Он и Я (СИ) - Тодорова Елена (читать книги онлайн регистрации txt) 📗
А дальше… Издав какой-то грубый гортанный рык, Тарский давит ладонью на мой затылок до тех пор, пока я не врезаюсь ртом в его рот.
Сердце прекращает биться еще до того, как он, размыкая свои горячие и твердые губы, размашисто проходится языком по моим — покалывающим и инстинктивно стиснутым. А уж когда жадно, демонстрируя какие-то звериные повадки, захватывает весь мой рот своим ртом — губительная пауза в жизнедеятельности с низким внутренним гулом затягивается. Всасывает, и эта внутренняя звуковой волна, как будто взрывная, сносит все основные настройки.
Таир отрывается ровно настолько, чтобы я успела вдохнуть. Едва кислород раздвигает мои губы, прорывается между ними языком. Чувствую его вкус, который даже алкоголь не способен перебить, только усилить, и внутри, сразу после пожара, расходится безумная всепоглощающая тряска. Я ее совсем не контролирую.
Ничего я в себе не контролирую.
Его язык прикасается к моему языку. Оплетая его, уверенно и напористо ласкает. Остатки кислорода теряю. Все Гордей забирает. Поглощая, взамен без спроса такими чувствами наполняет, к которым я оказываюсь не готовой.
Господи… Что это?
Сердце расширяется и бросается чрезвычайно рьяно наверстывать пропущенные удары. Таир, будто контролируя его работу, мягко сжимает мою грудь. Продолжая целовать, трет и сминает.
Разрываюсь салютами. Со свистом и стремительными электрическими разрядами они взлетают вверх. Куда-то улетаю, еще не осознавая, что за чувства вырвались наружу, но ощущая нарастающую панику.
Что он делает? Что он делает? Что делает…
Грудь Тарского вздымается так высоко и мощно, будто он не целуется, а, как минимум, океан в этот момент переплывает. Рывками принимаю его горячее и утяжелившееся дыхание. Пальчиками ловлю в вырезе над майкой мурашек. Это мои или его? Или наши общие? Смешались?
Как мы после разъединимся? Как?
Что он делает? Что он делает? Что делает…
Ослабляя давление, Гордей вроде как позволяет мне на пару миллиметров отпрянуть, чтобы совершить очередной вдох. Но полностью не отпускает. Шумно заглатывая воздух, неумолимо, словно магниты, притягиваемся и бьемся губами. Мои еще и дрожат так, что не скроешь. Ранил. Обжег. Сорвал защитную оболочку. Очередное касание языка, словно термический и анафилактический шок.
Сметает все границы. Выбрасывает за пределы допустимого.
Ближе ведь просто нельзя… Цепями опутывает. И тянет на дно. Душу в этот океан расплескиваю. И именно после этого Тарский, как будто достигнув цели, окончательно срывается. Нападает на мой рот, выдавая такой голод и такую всепоглощающую силу, что я о своих первостепенных потребностях забываю. Ничего нет. Теряю индивидуальную обособленность. В нем. С ним. Неразделимо. Полностью в его власти растворяюсь.
И как только я это понимаю, Таир меня отпускает. Просто разжимает руки и позволяет мне с судорожным вздохом отпрянуть. Замирает, все еще тяжело дыша, но не двигаясь.
Пока я пытаюсь прийти в себя и восстановить душевное равновесие, мрачно и неотступно за этим наблюдает. Взглядом дожимает. Сейчас я та же мишень, какой была когда-то для него в тире.
Что он наделал? Что он наделал? Что наделал…
Завертевшись, будто уж на сковородке, отчаянно упираюсь в каменную грудь ладонями. Не встретив никакого сопротивления, едва не сваливаюсь на пол. Соскальзываю, словно пьяная. Утираю губы, как будто это может остановить процесс инфицирования, и, мотнув сердито головой, опрометью сбегаю в спальню.
Тарский когда-то сказал, если поцелует, вызвать ему неотложку. Это мне… Мне надо!
Сердце сейчас разорвется. На мелкие атомы по всему миру разлетится — никогда-никогда не соберешь. Притискиваю к груди обе ладони, а оно сквозь пальцы прорывается.
Что он наделал? Что он наделал? Что наделал…
В гостиной что-то с ужасающим грохотом гремит и разбивается, оглушающе звеня осколками. Покрываясь мурашками, представляю, что чувствует Тарский. Неужели его состояние хоть чуточку близко к моему?
Обхватывая плечи руками, пытаюсь унять дрожь. Но она лишь усиливается. Разбредается по всему телу.
Господи… Что это? Неужели?
Люблю… Люблю? Люблю???
Как? Когда? Зачем? Почему не заметила сразу?
Я, конечно, как и все мои сверстники, болтала о любви. Думала, что знаю, о чем толкую… Господи, да я и минимального понятия не имела, какой силой сотрясаю воздух!
Вы когда-нибудь были участником автомобильной аварии? Удару не всегда предшествует визг тормозов и свист стирающихся о дорожное полотно покрышек. Чаще всего случается так, что ты не успеваешь поймать предупреждающие сигналы. Ничего не видишь и не слышишь. По факту ощущаешь удар, дергаешься по инерции с такой силой, что не нужно непосредственного физического воздействия, чтобы мелькнул страх: сломал ты от этого рывка шею или все же нет? Автомобильные стекла разбиваются в микроскопическую крошку. За жалкие секунды она попадает в рот и ноздри, припорашивает кожу головы и застревает в волосах, какой бы ни была прическа, оседает на лице и оказывается под одеждой. В трусах и лифчике, в том числе. Но все эти многочисленные порезы — ерунда, как только все стихает, ты пытаешься понять: цел ли твой позвоночник?
То же я чувствую сейчас. То же самое… Вдыхаю стекло, жую стекло, ощущаю его кожей и думаю о том, смогу ли я когда-нибудь двигаться? Жива ли я еще?
Тарский ведь меня… Он сказал, что мы никто, разойдемся и никогда не сможем видеться.
Не осознавая, что творю, врываюсь обратно в гостиную. Терять уже нечего.
Хочу выплеснуть эмоции. Надеюсь избавиться хоть от малой их части.
В то время как я дышать полноценно не способна, Гордей нерушимо стоит у окна. Света в помещение критически мало, чтобы детально все разглядеть. Он ведь разбил лампу, а потолочные светильники выключены.
Спиной ко мне находится, но затянутое полумраком пространство как будто дышит опасностью. Жду, чтобы глаза хоть как-то привыкли к скудному освещению. И как только это происходит, понимаю, что он курит. Никогда не курил, а тут непонятно даже, из каких закромов добыл сигареты.
Легче ему? Помогает?
Пересекаю помещение и сердито бью кулаками каменную спину. То ли я такая слабая, то ли Тарский нечто подобное ожидал — ни на сантиметр не двигается, нерушимая скала.
Когда я в сердцах чертыхаюсь, медленно оборачивается. Сейчас выглядит больше и шире. Как будто его тело увеличилось в объемах, чтобы сдержать атаку. Внешнюю или все же внутреннюю?
— Смотри, что ты наделал! — кричу на разрыве чувств.
— Что? — он же отзывается слишком спокойно, словно только этого и добивался. Будто все, что чувствует, зашил в себе и успокоился. Он сильный, держит. А я больше не могу. Так он еще и подталкивает: — Что?
— Я в тебя влюбилась!
Пошатывается, словно эти слова все же производят на него какой-то эффект. Но какой?
Для меня это оказалось страшнее атомной бомбы.
Паника… Паника… Задыхаюсь…
Что теперь будет? Что теперь будет? Чего он добивался?!
Господи, это ведь давным-давно подкралось, созрело и зацвело в груди. Пока я искала причины своего эмоционального недомогания и пыталась нащупать основную точку воспаления, сидело достаточно тихо. Пугливо пряталось. А Тарский расчетливо спровоцировал прорыв. Все наружу вытолкнул.
— Ты специально это сделал!
Молчит, как и всегда, когда ответ положительный.
— Зачем???
Я и правда не понимаю. Сама ему угрожала, сама просила поцеловать… Не представляла, на что нарываюсь. А он ведь знал! Все знал, по глазам вижу. Именно сейчас все складываю.
Берег меня, чтобы в нужный момент столкнуть? Зачем же? Зачем?
И когда мне кажется, что ни один ответ меня не поразит сильнее, Тарский вдруг сухо произносит:
— Александр Дмитриевич прислал сообщение.
