмолвном пространстве, завороженно глядя на неожиданно близкие созвездия, известные еще с тех детских ночей за домашним телескопом: Большая Медведица, Кассиопея, Андромеда, Телец, Орион, Персей… Просто изумительно, насколько они близко: все равно, что огни города при посадке. Солнце постепенно отдалялось, значит — как Карлсен и предполагал — они движутся в сторону Ориона — охотника в форме кривых песочных часов, самого приметного на небосводе. Вон в верхнем левом углу Бетельгейзе — самая яркая звезда в созвездии, а справа внизу Ригель — вторая по яркости — пронзительно розовая, как и все созвездие. В этот миг перед глазами взвихрилось, и больше он ничего уже не различал. Его завертело волчком, словно всасывая в исступленный водоворот, в котором тело растягивалось на манер жвачки. Вслед за тем затуманилось и само сознание. Любопытно, что, несмотря на такую размытость, Карлсен по — прежнему осзнавал свою, бытность эдакой сияющей крупицей. Чувство на редкость неудобное, так что возврат зрения был встречен им с радостью. Первым ощущением был режущий свет. Карлсен, зажмурившись, успел заметить, что светом ярится небольшая звездочка, которая, несмотря на грошовый размер, была определенно ярче Солнца. Непостижимо, чтобы такая кроха, и так полыхала. Это, судя по всему, и есть Ригель, по мере приближения начинающий голубеть.
К счастью, на пути света возникла неожиданно преграда, контраст приятный, все равно что из-под зноя перейти в прохладу. Через несколько секунд Карлсена окружали лохмы зеленоватого тумана, отрадно рассеивающие свет, по-прежнему несносно яркий, будто находишься внутри зажженной неоновой трубки. Хотя свет теперь постепенно ослабевал, так что появилась возможность по-нормальному открыть глаза. Достаточно долгое время Карлсен снижался через зеленоватый студень облаков, толстых и монотонных. Возобновилось покалывание в ступнях и голенях — он успел уже от него отвыкнуть. Вскоре оно пошло по всему телу, сказываясь неприятно, иглисто. Постепенно от него разгорелась кожа, а лоб и щеки будто погрузили в горячую воду. Возникло опасение, что сейчас это перерастет в боль, но тут покалывание прекратилось, а Карлсен снова очутился в кромешной темноте.
Облегчение нахлынуло такое, что несколько секунд он оставался неподвижен. Но вот занемели подошвы и темя. Вытянув было руки, Карлсен неожиданно наткнулся на стены, твердые и холодные как камень. Места еще меньше, чем в той стеклянной колонне на Земле: саркофаг и саркофаг. Возведя руки до груди, он попытался толкнуть, но куда там — стена и есть стена. И тут, спертым воплем прорвался страх. Еще секунда, и с ним уже не совладать, но камень сбоку вдруг сместился, и внутрь хлынул свет. Карлсен с замешательством сообразил, что все это время, уперевшись внаклонку, почем зря пихал стену.
— Прибыли, — сообщил Карлсен. — Приемники, стыдно признаться, примитивны до ужаса.
Стоило выйти, как снаружи моментально облекла влажная жара, словно где-нибудь в джунглях на экваторе. Они стояли на медном прибрежном песке — зерна грубые, крупные. В двадцати футах на берег неистово накатывалось изумрудно-зеленое море, завораживая взвихрениями пенных гребней. Приемник, из которого он только что вышел, действительно точь-в-точь напоминал скалу. Высотой футов восемь, с изъеденными ветром боками, камень темно-серый, с прозеленью — очевидно, какая-то разновидность базальта. Огромные шарниры из того же камня выдавали недюжинное техническое мастерство. В нескольких футах громоздился еще один приемник, тоже с открытой дверью. При закрытых дверях оба их невозможно было бы отличить от обыкновенных скал, разбросанных по берегу.
Карлсен грузно сел на песок, спиной привалясь к гладкому обветренному камню, и устало прикрыл глаза.
— Выдохся я чего-то…
— Еще бы — восемьсот световых лет за какие-то две с небольшим минуты.
— Как оно вообще происходит?
— В двух словах не объяснишь. Хотя можно сказать: пространство содержит множество измерений, все равно что дырки в сыре. И их можно использовать для срезания углов.
— А с чего меня так растянуло? — На самом деле это не сильно и занимало, просто на душе как-то спокойнее, если задавать вопросы. — Тебя действительно растянуло. Ты перемещался с быстрейшим энергетическим потоком в 112-мерной Вселенной.
Каждый ответ провоцировал все новые вопросы, поэтому Карлсен решил ограничиваться чем-нибудь менее отвлеченным.
— И что сейчас?
— Ждем.
Подняв глаза на леденцово-зеленое небо, Карлсен, несмотря на дискомфорт (духота, да еще песок — голимый наждак), чувствовал себя странно счастливым. Из-за того, что реальность сейчас ощущалась как нельзя более остро и емко. Было ясно, что на Земле сознание извечно находилось на полпути между явью и сном, потому-то такое множество философов доказывало, что явь есть сон.
