Последыш (СИ) - "Терния" (читать книги полные TXT) 📗
— Садись.
Ника села в другую машину, стараясь не выпускать из поля зрения первую, с сестрой, но та уже исчезла на лесной дороге за деревьями. Матай тем временем уселся рядом и они тоже поехали. Олеська стояла на крыльце, скрестив руки и широко улыбалась.
— Закрой нас, — сказал Матай вслух.
Перегородка между задним и передним сидением стала быстро подниматься, отрезая их от водителя. Потом Матай нажал на какую-то кнопку в дверце и окна с щелчками закрылись непрозрачными створками, похожими на жалюзи. Стало почти темно.
— Я соскучился по тебе, волчонок.
Широкая ладонь обхватила ее шею и Ника задрожала, не давая ему себя придвинуть ближе, упираясь руками в сиденье. Матай слегка нахмурился, но руку убрал.
— Как тебе Олеся?
— Н… нормально, — Ника запнулась, не веря, что ее так легко отпустили. Это прикосновение всколыхнуло то, самое первое, когда альфа загнал ее в угол и стянул косынку, рассматривая с восхищением, как клад. Ника дышала очень глубоко, потому что тоже, хотя никогда бы не призналась, успела соскучиться по этому крышесносному запаху, идущему от альфы. Голова тут же закружилась, хотелось закрыть глаза и дышать еще глубже.
— Как тебе ее истории? — вкрадчиво, почти шепотом спросил Матай.
Ника очнулась и вскинула на него глаза. Откуда он знает?
— Познавательно, ты не находишь? Олеся забавная рассказчица, пускай и тема у нее всего одна.
Он не улыбался, глаз не отводил, а Ника вдруг поняла, что ее специально отправили к Олеське, специально оставили там на ночь. Чего-то добивались. И добились?
— Зачем ты это сделал?
— Что это?
— Ты знаешь! Зачем ты сделал так, чтобы я узнала, как она… как ее Лясинские…
— Как она потеряла девственность?
Это слово, произнесенное мужскими губами, привело бы в ужас, если бы не злость на тот факт, что он это подстроил, и не тяжесть вокруг бедер после рассказа Олеськи, как будто таз ватой обмотали. Сейчас слово просто туманило голову.
— Об этом все знают, — пожал плечами Матай. — Лясинские наши звезды. Таких многочисленных пар до них не было. Таких любвеобильных тоже. Зато никто не скажет, что кто-то из них несчастен, хотя любовью они занимаются много и часто.
— Так зачем?
— Чтобы ты убедилась, что существуют девушки, которым нравится заниматься любовью. Даже потеря девственности им понравилась, вы, волчицы, так устроены, что при должном уровне возбуждения не чувствуете боли. Например, укусов. Мы часто кусаемся в процессе, ты знаешь? Тебе не будет больно, когда я впервые тебя возьму, слышишь?
Ника зло прищурилась и отвернулась. Кусаются? Не чувствуют боли? Да уж, эти отметины на женских телах она вовек не забудет. О каких там «не чувствует» речь? Судя по скулящим самкам их стаи, боль была просто адской.
Опять вранье.
— Не хочу ни о чем таком говорить.
— Ок, — покладисто согласился Матай, положил одну руку на сиденье и откинулся на него, расставил ноги. — Тогда к долгам.
— К каким? — сглотнула Ника, невольно косясь на альфу. Сегодня на нем была легкая куртка и темные плотные штаны серого цвета. Снова ни следа щетины, очень внимательный, затаившийся взгляд, слегка взъерошенные волосы, черные до синевы и губы, по которым то и дело скользила улыбка.
— Я взял с собой инструмент, — он сунул руку в карман и достал мягкий метр. — Ты обещала связать мне шорты, если помнишь, так что начинай снимать мерки.
— Я на глаз могу.
— Я настаиваю, — очень мягко сказал он.
Альфа закинул вторую руку, которая оказалась у самого лица Ники. Она посмотрела на его бедра — штаны обтягивали ноги, и там, где они сходились, высился бугор. Он был возбужден.
— Может, потом? — быстро спросила она, усевшись на край сиденья и покачиваясь при движении, как птица на жердочке.
— Согласен.
Она громко выдохнула. Все-таки иногда он такой…
— Только потом я разденусь. С голого тела мерки получатся точней.
Ника не сдержалась и тихо выругалась, на миг отвернувшись. Матай не обратил внимания, расслаблено откинув голову.
— Что выбираешь?
— Хорошо! — она выхватила метр и растянула.
Теперь понятно, почему он, пес шелудивый, отказался от свитера. Он хотел, чтобы она трогала его не вверху, а там, внизу.
Ника, зажмурившись, потянулась к альфе.
И впечаталась лицом в его бок. И первую секунду не могла отодвинуться, оглушенная ароматом, теплом и каким-то другим притяжением, жгущим при прикосновении, как жжет язык посыпанная перцем еда.
— Помочь?
— Нет!
Пришлось открыть глаза. Не смотря на Матая, Ника отодвинулась, потом протянула руку, чтобы измерить ему талию. И хотя он не двигался, его грудь поднималась и там, под одеждой была голая, гладкая кожа, которая наверняка скользит, стоит провести по ней пальцами. Возможно даже, от прикосновений на ней остаются следы, как круги по воде.
Ника никогда не прикасалась к голой коже взрослого мужчины. Интересно, она такая же нежная, как женская? Упругая? Она чем-то отличается от ее собственной? Конечно, не считая запаха? Какая у него фактура?
Очень быстро, стараясь не прикасаться, Ника почти обняла его, обвила измерительной летной, и отпрянув, взглянула на цифры. Одна мерка есть, теперь остальное. Ну, длину легко измерить, отсев чуть дальше, она протянула руки и быстро приложила метр к его поясу и ноге. Даже приближаться не пришлось.
— Бедра, — хрипло скала он.
— Что?
— Ты забыла измерить объем бедер.
— Талии хватит.
— Не хватит. Хочешь схалтурить и связать мне какую-то хрень?
Ника застыла и непроизвольно уставилась на бугор, который словно специально постоянно попадался ей на глаза. Словно специально не давал о себе забыть.
Гипнотизирует даже оттуда, из-под одежды. Одноглазая змея Крауфранца. Розовая палка Олеськи. А какой у него?
— Готов променять последнюю мерку на другое.
Ника встрепенулась, отвела глаза. Встретила его вкрадчивый взгляд, который словно видел ее насквозь, отчего кожу или жарило, или окатывало ледяными снежинками.
— На что?
— На поцелуй.
Она задумалась. Олеськины байки раскрасили черноту памяти в какие-то новые цвета — то тут, то там виднелись алые черточки и пятнышки, превращавшие однотонный страх в нечто другое.
Должно быть что-то другое. При виде мужчин своей стаи она испытывала только ужас. Но альфа вызывал куда более сложные чувства и страх отодвигался все дальше. Олеська не врала, она не боялась. Она была счастливой, черти ее дери!
— На взрослый поцелуй, — поправил Матай. — С губами и языком. Ты так сама не сможешь, поэтому я сам тебя поцелую. Идет?
Или так, или трогать его член, пусть и через штаны.
— Хорошо.
Ника даже не сразу сообразила, что согласилась, как уже сидела у него на коленях и прижималась бедром к твердому бугру.
— Расслабься.
Куда там! Со стороны казалось, ее обхватило полчище змей, спеленали своими горячими крепкими телами, запрокинули голову и потом Матаю осталось только поднести губы достаточно близко.
Его губы накрыли ее. Полностью покрыли, тоже взяли в плен, как его руки опутали тело. Ника закрыла глаза, как того требовал инстинкт. Самцы из стаи не целовали самок перед насилием, им не было нужды — они ставили их в нужную позу и действовали, может, поэтому отвратных ассоциаций в отношении поцелуев у Ники не было. Она просто никогда раньше этого не делала.
Его губы двигались, скользили, вызывая на редкость приятные ощущения. Мягкость, тление, ожидание. Потом они нажали и открылись, заставляя следом открыться ее губы. Между ними был сконцентрирован его вкус и запах.
Ника почувствовала себя так, будто его сущность вливается в нее через рот, или нет, наоборот, пробует ее, впитывает. Наслаждается ее вкусом, смакует, как новый деликатес. Обмен вкусом?
Она поддалась, запрокидывая голову, не сопротивляясь, принимая поцелуй, который он предложил. Попыталась очнуться, открыв на секунду глаза, но не помогло — окружающий приятный полумрак идеально соответствовал уверенным губам Матая. Больше Ника не сопротивлялась.
