Интимный дневник «подчиненной». Реальные «50 оттенков» - Морган Софи (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗

Раздался приглушенный звук одобрения:

– Умница. Теперь надень второй.

– Как ты хочешь, чтобы я это сделала?

Я не могла сдержать резкость.

Он благодарно засмеялся, не обращая внимания на мой тон.

– Хороший вопрос. Симметрично первому. Сделай все правильно, и тебе не придется исправлять.

Я взяла второй набор палочек и раздвинула их, готовясь испытать боль.

Я лежала на кровати обнаженная, не двигаясь, минут десять, пока он снова не заговорил. Надеть вторую пару, а затем третью – это все, что я могла сделать для того, чтобы тихо лежать на кровати, держа телефон и слушая его дыхание за сотни миль от меня. Мое дыхание в отличие от его было учащенным. На этот раз я не закричала, сосредоточив все силы на том, чтобы справиться с болью, наблюдая, как палочки поднимались и опускались с каждым вздохом.

Надеть вторые палочки было еще мучительней, поскольку я знала, насколько это будет больно. Соски распухли и покраснели, в них пульсировала боль, накатывающая волнами. Мой клитор, получив третий и последний набор, набух и пылал болью, плотно зажатый между раздвинутых ног.

Я лежала, стараясь не двигаться, не делать ничего, что могло бы усилить боль, пульсирующую в моем теле. Выдерживая пытку, испытывая странное ощущение, понятное только Джеймсу и мне, что я у него в долгу, пытаясь перенести мучения и полная решимости не подвести его вновь. А затем я чуть не выронила телефон, когда услышала:

– Хорошо. Теперь, думаю, пришло время приступить к твоему наказанию, Софи, а?

Приступить? Черт.

Его голос был полон очарования и спокойствия. В нем не было злости, когда он сказал мне, что знал о том, что у меня не дойдут руки до письменного задания, что я просто канительщица, которая оставляет все дела на последний момент. Он сказал, что положил палочки в боковой карман моей сумки в нашу последнюю ночь, надеясь, что в них не будет нужды. Как он спрашивал о письме в надежде, что я хоть что-то сделала, и все больше разочаровывался, когда стало ясно, что я не только не собиралась этого делать, но и пропустила мимо ушей его вопрос о том, когда я это сделаю. Что это свидетельствовало о неуважении.

Тело мое ныло от боли. Я лежала на кровати, внимательно его слушая и испытывая угрызения совести из-за того, что я его разочаровала, ожидая подходящего момента, чтобы извиниться. Ход моих мыслей был нарушен вопросом о том, насколько сильно я возбуждена. Несмотря на мучения, которые доставляла мне боль в клиторе – я была благодарна за то, что боль в сосках притупилась, – я была возбуждена. Я не знала, что сказать. В конце концов это было наказание. Должна ли я была признаться в этом? Или это могло только усугубить ситуацию? Пока мой затуманенный болью мозг пытался решить эту головоломку – что хуже: соврать или признаться? – я услышала его приглушенный смех.

– Не беспокойся, дорогая, я об этом знаю. Ты не можешь с этим справиться, это от тебя не зависит, так?

Из моего горла вырвался звук, означающий несогласие, а затем, честно говоря, я передумала продолжать в том же духе.

– Опусти палец между ног. Намочи клитор.

Я сделала робкую попытку, боясь сбить один из зажимов на груди. Я ввела палец и начала поглаживать клитор, слегка двигая им между краев зажима, что вызвало боль. Против воли я начала испытывать удовольствие, смешанное с болью. Но когда дыхание мое изменилось, выдавая меня, Джеймс строго приказал мне остановиться. Я сдержала вздох разочарования, думая, что в таких обстоятельствах это будет безопасней, и, как оказалось, была совершенно права.

– За что я тебя наказываю?

– За то, что я не отослала тебе письмо, как обещала. Мне жаль.

– Тебе будет жаль, я обещаю. Но это еще не все. За что еще?

Черт. Что еще? Что еще я сделала? Я честно не могла вспомнить ничего другого, но если бы я сказала и оказалась не права…

Пока я отчаянно пыталась понять, о чем он говорит, он зашипел мне в ухо:

– Ты даже не помнишь, да?

Сердце у меня замерло.

– Ты не только не сделала того, о чем я тебя просил – такой пустяк по сравнению с тем, чем ты занималась последнюю неделю, – но я спрашивал тебя три раза, делаешь ли ты это, и три раза ты говорила мне, что делаешь. Один раз ты снизошла до того, что отослала мне сообщение, выразив свое полное пренебрежение.

Его голос зазвучал скептически при мысли о том, что я могла осмелиться на такое:

– Пренебрежение ко мне: давать понять, что не собираешься делать то, о чем я тебя просил.

Бог мой. Я снова принялась извиняться, но он оборвал меня:

– Ты будешь говорить, когда я тебе позволю. Если честно, то я не верю ни одному слову, слетающему с твоего языка. Так что придется тебя наказать.

Придется? Если б у меня не перехватило дыхание, я бы спросила, что же, черт возьми, было до этого? Потом я была рада, что не сделала этого.

– Сними зажим с клитора. Сейчас.

Услышав его приказ, я испытала облегчение. Что бы ни произошло дальше, это, по крайней мере, не будет связано с нестерпимой болью в клиторе. Я с нетерпением протянула руки и, тяжело дыша, сняла зажим. Я хранила молчание, пока восстанавливалось кровообращение в моем истерзанном клиторе, корчась от нарастающей боли.

То, как изменилось мое дыхание, не прошло незамеченным.

– Хорошая девочка.

Меня согрела его похвала даже в середине наказания, и меня охватило ложное чувство безопасности.

– А теперь возьми зажим и надень на язык.

Чувство безопасности улетучилось, и я не могла промолчать.

– Что?

– Ты меня слышала. Твой насмешливый язычок довел тебя до беды и получит по заслугам. Высунь язык и надень на него зажим. Высунь его как можно больше. Сейчас же. И я хочу, чтобы ты его прищемила.

У меня тряслись руки. Я была в ярости. Сбита с толку. Чувствовала себя виноватой. Боялась. Удивлялась, какого черта я позволяю ему это делать, но знала, что позволю и это будет моей карой. Я не знала, насколько это будет больно, и меня поташнивало от страха, но я была у него в долгу, и он надеялся, что я смогу это сделать. Да, это будет выглядеть глупо, но меня никто не увидит. И Джеймс не сможет меня услышать. Все обойдется. Я думала, что смогу это сделать. Смогу.

И сделала.

Первое, что я почувствовала, когда это подобие зажима защелкнулось у меня на языке, был привкус моей смазки. Долей секунды позже, когда вернулась способность чувствовать, я испытала прилив боли. Я взвыла и, говоря честно, не смогла бы сказать, какое чувство приносило мне больше разочарования, – я вообще не могла говорить. Я попыталась слегка перекатить палочки языком, чтобы поудобней расположить их между зубами, немного напоминая своенравную лошадь.

– Надела?

Глупо, но я закивала головой, прежде чем выдавить из себя что-то утвердительное.

– Сдается мне, ты ощутила свой вкус, да?

Я знала, что он ждет ответа, но во второй раз мой шепот прозвучал еще тише и, если шепот может звучать таким образом, стыдливо.

Он засмеялся:

– Давай, Софи. Ты знаешь правила. Отвечай как следует.

Я пришла в ярость. Я сомкнула губы вокруг палочек как только могла, с высунутым языком.

– Ты можешь говорить с таким зажимом, Софи, и ты будешь говорить. У меня впереди целая ночь, а ты только напрашиваешься на неприятности.

Я молчала.

– Хорошо. Шлепни себя между ног. Три раза. Чтобы я слышал. Если не услышу, я заставлю тебя делать это снова, пока не сделаю сам.

Я не думала о том, чтобы оказать непослушание, но чувствовала, как нарастает паника, испытывая страх от мысли о том, что с каждой минутой ситуация становится все хуже.

Я сжимала голову руками, но собралась с духом, чтобы нанести первый удар. Я шлепнула себя сильнее, чем собиралась, и задела клитор. Случайно я прикусила язык, пытаясь сдержать стон. Второй удар был лучше – если к жестокому самоистязанию можно применить это слово, – но третий отозвался мучительной болью, поскольку я умудрилась задеть зажим вокруг левого соска, опуская руку. Я не могла сдержать крик и услышала в ответ цоканье языком. Эти звуки выводили меня из себя, несмотря на мои попытки покориться ему.