В капкане у зверя (СИ) - Моран Маша (книги онлайн .TXT) 📗
Что-то в его голове взорвалось. Давид слышал, как мозг заполняется кровью. Она шумела в ушах, застилала глаза. Тварь! Господи… Он хотел разорвать в клочки лист, но продолжал стоять и всматриваться в каждую деталь, как гребаный извращенец. Но ведь именно так она его и назвала? Волк внутри метался, раздирая изнутри кожу. Давид ощущал, как когти продирают плоть насквозь. Зверь хотел выбраться наружу, найти ее, наказать… Или утвердить свое право? Он сходит с ума. Точно. Она что-то сделала с ним. Давид уставился на рисунок. Против желания. Против воли. Он смотрел и смотрел, пока алая пелена перед глазами не начала превращаться в черную. Но даже после этого черно-белое изображение никуда не исчезло. Оно отпечаталось в мозгу раскаленным клеймом. И сохранится теперь там навечно. И даже если срезать клейменую плоть, то останется уродливый рубец, который всегда будет напоминать о том, что он видел. О его страхах. О том, в чем обвинил ее. А она отплатила ему. Посмеялась. Давид тяжело дышал, ненавидя себя за то, что наполняет легкие ее ароматом, все еще сохранившимся в воздухе. Виноград. Желание. Ее влага. Перед глазами начало проясняться. Но лишь для того, чтобы он снова увидел перед собой плотный лист шершавой бумаги. Его фантазия, навязчивая идея, преследующая с того момента, как увидел Анну, которую она обернула против него. Швырнула в лицо, вынув душу и разум. От того, что рисунок был черно-белым, он казался еще более ярким, болезненно насыщенным. До рези в глазах.
Она стояла на коленях. Обнаженная. Над ее хрупкой фигурой возвышались трое мужчин. Они были полностью одеты. Брюки, рубашка, пиджак, галстук. Какой-то дикий сумасшедший контраст возле ее белоснежного тела. Но Давид бы смирился и с этим, остановись она. Нет же, хитрая дрянь решила превратить его в зверя, начисто стерев человеческую половину. Давид не мог отвести взгляд. У всех троих, окружавших ее сплошной черной стеной мужчин, было его лицо. Его, бл*дь! Три его точных копии. Даже рана на переносице от ее удара. Давид еще раз посмотрел на Аню. Не нужны были яркие цвета, чтобы понять, какая лента повязана вокруг ее тонкой шеи. Темные концы шелка спускались на небольшую грудь с набухшими сосками. Но все остальное оставалось перед глазами размытой пеленой. На сосках, груди и губах блестели капли спермы. Его двойника, стоящего слева, Аня обнимала рукой за бедра. Он же, обхватив ладонью набухший член, держал его у ее губ. Тот, который стоял позади, крепко держал ее за волосы, оттягивал голову назад. У двойника справа тоже была расстегнута ширинка. Аня сжимала ладонью его член и ловила губами струю спермы, выстреливающую из толстой головки. Давиду казалось, что он слышит ее громкие порочные стоны. Глаза закрыты, на покрытом влагой лице выражение жадности и удовольствия. Словно, ей было мало, что кончил лишь один из его мрачных двойников. Он не сразу разглядел надпись сверху. «Ты спрашивал, как мне нравится? Вот так. Шлюха тебе дает. Ты рад?»
Он прочитал два раза. Три… Еще раз… И еще. Пока молчаливая надпись не зазвучала в голове. Пелена перед глазами стала черно-белой. Как изображение на рисунке. Когти вырвались вперед. Он не понял, как вонзил их в обивку дивана, как превратил в щепки деревянные панели. Каким-то образом вырвался из дома и начал крушить все, что мутными очертаниями пробивалось сквозь завесу ярости. Стволы деревьев превращались в изуродованные карандашные наброски. Но перед глазами все равно была она. Анна. На коленях. В окружении трех его копий. Бесстыдно отсасывающая у каждого и наслаждающаяся этим. Шлюха, которая поимела его во всех смыслах этого слова. Только с наступлением тьмы, Давид понял, что голый стоит посреди разрухи, которую сам же и учинил. Пальцы были покрыты кровью, когти отслоились от кожи. Он тяжело дышал, рассматривая погром. Но в руке все так же сжимал рисунок. Только теперь он был забрызган кровью. И во рту — привкус чертова винограда. Он ее найдет. Найдет и оттрахает за всех троих. Стараясь глубоко дышать, он поднялся обратно в спальню. Она превратилась в хаос. Переступая обломки, Давид подошел к столу. С трудом он отыскал телефон, но ключи от машины как сквозь землю провалились. Он осмотрел все, отшвыривая в стороны испорченные вещи. Пока странное предчувствие не накрыло очередной пеленой. Давид опять вышел из дома. Машины не было. И кажется, он знал, кто на ней уехал. Давид не осознавал, что хищно улыбается, пока не заболели челюсти. А он-то, идиот, думал, с ней что-то случилось. Ничего, он и так доберется до ее дома. А потом сделает с ней то, что она столь талантливо нарисовала.
Вода была настолько холодной, что даже у него, способного выдерживать арктические морозы, посинела кожа. Зуб на зуб не попадал, а пальцы окоченели и не сгибались. Он простоял под ледяным потоком больше часа. Вода смыла грязь и кровь, но не могла вымыть из головы клубок ядовитых мыслей. Они извивались и шипели, как встревоженные змеи. Кто-то угрожает стае. У него труп и едва живая девушка. Он собирается отменить Восемь Охот — главное событие в жизни каждого оборотня. Вдобавок ко всему разругался с сестрой и выставил ее из деревни. Но ничего из этого даже близко не тревожило его так, как Анна. Думая о ней, он забывал обо всем. Были только она и животное желание, которое сжигало его изнутри. Волк — сторона его души, подчиняющаяся только инстинктам, выгрызала и выцарапывала путь наружу, на свободу с одной лишь целью — обладать Аней. Давид не знал, сколько еще сможет сдерживать и контролировать свои желания. С каждым часом, с каждой минутой, они становились все сильнее, темнее, извращеннее. Он представлял, как проделает с ней вещи, которым даже не знал названия. Глядя на окружающий мир, он видел только Аню, скромную и бесстыдную, гордую и распущенную. Она предлагала ему себя и брала у него все, что только могла. Ему уже было абсолютно наплевать, кто и сколько раз имел ее до него. Потом он просто найдет каждого и выпотрошит. Она будет пахнуть только его запахом, кричать от его прикосновений. Умолять, чтобы он ее ласкал. Она признает себя его собственностью, и будет этому чертовски рада!
Когда кожа уже начала утрачивать чувствительность, Давид выключил воду и выбрался из кабинки. Руки с трудом двигались, и он не сразу смог снять полотенце с крючка. Кое-как обернув его вокруг бедер, Давид вернулся в разгромленную спальню. Из горла уже рвались ругательства, но он подавил их, беря себя в руки. Анне удалось то, чего не удавалось никому: он полностью утратил контроль над собой. Она просто стерла границу между зверем и человеком. Он застрял где-то посередине, одержимый яростью человека и свирепостью животного. Опасно близко к сумасшествию. Давид знал: там, в красном мареве, можно остаться навсегда. Оттуда слишком сложно выбраться. Никто, ступивший за пелену ярости, не желает возвращаться в реальный мир. Потому что там нет запретов. Там можно все. Никакие нормы придуманной морали и лживые жизненные ценности не действуют на территории крови. Можно делать все, чего желает человек, пользуясь силой волка. Однажды Давид уже побывал там. В юности, когда едва не убил придурка, поставившего в опасность стаю. Но тогда в нем проснулся инстинкт вожака, защитника. Сейчас же… Давид не мог врать самому себе. Он чувствовал, что Аня должна принадлежать ему. Должна быть его собственностью. Он один имел на нее право, и больше никто. И сейчас Давид со всей отчетливостью понял: это чувство не исчезнет просто так. Чтобы избавиться от наваждения, только секса с ней будет недостаточно. Он хотел, чтобы она признала его своим хозяином, чтобы отчетливо понимала, что принадлежит ему. Чтобы ХОТЕЛА принадлежать ему, подчиняться, удовлетворять. Она была совершенно невероятной. Давид опустился на разодранный диван и уставился на рисунок. Он и вообразить не мог, что у скромной художницы, забитой матерью, такое воображение. Она была одним сплошным противоречием. Пахла страхом, когда он приближался, но все равно продолжала оказывать ему упрямое глупое сопротивление. Пыталась даже драться с ним! Давид вспомнил, как искушающе выглядела ее попка с алыми отпечатком его ладони. Туда он ее тоже трахнет. Не будет ни одного отверстия в ее соблазнительном теле, где он не побывает членом, пальцами и языком. Она будет пахнуть, как он. Хотеть того же, чего и он. Он исполнит ее фантазию. Поставит на колени и за троих отымеет. Обернет вокруг ее шеи ленту и будет дергать, заставляя насаживаться на свой член. Раз ей так хотелось быть на привязи, он ее посадит. Наденет на нее ошейник из мягчайшей кожи, наедине. А на людях заменит его лучшими бриллиантами, какие только сможет найти. От фантазий стало жарко. Кровь хлынула к паху. Возбуждение теперь приходило вместе с болью. Терпеть становилось все труднее. Член пульсировал, натягивая ткань. Воспоминания о том, какая Аня горячая и тесная внутри, лишь усиливали агонию. Он представлял, как она будет ходить по его питерской квартире обнаженная и постоянно влажная. Нет, мокрая, чтобы текло по бедрам от желания. Она будет умолять его заняться сексом, бесстыдно удовлетворять себя у него на глазах, но не находить покоя. А он, не спеша, отложит документы и работу, показывая, кто здесь хозяин, и возьмет то, что она предлагает.
