Жюльетта. Том II - де Сад Маркиз Донасье?н Альфонс Франсуа (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
– Выходит, по вашему мнению, можно прекрасно чувствовать себя посреди самых черных преступлений?
– Как раз в добродетельной среде невозможен внутренний комфорт, поскольку всем ясно, что это – неестественная ситуация, это – состояние, противное Природе, которая может существовать, обновляться, сохранять свою энергию и жизнестойкость только благодаря бесчисленным человеческим злодеяниям, то есть самое лучшее для нас – постараться сделать добродетели из всех человеческих пороков и пороки из всех человеческих добродетелей.
– Именно этим я и занимаюсь с пятнадцатилетнего возраста, – заметил Браччиани, – и честно скажу вам, что наслаждался каждой минутой своей жизни.
– Друг мой, – сказала Олимпия, обращаясь к Киджи, – с вашими этическими воззрениями, которые вы нам изложили, вы должны обладать очень сильными страстями. Вам сорок лет – возраст, когда они проявляют себя с особой силой. Да, наверняка вы совершили немало ужасов!
– При его положении, – сказал Браччиани, – будучи главным инспектором римской полиции, он имеет достаточно возможностей творить зло.
– Не буду отрицать, – согласился Киджи, – что у меня исключительно благоприятные возможности для злодейства; не стану также убеждать вас, что не использовал их в полной мере.
– Выходит, вы поступаете несправедливо, подстрекаете к лжесвидетельству, фальсифицируете факты, – словом, используете доверенные вам орудия Фемиды, чтобы наказывать невиновных? – спросила синьора Боргезе.
– И делая все, что вы упомянули, я поступаю в согласии со своими принципами, поэтому считаю, что поступаю правильно. Если я полагаю, что добродетель опасна в этом мире, почему я не должен уничтожать тех, кто ее проповедует? С другой стороны, если я признаю порок полезной вещью, почему не должен я помогать ускользнуть от закона тем, кто молится пороку? Я знаю, что меня называют несправедливым, но пусть меня назовут еще худшим словом – мне наплевать на общественное мнение: мое поведение совпадает с моими принципами, и совесть моя спокойна. Прежде чем действовать таким образом, я внимательно проанализировал свои взгляды, затем выстроил на их основе линию жизни; пусть весь мир клеймит меня, мне наплевать на это. Я действую согласно своим убеждениям и за свои поступки отчитываюсь только перед самим собой.
– Вот истинная философия, – с одобрением произнес Браччиани. – Я еще не довел свои принципы до такой высоты, как это сделал синьор Киджи, хотя, уверяю вас, они абсолютно схожи, и я осуществляю их так же часто и с такой же искренностью.
– Монсиньор, – сказала Олимпия главе римской полиции, – вас обвиняют в том, что вы слишком часто используете дыбу, причем, как говорят, особенно подвергаете этой пытке невинных и лишаете их жизни таким зверским способом.
– Я постараюсь объяснить эту загадку, – сказал Браччиани. – Пытка, о которой вы говорите, составляет главное удовольствие нашего озорника: он возбуждается, наблюдая ее, и извергается, если пациент испускает дух.
– Послушайте, граф, – поморщился Киджи, – мне бы не хотелось, чтобы вы превозносили здесь мои вкусы, я также не уполномочивал вас раскрывать мои тайные слабости.
– Напротив, мы очень благодарны графу за такое пояснение, – с живостью заговорила я, – Олимпии было весьма приятно услышать об этом, ибо от такого необыкновенного человека многое можно ожидать; со своей стороны, готова признать, что и меня глубоко тронуло то, что я узнала.
– Мы были бы тронуты еще больше, – подхватила Олимпия, – если бы синьор продемонстрировал нам свою любимую забаву.
– Почему бы и нет, – ответил распутник, – у вас есть под рукой подходящий объект?
– Сколько угодно.
– Хорошо, но они, возможно, не обладают всеми необходимыми качествами.
– Что вы имеете в виду?
– Пациент должен быть истощен до крайности, безупречным в смысле поведения и безропотен, – объяснил Киджи.
– И вы можете найти все эти качества в одном человеке? – удивилась Олимпия.
– Разумеется, – уверил ее высший судейский чин, – мои тюрьмы полны такими людьми, и если хотите, менее, чем через час, я доставлю сюда пациента и все остальное, необходимое для того, чтобы вы получили это удовольствие.
– Вы можете для начала описать этот предмет?
– Молодая дама, лет восемнадцати, прекрасная, как Венера, на восьмом месяце беременности.
– Беременная! – восхищенно воскликнула я. – И вы подвергнете ее столь жестокому обращению?
– В худшем случае она погибнет, в сущности так оно всегда случается. Но мне так больше нравится. Вместо одного вы получаете два удовольствия: этот вид наказания называется «корова с теленком».
– Я уверена, что это несчастное создание ни в чем не виновато.
– Я два месяца гною ее в тюрьме. Ее мать обвинила ее в воровстве, которое на самом деле устроил я, чтобы заполучить девицу. Ловушка была хитро задумана и сработала безупречно. Корнелия жива и здорова, хотя и сидит за решеткой, стоит вам сказать только слово, и я заставлю ее выделывать такие танцы на канате, какие и не снились ни одному акробату. После чего я распущу слух, что похитил ее из сочувствия, чтобы спасти от наказания, и, запятнав себя тем, что глупцы называют преступлением, я заслужу репутацию справедливого человека.
– Прекрасно, – сказала я, – однако вы оставляете в живых ее мать, и я боюсь, как бы она не узнала правду и не причинила вам больших неприятностей. Надежнее будет, если убедить, что она – соучастница дочери, или что-нибудь в этом духе.
– А вдруг в семье есть и другие члены? – предположил граф.
– Будь их даже двадцать человек, – заявила Олимпия, – мне кажется, личное спокойствие синьора Киджи стоит того, чтобы уничтожить их всех.
– Как вы ненасытны, люди, – вздохнул блюститель закона, – но я прошу вас не беспокоиться о моем благополучии, которое проистекает, из вашей похоти и вашего коварства. Между прочим, кроме матери у Корнелии есть брат, и я обещаю вам, что все трое умрут на ваших глазах, под пыткой, которую граф соблаговолил назвать источником моего удовольствия.
– Это как раз то, чего мы хотели, – кивнула Олимпия, – если уж вы зашли так далеко в своих кровожадных проказах, надо довести их до конца, ведь нет ничего хуже, чем остановиться на полпути. О, черт меня возьми, – застонала вдруг блудница, растирая себе влагалище прямо через платье, – я уже истекаю от восторга.
