Eden (ЛП) - "obsessmuch" (электронная книга txt) 📗
Рон пронзительно кричит, вновь падая на пол. О, Боже, как долго это будет продолжаться?
— Нет! — кричу я. — Пожалуйста, остановитесь, пожалуйста!
— Достаточно, Антонин.
На секунду кажется что Долохов может ослушаться приказа Люциуса, но он поднимает свою палочку, и Рон перестает кричать, оставшись лежать скрючившись на полу, судорожно дергаясь и дрожа.
И я начинаю рыдать. Громкие, болезненные рыдания сотрясают мое тело.
Мелодичный смех слышен из другого конца комнаты.
— Неужели кто-то из вас двоих действительно думает, что хоть как-то контролирует ситуацию? — у Беллатрикс немного сбивается дыхание после борьбы с Роном, но ее глаза горят тем же лихорадочным блеском, что и раньше. — Неужели вы думаете одолеть нас? Сбежать от нас? — она снова заливисто смеется. — Вам следует распрощаться с этими глупыми предположениями. Мы все равно добьемся своего, и не важно, сколько это займет времени. Вам не уйти. И вам придется смириться с тем, что с нынешнего момента вы будете подчиняться нам. До тех пор, пока мы не решим избавиться от вас.
Хочется плакать, кричать, истекать кровью. Все что угодно, лишь бы не принимать ужасающую истину ее слов.
— Ты права, Белла, — Люциус поворачивается ко мне. — Будет мудро с вашей стороны прислушаться к этим словам.
Я закрываю глаза, желая отгородиться от всего. Но они с нами еще не закончили.
— Вы нам поведаете об Ордене, мисс Грейнджер?
Голос Люциуса вынуждает меня открыть глаза.
Как я могу дать им то, что они хотят, не подводя хороших, невинных людей под смертный приговор?
И как я могу выстоять, не причиняя Рону еще больше боли?
Я храню молчание и пытаюсь решить, что делать. Я чувствую, как реальность давит на мои плечи.
— Ты будешь отвечать, грязнокровка? — Люциус пристально наблюдает за мной.
Я смотрю на Рона, который дрожит на полу, его глаза закрыты, а по щекам текут слезы. Я перевожу взгляд с Люциуса на Беллатрикс, на Долохова, потом снова на Люциуса.
— Как вы спите по ночам?
Люциус улыбается покровительственной улыбкой.
— Как видите, очень хорошо.
Я открываю и закрываю свой рот несколько раз, как дурацкая золотая рыбка, пока Люциус вконец не теряет терпение.
— Мне жаль делать это, грязнокровка, — говорит он, впрочем, безо всякого сожаления в голосе. — Но я боюсь, ты не оставила мне выбора. У меня нет времени на раздумья.
Он поднимает палочку, но направляет ее не на Рона.
— Империо!
Мысли исчезли. Чувства тоже. О, как замечательно, прекрасно…
Тепло и светло. Меня освободили от стены. О, как это мило с вашей стороны! Вы же сделаете все что угодно ради меня, правда?
— И вы ведь окажете нам одолжение, не так ли?
Улыбка. Кивок. Все что угодно для вас.
— Тогда возьмите этот нож.
Нож. Свет в моей руке — совсем не тяжелый. Оставьте меня в этом состоянии навсегда, и я сделаю все что угодно, чтобы угодить вам, о, я обещаю, я…
Рука. Не узнаю. Не моя.
— Отрежьте большой палец.
Нет…
— Отрежьте большой палец.
Палец. Чей палец?
Так тепло, так уютно…
— Гермиона? Пожалуйста, Гермиона, борись, пожалуйста…
Теплая рука стирает вторгшийся голос
— Отрежьте большой палец.
Да, конечно.
Лезвие входит в плоть, но встречает сопротивление, вонзаю глубже…
Я сделаю все для этого голоса, все…
Кровь сочится из раны.
Все что угодно…
Тепло ускользает от меня, все вокруг наполняется криками, болью и кровью.
Не моя кровь. Не моя боль.
Не мои крики.
О…о боже, чертчертчерт!
Рон кричит. И укачивает свою руку. Свою окровавленную руку…
Я осматриваю себя.
Кровь. Кровь повсюду, липкая и темная на моих руках, на полу.
О, боже, господибожемой!
Палец — его палец — лежит на полу в луже крови. Отрезанный.
О, боже мой!
И крики. Мои крики и его. Слишком много шума и крови, — о, боже правый! — это просто ад.
Мы в аду. И это Люциус затащил нас сюда.
И я ломаюсь. Я выкрикиваю все, что знаю, об Ордене Феникса, о его членах, и его действиях. Я даю им имена, адреса, краткое досье на каждого из тех, кого я знаю и люблю, а также имена их друзей, членов семьи и даже случайных знакомых. Что угодно, лишь бы остановить мучения Рона.
Через некоторое время, когда я уже сказала им все и даже больше, Люциус протягивает ко мне свою руку.
— Достаточно.
Я делаю глубокий вдох, вытирая влажные губы.
Долохов смотрит на пергамент.
— Она сказала правду.
Люциус бросает короткую и холодную улыбку.
— Хорошо. Значит, мы можем двигаться дальше.
— Нет, погодите! — я ползу к Люциусу, забыв о гордости, которая впрочем, никогда ничего не значила. — Пожалуйста, верните его палец на место. Я знаю, что это возможно, пока прошло не слишком много времени. Я сделаю все что угодно, пожалуйста…
— Все, говоришь? — смеясь, спрашивает Долохов. Но Люциус быстро обрывает его.
— Пожалуйста, Антонин, не продолжай. — Он смотрит на меня, и я чувствую, как слезы обжигают мои глаза. Он слишком долго на меня смотрит.
Наконец, он движется от меня по направлению к Рону, который стонет и катается по полу.
— Подними его палец и приставь его на место.
Он обращается ко мне. У меня уходит секунда, чтобы понять это.
Но..о, я не могу прикоснутся к нему..
Я стискиваю зубы, подавляя тошноту, и поднимаю холодный, мясистый, неживой объект, которым является большой палец Рона, и приставляю его к зияющей ране на его руке, твердя про себя, как мантру, не смотри на кровь, нет никакой необходимости смотреть на кровь, не стоит смотреть на рваные края раны-
Я дрожу и плачу вместе с Роном. Люциус смотрит на меня и направляет палочку на рану. Теплый, золотистый свет вырывается из палочки, соединяя кожу и с легкостью сращивая плоть.
Рон неожиданно затихает, в изумлении глядя на палец, слезы на его лице высыхают.
Я наклоняюсь вперед и целую его в щеку, крепко держа его лицо в своих окровавленных руках.
— Прости меня, я не хотела, я не знала, я не понимала что делаю.
Он смотрит на меня, крепко обнимает меня свободной рукой, кивает мне, но глаза его пусты. Он ничего не говорит.
Знает ли он? Понимает ли он, что я действительно не осознавала, что я делаю, и что я никогда-никогда не смогу простить себя за это?
Мне так жаль.
Я слышу тихий смех Люциуса.
— Думаю, ты гордишься своим молодым человеком, грязнокровка, — он насмешливо улыбается. — Я надеюсь, что ты довольна хнычущим маленьким слизняком, который не может даже вынести пять минут боли, не крича как ребенок. Ты хорошо подобрала себе пару.
Рон встряхивает головой, его трясет от гнева.
— Хотел бы я посмотреть, как бы повел себя на нашем месте, ты, кусок дерьма!
Беллатрикс кидается к нему, но Люциус хватает ее за руку, не отводя от нас взгляда. И он усмехается.
— Я прошел через то же самое, если не больше, — говорит он тихо, и он все еще ухмыляется, но мне кажется, я видела тень, промелькнувшую в его глазах. — О да, вопреки расхожему мнению, мы не обращаемся с нашими пленниками хуже, чем вы обращаетесь с заключенными в Азкабане.
Нет, он… он лжет. Авроры бы никогда. Орден бы никогда такого не допустил.
Его насмешливая улыбка становится шире, по мере того как он изучает мою реакцию.
— Ты не веришь мне, грязнокровка? Что ж, позволь мне сказать тебе, что ты абсолютно не представляешь, что делают новые стражники Азкабана со своими заключенными в свободное время. Им же надо делать что-то, чтобы заключенные ощущали то же отчаяние и безнадежность, что и при дементорах.
— Вы врете, — я шепчу.
— Боюсь, что нет, — Долохов выходит вперед. — Я тоже там был, спасибо вам двоим и вашим маленьким друзьям. Я видел все это. Поверьте мне, то, что устраиваем вам мы, это просто поездка на пикник по сравнению с тем, что они делали со мной в первую ночь моего пребывания в тюрьме.
