Ложь, которую мы крадем - Монти Джей (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT, FB2) 📗

Мой отец честно получил свое хвастливое отношение.

Мы стояли посреди леса с рассвета до полудня, когда деревья перед нашей палаткой зашуршали вспышками желтовато-коричневого меха.

— Хорошо выглядящая женщина. — Его голос курильщика всегда царапал мои уши, как ногти по классной доске.

Ярко-желтые глаза пумы сканировали пространство перед ней, не думая смотреть прямо вправо. Дедушка сунул мне в руки возмутительно большой пистолет.

Я посмотрел на него в замешательстве от того, что он хотел, чтобы я сделал с этой гребаной штукой, потому что я никогда раньше даже не стрелял из пистолета.

— Продолжай. В конце концов, ты должен стать мужчиной. — Он кивает ничего не подозревающему животному.

Я никогда этого не понимал. Необходимость кого-то убить, чтобы доказать свою мужественность. Это всегда казалось уловкой, чтобы превратить людей в серийных убийц. Но так как я считал честью то, что он выбрал меня, чтобы пойти с ним сегодня, я поднял тяжелое оружие.

Подражая каждому западному фильму, который я когда-либо смотрел, я выставил ствол пистолета, положил мизинец на спусковой крючок и сделал несколько глубоких вдохов. Все было тяжелым, мне было неудобно его держать.

Мне еще предстояло врасти в свое тело, все мои конечности и кости. Я даже не чувствовал себя достаточно сильным, чтобы удержать его. Я сказал себе, что это ничем не отличается от игрушечных пистолетов, с которыми играл Сайлас, которые стреляли пластиковыми пулями с резиновыми наконечниками.

Я не хотел этого, но когда я нажал на курок и выстрел дробовика сотряс мое тело, я закрыл глаза. Я крепко сжала их, поморщившись от немедленной боли. Мне казалось, что плечо оторвало начисто, и секунд десять я думал, что случайно выстрелил в себя.

Но даже сквозь боль мои барабанные перепонки агрессивно звенели.

Я думал, как львы или тигры, пума будет рычать в защиту. Что у него будет глубокий, глухой голос, который заставит землю вибрировать от бравады. Вместо этого раздался жалкий визг.

Это звучало как детский плач, вопящий снова и снова.

Открыв глаза, я увидел животное, упавшее на поляну, мотающее головой и стиснувшее зубы, когда оно кричало, как мне казалось, от мучительной боли.

Мой дедушка, человек, который в тот день преподал мне очень важный урок. Единственный, кого я когда-либо помнил. Он потащил меня за ноющую руку к плачущему животному.

Быстро вынул из сапога нож и показал мне длинное, толстое лезвие,

— Иногда легко избавиться от страданий, Алистер. Как эта пума, — говорит он, — очевидно, что ей больно, поэтому мы собираемся ей помочь. — Он быстро вонзает кинжал прямо под ее грудную клетку, пронзая сердце, я думаю.

Звук замирает в моих ушах, глаза животного закрываются, и вот так его жизнь заканчивается.

— В других случаях не так просто сказать, когда что-то нужно отложить. Можно не увидеть это сразу, но это всегда в глазах. Вот где ты видешь, если человек уже мертв, даже если он полностью здоров. Сердце у них бьется, а глаза уже похолодели.

Я много думал о том, что он сказал на протяжении многих лет. Особенно, когда я посмотрел в зеркало.

Я думал об этом еще больше, когда шел позади Сайласа. Я мог только слышать хруст грязи под нашими ботинками и отголоски крика Сайласа в моей памяти. И прямо как та пума, когда мне было восемь. Словно ее разрывали на части. Это был не рев, это был крик, который разбил стекло. Осколки вонзаются мне в грудь, когда я всего несколько мгновений назад смотрел, как он всхлипывает над телом Розмари.

Его руки впиваются в ее грудь снова и снова. Я едва мог смотреть, зная, что это ничего не делает. Так больно, что даже надежды не было. Я вздрогнул, когда треск ее ребер наполнил воздух. Именно в этот момент мы с Руком должны были что-то делать, пока Тэтчер звал на помощь. Она ушла. Ее не было уже несколько часов. Мы все знали это, когда видели ее.

Однако ни у кого из нас не хватило духу сказать ему это, пока он не причинил больше вреда, чем пользы.

Мои руки схватили его за плечи: — Сайлас, — кажется, это был самый мягкий мой голос с тех пор, как я был ребенком, — ты должен остановиться. Она ушла, она ушла.

— Отвали! Отъебись, Алистер! — Он плачет, надавливая с большей силой. Тело Роуз не сопротивляется его силе. Ее трясет при каждом сжатии груди, ее обычные раскрасневшиеся щеки приобрели болезненно-серый цвет, и у меня щиплет глаза, когда я вижу ее такой.

Я тяну сильнее, цепляясь за его подмышку. Рук следует за мной, и я слышу его голос,

— Си, пожалуйста, чувак. — Его голос влажный, слезы подступают к горлу: — Ты сделаешь только хуже, просто отпусти ее.

Вдалеке воют полицейские сирены, мигающие красные и синие огни, отражаются от деревьев снаружи, пробивая разрушенный дом, в котором подростки напивались без ведома родителей.

— Нет! НЕТ! Розмари, проснись, Рози, пожалуйста! Отпусти меня! Я должен помочь ей, БЛЯДЬ, РОУЗ! Мои руки горели от напряжения, когда мы отрывали его от ее тела, его ноги брыкались, пока он боролся с нами всю дорогу.

Я много сделал для своих друзей. Это было самым трудным.

Мы удерживали его, как дикое животное, никакие слова не могли его успокоить. Он просто продолжал выть ее имя в ночи. Как будто луна услышит его мольбы и вернет ей жизнь.

Я хотел этого для него.

Если бы я мог поменяться местами с Роуз. Если бы кто-то дал мне выбор, я бы позволил им взять меня вместо этого. Просто чтобы Сайлас был в порядке.

Полиция, скорая помощь налетели как пчелиный рой. Гудя по сцене, разговаривая приглушенными голосами. Когда шок немного спал, когда он понял, что она не вернется и медики ничего не могли сделать, кроме как накрыть ее простыней, он замолчал.

У меня болело горло из-за него, и, хотя мы пытались заставить его уйти, сесть в машину, чтобы помочь ему. Он отказался уходить. И поскольку я был истощен морально, во мне не было борьбы. Я не мог бороться с ним всю дорогу до машины, так что мы ждали с ним.

Мы стояли, пока полиция не закончила, даже после того, как они допросили нас. Мы не двигались. Нет, пока они не собирались поднимать ее на каталку, и тогда он снова двинулся. Словно разъяренный бык, он протиснулся сквозь них, снова проталкиваясь рядом с ней.

Офицеры потянулись к нему, крича на него, что его не пускают за желтую ленту, как будто мы не были там уже за сорок минут до их расследования. Он игнорировал их, как пули, рикошетившие от металла, их голоса мало что могли его остановить.

Рук схватил его за плечо: — Сайлас, что ты делаешь, мужик? — Беспокойство охватило его, он боялся своего ответа.

Он повернулся в нескольких футах от ее тела, покрытого тканью, лицом к полиции и всем своим друзьям. Он как будто смотрел сквозь нас, когда сказал:

— Я просто хочу понести ее еще раз. У нее мерзнут ноги, когда она не носит обувь на улице.

Никто, ни одна душа не попыталась остановить его, когда он подхватил ее на руки. Ее вялая рука вывалилась из-под белой простыни, кончики ее пальцев были окрашены в ярко-красный цвет.

Мы шли за ним, Тэтчер, Рук и я, пока он нес ее в машину скорой помощи. Я смотрел, как ее рука качалась рядом с ним, ее волосы падали на его предплечье, и мне было ненавистно осознавать, что она больше никогда не засмеется. Что она больше никогда не расскажет банальную шутку и не дразнит Рука из-за его волос. Я ненавидел то, что ее никогда не было рядом, чтобы заставить нас чувствовать себя… нормальными. Как обычные парни, а не внебрачные сыновья Пондероз Спрингс.

Как она проникла в пространство моего сердца и стала другом, только чтобы быть удаленной так быстро. Как ей было все равно, как люди пялились на нее в коридоре, когда она впервые взяла Сайласа за руку в средней школе. Странный шизофреник, держащийся за руку с дочерью мэра, шептали они.