Его птичка (СИ) - Попова Любовь (читать книги бесплатно .txt) 📗
— Эй, эй! Рома, — в след нам бежал недонасильник. — Я же не знал, что Синицына с тобой.
— Как же здорово, что теперь ты об этом знаешь. Исчезни, Афанасьев.
Тот только взглянул на меня и улыбнулся. Очевидно, эта драматическая зарисовка его позабавила.
— До встречи на репетиции Синицына. Извини, если обидел.
Ответить Рома мне не дал, буквально впихнув в дверь подъезда, а затем столь же неделикатно в лифт.
— Ай, Рома! Мне же больно, — стала потирать я плечо, которым ушиблась.
— Тебе ли не знать Аня, что боль ведет к удовольствию.
— Это не…
— Закрой рот! — вдруг рявкнул он, от чего я обиженно насупилась.
Опять злится. И что он злится? Я же приехала. И он, вон, вроде и не выпивший. Несмотря на легкую тень ссоры, что пролегла между нами, я не могла на него насмотреться.
Впитывала образ, которым жила последнюю неделю, то и дело опуская взгляд к атрибуту, с помощью которого мне предстоит сегодня извиняться за сорванные планы.
Думаю, можно не говорить, что атрибут уже явно виднелся за ширинкой джинс, серьезно так, их оттопыривая.
Когда мы вошли в квартиру, вокруг нас сгустилась напряженная тишина. Никто не произносил ни слова, в темноте снимая куртки и скидывая обувь с сумками.
Рома потянулся к выключателю, но передумал и медленно повернулся ко мне. Нависая, подавляя, заглядывая в глаза своими черными от темноты.
Вот прямо сейчас, страх захватил меня целиком, легкой дрожью отдаваясь в руках, которые в миг оказались в тисках его пальцев. В таком состоянии я его еще не видела и мне вдруг захотелось спрятаться, убежать.
— Рома, объясни мне…
— Нет, Аня. Это ты объясни мне, — прошипел, хватая меня за лицо.
— Тебе мало меня? Ты решила еще ебарей себе завести?
— Что? — мое удивление было искренним, но Рома ни на грамм не поверил.
— Веселов. Афанасьев. Сколько еще поклонников ты мне покажешь, чтобы доказать насколько ты дорого стоишь?
— Каких поклонников? Рома, ты несешь ерунду. Афанасьев просто подвез меня. Он просто.
— А ты просто дала себя полапать
— Лапаешь меня сейчас ты, — попыталась я вырвать руку, но проще было вырвать с корнем дерево. — Они ничего не успел, и если ты помнишь я влепила ему пощечину.
— Не сильную, раз он только развеселился, — грубо напомнил Рома.
— Нужно было действовать как ты, и заставить целоваться с рулем?
— Все лучше, чем наблюдать, как целуется с ним моя… — он резко замолчал и вот тут меня понесло. Я даже мысленно, не могла как-то назвать себя по отношению к нему. Я просто не знала. Не знала, как бы он представил бы меня свои коллегам и друзьям.
— Отлично Рома, ты даже не знаешь, кто я тебе. А я скажу! Отпусти меня! — все-таки вывернулась я и отошла к двери. Я не хотела уходить, но готова была это сделать, если прямо сейчас ничего не изменится.
Нельзя обращаться с человеком, как с вещью, а потом уповать на судьбу, что она потерялась.
— Я скажу кто. Девочка по вызову. Любовница. Шлюха! — ткнула я в него пальцем.
Он дышал тяжело, в полумраке это ощущалось сильнее. Особенно сильно, когда он резким взмахом руки прижал меня к входной двери, больно ударив затылком.
— А кто спорит малыш? Тебе с самого начала, были известны правила этой недетской игры. Или я ошибаюсь?
Он приблизил свое лицо ко мне, вглядываясь и ожидая ответа. Признавать было больно, хотелось кричать и требовать уважения. Но против правды не пойдешь.
— Нет, не ошибаешься — покаянно ответила я, но тут же воспряла духом. — Но это не дает тебе права…
— Это дает мне право знать, что ты танцуешь только на моем члене.
— Не груби. — отвернулась я, и напоролась взглядом на зеркальную поверхность шкафа, в котором так хорошо были видны наши силуэты. Мой маленький, изящный и его высокий сгорбленный, чтобы лица были на одном уровне. Он повернул к себе мое лицо и спросил:
— И почему скажи на милость я мучаюсь всю неделю, сдрачивая каждый раз после твоего соблазнительно голоска, избегая на все готовых баб, а ты крутишь задом…
— Я не перед кем, ничем не крутила, — моему возмущению не было предела. За кого он меня принимает?
— А ты считаешь, Афанасьев по доброте душевной юных девочек в машину сажает? Тебе рассказать, кто он?
— Я, не дура. Я все знаю. Рома ты сдавил мне горло, — напомнила я, когда его рука с лица переместилась на шею и чуть сжала. — Он бы ничего не сделал… Не посмел бы.
— Зато Веселов, я смотрю сильно смелый, — рявкнул он, и потянулся к куртке, а затем достал телефон и открыл ватсап.
Я зачаровано смотрела на изящные па, запечатленные в стоп-кадре и не понимала… А что такого нашел здесь Рома?
— Захотела показать мне, как хорошо…
— Рома, не смеши меня, это просто балет! Просто танец. И если в стоп-кадре и выглядит, как.
— Порнуха.
— Да нет же, — вскричала я, топнув ногой. Он так говорил, словно я в порно актрисы подалась. — Посмотри, вот это гранжете, вот это.
— И знать не хочу. И видеть этого тоже не хочу. — отошел он, проведя дрожащей рукой по волосам. — Ты меня до дурки доведешь. Зачем было это присылать?
— Это не я. Как бы я тебе послала. Я ж на сцене весь вечер была. Это…
Рома смотрел выгнув бровь, ему явно было наплевать, как получилось это недоразумение. Губанова, сучка!
— Ну, послушай, — улыбнулась я, и, отложив телефон, приблизилась к этому сгустку обиды и злости. От него исходил гнев, который можно было буквально растереть между пальцами. Я, рискуя всем и вся вошла в его личное густое пространство, словно в некий сумрак, не отрывая взгляда от потемневшего в гневе лица.
— Аня, я зол. Думаю тебе лучше…
— Я уйду, если ты скажешь, — подошла я ближе. — Просто я хотела сказать, что когда танцую, то…
— Что? — спросил он, наклоняя голову, когда я прижала ладони к его твердой, накаченной груди и мягко лизнула влажную кадык. Меня пробрало от собственной смелости, а Рома вздрогнул и прищурился.
— Когда танцую, я думаю о тебе.
— Продолжай, — наконец оттаял он, и рукой коснулся моих влажных от снега волос.
— О том, как ты меня целуешь. — облизнула я губы, зная что он внимательно следит за каждым моим движением. Особенно если это движение языка. — О том, как сжимаешь в объятиях.
Наши губы находились на таком мизерном расстоянии, что дыхание от моих слов уже смешивалось с его, а мужская руки все крепче стискивали затылок.
— О том, как глубоко ты в меня входишь, о том, как твой член скользит во мне.
Рома больше не хотел слушать. Нападение его грубых жестких губ было столь сладким и нужным, что я просто растеклась лужицей у его ног.
Так бы и было, не подними он меня за бедра и не прижми к себе. Одна его рука забралась под одежду, другой он расстегивал мне джинсы, пока мои руки старательно ему вторили.
С мужским ремнем я так и не научилась обращаться, поэтому, уже раздраженной медлительностью Рома, просто понес меня в комнату, включив лишь приглушенный свет. А затем, заставив взвизгнуть, бросил на застеленную темным покрывалом кровать.
— Я давно не испытывал такого желания убивать, — грубо и хрипловато говорил он, наблюдая как я в нетерпении стягиваю с себя джинсы, а сам снимая совершенно ненужные вещи.
— Ты был бы великолепным ревнивым Отелло, — улыбнулась я, и поманила его пальчиком.
— Хм, — хохотнул он. — Сомневаюсь, что Шекспир имел ввиду эротическую асфиксию, когда писал об удушении Дездемоны. Но если хочешь, можем попробовать.
Когда он остался в одном белье, то хитро улыбнувшись, залез на кровать помогать мне избавляться от моего, при этом не крепко сжимая шею.
— Я бы не дала себя убить. — хрипло прошептала я, уже чувствуя неприятное давление на горло.
— Зато дашь себя трахнуть.
Когда я осталась обнаженной, просящей ласки, изогнутой от его поцелуев он прошептал:
— Ты моя женщина. Я сделал тебя своей и хочу, чтобы ты моей и оставалась. И не смей думать о себе, как-то иначе.
Эти слова вызвали такое болезненное защемление в груди, что из глаз брызнули слезы, а губы сами самой произнесли:
