Укрощение огня (СИ) - Абзалова Виктория Николаевна (книга регистрации TXT) 📗
Но одного взгляда на само воплощение скромности и невинности с потупленными глазками было достаточно чтобы рассмеяться — настолько оно не соответствовало подлинному содержанию.
— Я вижу, что ты разумен и достоин доверия, не нуждаешься в присмотре и указаниях, великолепно умеешь разобраться в скользкой ситуации и найти из нее выход, — перечислил мужчина, когда заинтригованный неожиданным весельем, Амани вскинул взгляд на него. — Не стану больше ничего говорить и вспоминать об этом случае.
Амир поднялся, приблизившись к юноше вплотную, и продолжил, с нежностью коснувшись пальцами его виска и волос:
— Но я прошу тебя, обещай, что если кто-нибудь серьезно затронет тебя, встревожит или вызовет опасения, то ты обратишься ко мне. Это не надзор! — опередил мужчина все возможные протесты, мгновенно отразившиеся в черных глазах. — Просто я беспокоюсь о тебе, и мне было бы приятно помочь и поддержать тебя. Зачем выбиваться из сил в одиночку и рисковать, если есть на кого опереться… Обещаешь?
Ласкающие тихие прикосновения будто гипнотизировали, разве что мурлыкать не хотелось от них. А может дело заключалось в том, что он просто устал от одиночества… юноша непривычно мягко улыбнулся:
— Обещаю.
Словно камень свалился с души мужчины. И нельзя не признать, что такой — спокойный, открытый, не отторгающий исподволь крепнувшую понемногу близость меж ними, — Аман трогал его сердце все больше, сам не замечая того, и прорастая все глубже в нем.
— Вот и хорошо, — князь неохотно убрал руку и отступил, чтобы удержаться и не перейти за грань, разрушив то, чего уже удалось добиться. — Отдыхай, Нари, день был долгим… Доброй ночи!
Он ушел так же внезапно, как и появился, оставив юношу в изумлении смотреть на закрывшуюся дверь: а как же неизменный ужин на двоих и шахматы?
29
Новый день юноша встречал в одном из самых скверных своих настроений. Он чистосердечно признавал, что в подобном состоянии почти смертельно опасен для окружающих, но сегодня причина того была самая прозаичная и невинная — Аман не выспался.
Для него ночь всегда была не просто обычным временем суток в их череде… Скорее чем-то изначальным, извечным, — стихией, частью которой он был, капризным божеством, которому он принадлежал безраздельно как посвященный жрец и оракул. Живым существом — враждебным и ласковым, жестоким и щедрым, своенравным, прекрасным… способным после подлого удара в следующий момент запросто отдать на откуп триумф и победу.
Единственным другом, хранителем сокровенных тайн, и самым страшным врагом, когда-то каждым своим появлением безжалостно терзавшим незаживающую рану. Советчиком и вдохновителем, бесом-искусителем за плечами и наставником в пути, крыльями за спиной, холодной хваткой ошейника на горле… Они были неразделимы, являясь частью друг друга, и изо дня в день неся искру другого в себе.
Закадычный недруг остался с ним и на этот раз. По привычке Аман поздно лег, обдумывая и взвешивая события дня, быстро уснул, однако почему-то ему всю ночь напролет снилась какая-то чушь вроде оживающих шахматных коней, ферзей с саблями наголо, черного короля лихо теряющего голову от этих самых сабель. Лодьи вдруг вырастали до размеров крепостей и замков, а вместо доски под ногами оказалась развернута огромная красочная карта, больше похожая на пестрое лоскутное одеяло. Сам он на удивление активно и бодро участвовал во всем этом безумии, периодически просыпаясь, чтобы заснув снова, увидеть еще более причудливое продолжение бреда.
Дочитался, доигрался, железками намахался… — мрачно подвел итог юноша, едва распахнув глаза, и твердо решил сделать сегодня небольшой перерыв в осуществлении своих стратегических планов.
Тем паче, что встречаться в таком расположении духа с князем не стоило. В утреннем свете, Амани предельно ясно разглядел, что Амир своим воистину безграничным великодушием загнал его в угол.
Воспользоваться договоренностью и просто перестать встречаться с князем вечерами, юноша не мог — не мог позволить уронить себя теперь, выказав пренебрежение, нахальство, грубость и элементарную неблагодарность. Придумывать отговорки, вроде тех же мигреней и внезапного недомогания — трусость, лицемерие и подлость, к тому же ничем не оправданные. А согласиться с новыми правилами…
Самый сложный вариант Аман оставил напоследок. Согласие, конечно же не означало готовности немедленно предаться любовной страсти, но это все равно был бы значительный шаг к дальнейшему сближению, что понимали оба… Вот только к чему и зачем?
Юноша восхищался своим господином и проклинал его одновременно. Князя невозможно было не уважать за эту по сути мелочь, необременительную уступку, которая тем не менее не пришла бы голову любому из тех, кого Амани знал до сих пор! Как и за ум, терпение и тонкий расчет, чтобы сдвинуть равновесие между ними с мертвой точки, обернув позицию в свою пользу с не меньшим изяществом, чем за шатранжем. Аман знал, что достигнутая оговоренность, не более чем точка нового отсчета, но вот чего и какой мерой? Он так же знал, что вечером пошлет Тарика спросить, желает ли князь Амир, чтобы ему составили компанию за доской и порадовали слух приятной беседой…
Он лишь не знал хотел ли сам продолжать их опасные встречи, хотел ли сближения, которого уже не мог избежать, и хотел ли и дальше его избегать. Нелепо было кидаться в отрицания — ему нравилось общество этого мужчины, приятно льстило его внимание и забота, дразнила и влекла мягкая властность и сила в обращении, и это было хуже всего… в полной мере осознать свое влечение и интерес, жалко оправдываясь, что войти в доверие к господину крепости его прямая выгода.
«Мне нужно время подумать, найти решение…» — битый час убеждал себя юноша, физически чувствуя, как натягиваются тонкими жилками истекающие до занятия с князем минуты.
«Ты просто трусишь и боишься проиграть ему», — с презрением отзывался внутренний голос, многозначительно умалчивая о ставке, — «Проигрывает тот, кто бежит от схватки!»
Что ж, минута слабости может случиться у любого, да вот беда — незаменимый Тарик куда-то запропастился со вчерашнего дня, и красивейшей отговорки передать было некому. Пришлось довольствоваться более скромной, придуманной на ходу, покуда юноша спешил к так взволновавшему его учителю и господину просить об отдыхе в уединении.
Судьба мудра, хотя и слепа. Ее дороги далеко не прямы, полны камней, и на них легко споткнуться, но путник терпеливый и внимательный, тот, кто не отпустил руки незрячего поводыря, — в конце приобретает царскую награду, при этом зачастую сам того не ожидая и ту, о которой не помышлял вовсе… Жизнь порой любит удивлять, бывая причудливой и невероятной.
Безусловно здравое намерение Амани уединиться, и без помех обдумать малейшие нюансы сложившегося положения и возможного его развития — тем не менее так и не осуществилось: как оказалось, князь был занят этим утром, встречая отряд, пригнавший из долины в крепость лошадей и доставивших кое-что из продовольствия. А заодно и заявившихся с ними родичей. Рассудив, что нынче князю Амиру будет всяко не до него и озабоченный дурным предчувствием, юноша направился — правда, уже без Баст, — разыскивать кого-нибудь из своих новых друзей, чтобы под благовидным предлогом разузнать новости.
Вполне понятно, что первым в этом списке стоял Сахар: близость к Старому лису позволяла предположить, что молодой его помощник будет самым сведущим из троих кандидатов в жертвы, подбросив парочку подсказок, что за родичи, стоит ли обращать на них внимание и если да, то в каком ключе. Как всегда, особых усилий от него не потребовалось:
— Не занят? — с лучезарной улыбкой поинтересовался Амани у открывшего на стук дверь парня вместо приветствия. — Не помешаю?
— Не то чтоб очень. Не помешаешь, конечно, — Сахар вернул улыбку, пропуская гостя. — Решил взять с тебя пример, разобраться в запасах и составить списки…
