Укрощение огня (СИ) - Абзалова Виктория Николаевна (книга регистрации TXT) 📗
— Я не буду прыгать из окна и грызть себе вены зубами, если ты имел в виду это, — Аман величественно откинулся на подушки и демонстративно отвернулся. Унижение от того, что позволил себе сорваться перед взиравшим на него в немом изумлении лекарем, лишь добавляло остроты отчаянию, которому он упорно пытался не давать воли.
— Что ж, — произнес наконец Фархад, успешно скрывая смешанное с недоумением восхищение, — лишь это я и хотел выяснить.
Он оставил юношу в одиночестве, все еще качая головой — кажется, только что он понял, что так привлекло князя Амира в этом невольнике, предназначенном для утех плоти, и суть крылась вовсе не в броской красоте наложника, и скорее всего даже не в его танцах, как бы великолепны они не были! Возможно, что Амир не так уж безумен и все же нашел то, что безуспешно искал всю жизнь среди звездных карт и книжной премудрости… Помоги Создатель им обоим!
5
Дни ожидания пролетели куда быстрее, чем хотелось бы. Лекарь не обманул, и выздоровление юноши шло скорым шагом, рана совсем затянулась, хотя рубец еще беспокоил. Лекарь Фархад не слукавил и в другом: на следующий же день юношу перевели в новые комнаты, гораздо просторнее и богаче украшенные, где Амани без труда обнаружил несколько сундучков, в которых хранилось его «приданое». То есть то, что Васим счел необходимым отправить из его нарядов и туалетных принадлежностей, чтобы не позорить господина наместника предположением, что из-за его скупости наложники донашивают обноски друг друга и дерутся за расческу. Пожав плечами, юноша захлопнул крышки, не став переодевать простую галабею, что принес ему Тарик. К здешней обстановке она подходила куда больше.
Гаремом тут и не пахло, евнухи не дежурили у его дверей, а сами двери не запирались. Похоже, никому в голову не приходило как-то ограничивать его передвижения, и Аман беззастенчиво пользовался этим, выходя на площадку у ближайшей башни, откуда открывался вид на изъеденные ветром горные склоны и не только. Жизнь огромной крепости текла своим чередом, а юноша был занят, тщательно приводя себя в порядок и чередуя отдых с тренировками: танцевать не хотелось, новых движений и созвучий не теснилось в голове, но распустить себя значило унизиться еще больше! Его красота и искусство — единственное его достояние, с ним оно и останется столько, сколько возможно. Как только слабость прошла совсем, Амани вспомнил об упражнениях, чтобы вернуть телу после болезни и долгого перерыва былую легкость и пластику — тратить драгоценные минуты жизни, чтобы оплакивать свою горькую судьбину и сетовать на людскую низость, никогда не было в его характере.
А между тем, несмотря на все отличия от своего прежнего окружения, которые Аман встретил в Эль Мансуре, сомнений в нынешнем положении у юноши возникнуть не могло. Да, он не заперт в тесной половине сераля, которую покидают только для услад господина или для собственных похорон. Да, Тарик по-прежнему с ним, а на охранника и распорядителя мальчишка похож меньше всего, наоборот относясь к нему так, будто Амани сам был князем. Да, до сих пор никто не явился, чтобы надеть на раба ошейник с вязью имен его хозяина…
Однако Амир Фахд видел, кого требовал себе, и на пиру в темных глазах мужчины вспыхивал исступленный огонь жажды полного обладания. Широкое ложе словно манило к себе обещанием неги и любовных утех, а от господских покоев его отделяла лишь закрытая до поры дверь. Как скоро она распахнется, и свой невозможный и дерзкий выбор Амани придется повторить уже в лицо новому хозяину его тела, его жизни и смерти?
Скоро! Даже скорее, чем ожидалось и куда скорее, чем хотелось. Аман был на башне, и волнение у ворот ясно сказало ему о возвращении господина. Юноша различал высокую статную фигуру в черном, и хотя одеяние его, тем более с такого расстояния, ничем не отличалось от сопровождавших его воинов, почему-то кто из них князь Амани понял сразу. Он видел, как Издихар, возглавлявший цитадель на время отсутствия повелителя, что-то говорит тому. Амир Фахд поднял голову, и хотя этого не могло быть, юноше показалось, что он снова различил этот пронзительный жаждущий взгляд, которым мужчина точно пил его, желая осушить без остатка.
Не торопясь Аман вернулся в комнаты, сел на низкий диванчик и, прикрыв глаза стал ждать, как ждал не так давно утра своей казни.
В этот раз ждать ему тоже пришлось всего ничего — князь возник на пороге, даже не сменив запылившейся одежды и не умыв рук. С минуту он просто разглядывал невольника, который не подумал подняться при его появлении, не говоря уж о том, чтобы пасть ниц. Однако при мысли о юноше, простертом у его ног, к сердцу подступила лишь гадливость, а не удовлетворение. Амани нужен ему именно таким — смерчем, бурей страсти, негасимой звездой в небосводе.
Наложник сидел гордо расправив плечи, а такой посадке головы могли бы позавидовать императоры! Он не взглянул на своего нового хозяина, и за сплошным пологом ресниц угадать выражение черных глаз было невозможно. Не имело значения! На него хотелось смотреть не отрываясь, а новый образ — без красок, без узоров и хитростей — разил еще беспощаднее, обнажив красоту совершенно и придавая ей оттенок торжествующей недоступности. Мужчина безудержно любовался им, не желая отвлекаться на никчемные фразы, но видневшаяся в низко распахнутом вороте галабеи розовая полоска шрама заставила его нахмуриться.
— Почему ты сделал это? — резко бросил Амир, указав на рубец. — Я внушаю тебе такой ужас?
— Нет, — с искренним безразличием отозвался Аман. — Мне все равно.
Князь потемнел лицом.
— Твой ответ чересчур дерзок!
— Зачем же дело стало, — устало уронил юноша, так и не удостоив своего господина взглядом. — Плеть уже при вас…
Он качнул головой в сторону названного, а в следующий момент рукоять уперлась в подбородок, вздергивая его вверх. Их глаза наконец встретились, и Амир словно нырнул в беззвездную ночь, бездонную глубину, омуты тьмы под крылами густых бровей. Зло дернув щекой от того, что увидел в них, он молчал долго, а потом произнес негромко, но четко проговаривая каждое слово:
— Я клянусь тебе собственной жизнью, что никогда не подниму на тебя руку, а тем более плеть, — пресловутая плетка полетела в окно.
Амани усмехнулся кончиком губ, но прежде, чем он успел как-то выразить свое недоверие, мужчина так же твердо закончил:
— И никогда не возьму силой, по принуждению. Ты придешь ко мне сам, когда пожелаешь.
И стремительно удалился, оставив юношу в изумлении смотреть ему в след.
5
Кануло в небытие еще одно мгновение, и сплошное полотно ресниц ожило, вздохнуло, опускаясь, а горькая улыбка скользнула по губам юркой змейкой: так вот какой игрой пожелал развлечь себя новый господин! Хозяин в своей прихоти милостив и щедр, обязанность раба — пасть к его ногам, обливая их слезами благодарности…
Что ж, благодарность весьма похвальное чувство равно для владетельного князя, и для самого недостойного из его слуг, но топить себя в нем пока рановато. Что значил состоявшийся короткий обмен репликами? Да ничего! Рабу положено желать доставить удовольствие своему господину: из страха или из любви — неважно, и менее всего интересно тому, кто так легко покупает себе дорогую игрушку для недетских забав.
Все правила давно известны. По ним шесть лет Амани вел непримиримую войну за привилегию всходить на хозяйское ложе, и попросту устал — и от войны, и от самого ложа. Однако объяснять ему, что привести к покорности возможно не только побоями и поркой — необходимости не было. Формально, князю даже не потребуется нарушать клятвы, чтобы заставить наложника пожелать своего господина… и то, как долго последний сочтет необходимым соблюдать слово, данное живой вещи? О нет, ни облегчения, ни спокойствия не принесли юноше обещания нового хозяина!
Остаток дня, проведенный в тяжелых раздумьях, пролетел незаметно. Подступил вечер, укутав плечи и покрыв бессильно склоненную гордую голову покрывалом сумерек. Когда в комнате возник смущенный Тарик, сообщивший, что князь велел проводить его в свои покои, Аман не удивился. Он ожидал чего-то подобного, и напротив, испытал облегчение оттого, что игра в мнимую свободу не затянется надолго. Объяснение его не пугало, и о том, чем придется расплачиваться за прямой отказ господину, юноша не думал: жизнь такова, что так или иначе расплачиваться приходится за все. Амани разомкнул безупречные губы и спокойно сказал мальчику:
