Сын вождя (СИ) - "Нэйса Соот' (полная версия книги TXT) 📗
— Рун, — жестко спросил он, — зачем ты это сказал?
В глазах Руна блестела злость, и когда прозвучал вопрос конунга, злость эта стала только сильней.
— Благодарю за вызов, — сказал он вместо того, чтобы ответить конунгу, — такого вызова и надлежало ждать от тебя. Я принимаю его, и драться мы будем тогда, когда ты пожелаешь.
Эрик встал со своего места и вплотную подошел к обоим.
— Льеф, — обратился он к пасынку. — У моего сына длинный язык. Тебе ли этого не знать?
Льеф молчал и, стиснув зубы, смотрел на него.
— Никто не слышал, — успокаивающе произнес Эрик, — я понимаю, вы оба очень молоды — и вот уже четыре месяца, как не были на войне. Но подумайте обо мне. Я не переживу потери одного из вас.
Рун молчал. А Льеф, может быть, и пошел бы на попятную, но его разозлило то, что Эрик как бы обращался лично к нему. На Руна он не смотрел.
— Ты, конунг, знаешь закон, — сказал Льеф. — Я не могу отступить.
Конунг рыкнул и, взмахнув плащом, вернулся на свой трон.
— И все же, — сухо сказал он, — у вас есть три дня, чтобы обдумать все.
Той ночью Эрик не мог уснуть. Он все думал — как остановить то, чего он давно уже ждал. Рун и Льеф были друзьями. И оба были дороги ему. Но самую сильную боль всегда причиняют те, кто дороже всего.
А вечером Рун прислал к Льефу своих послов.
Сражение должно было проходить на небольшом острове или на перекрестке. Право первого удара принадлежало Руну.
В тот же день договорились о времени и о месте, а так же об оружии. Они могли использовать короткие, заточенные с одной стороны гибкие германские мечи — скрамасаксы, или же длинные, прямые и обоюдоострые. В левой руке каждого был щит, а на теле — любой доспех.
На второй день Рун, затеявший эту свару, уже жалел.
Его разозлил Льеф. Разозлило то, как тот обошелся с ним, толкнув его в грязь, и разозлило то, что Льеф не хочет делиться с ним — хотя сам уже полгода пользовался рабом.
Он, Рун, был сыном конунга. Любимым сыном, и так же точно любили его все воины северной земли.
Он собирал дружины каждый год, и он приносил дары к трону конунга, и все рукоплескали ему, чтобы на будущий год снова пойти с ним в бой.
Он мог бы и один вести дружины — никто не пошел бы за троллеподобным Льефом в поход. Но Льеф был его другом, и с детских лет Рун помогал ему, держал при себе.
"Без меня он был бы никем, — думал Рун. — Без меня он никогда не взял бы своего раба".
И отчасти это было так, потому что Рун и Льеф столько раз заслоняли друг друга в бою, что давно уже потеряли счет взаимным долгам.
Рун услышал голос иноземного скальда на чужеземном берегу и понял, что тот поет заклятья — еще тогда. Такой нездешней силой полнились слова его песни, и таким неземным был взгляд.
"Жаль, что я не убил его в тот раз", — думал Рун.
Впрочем, он пытался. Он нанес удар, но не успел — галл уже зачаровал его побратима. И… отчасти… зачаровал и его.
— Проклятый галл… — бормотал Рун в ту ночь, лежа в постели Сигрун, которая, вопреки обыкновению, пустила его к себе домой, — он испортил все.
Сигрун молчала и смотрела на него. Слова Руна причиняли ей боль.
— Обещай, Сигрун, что отомстишь за меня, — Рун повернулся к ней.
Сигрун сглотнула.
— Я всего лишь женщина, — глухо сказала она и тут же оборвала себя, — да, Рун. Если что-то случится с тобой — он ответит за твою кровь. Но я хотела бы, чтобы ты вернулся живой.
Рун сжал ее ладонь.
— Рун, это глупо, — не выдержала она и, приподнявшись на локте, сверху вниз посмотрела на него, — ты прольешь кровь в бою с братом из-за какого-то дикаря? Кто он тебе? Просто раб. Кто дерется из-за раба?
— Зачем ты говоришь мне об этом, Сигрун? — Рун тоже привстал и в упор посмотрел ей в глаза. — Или не знаешь ты, что если я не явлюсь, он вырежет на земле знак, и каждый скажет, что не могу я исполнить того, что сказал?
Сигрун рыкнула и ударила по кровати кулаком. Соскользнула на пол и скрестила руки на груди.
— А ты, Рун, не ответил на вопрос. Что вам сдался этот хрупкотелый галл? Али мало красивых женщин в нашем краю?
В глазах Руна появилась злость.
— Ты хочешь, чтобы я признался, что я его хочу?
Сигрун заледенела от такой откровенности, и рука ее поднялась, чтобы указать на дверь, но прежде, чем она успела произнести хоть слово, Рун сам поднялся с кровати и продолжил:
— Я хочу его, — выдохнул он Сигрун в губы, — потому что я завоевал его, не мой брат. Я хочу его, потому что он строен, как тростник, Сигрун. Потому что он слаб. Потому что он создан, чтобы принадлежать. И потому что я более заслужил его, чем мой брат.
— Будь ты проклят, Рун, — выплюнула Сигрун, — пусть боги вечно мучают тебя, пока ты не поймешь, что нет счастья в чужой судьбе. Что нет ума у того, кто хочет получить чужое добро. А сейчас уходи. И никогда больше не появляйся у меня.
Рун подобрал с пола штаны и стал натягивать на себя.
— Но ты за меня отомстишь? — спросил он, когда закончил одеваться и снова стоял перед Сигрун, глядя ей в глаза.
— Уйди, Рун. Не хочу больше видеть тебя.
Она отвернулась, и уже в тишине Рун распахнул крышку подземного дома и покинул избу — тем же путем, что и пришел.
Кадану тоже было беспокойно в те дни. Руки его беспрестанно тряслись, а в горле стоял ком.
— Я уже потерял все, — сам не зная, что говорит вслух, произнес он, — зачем еще и ты хочешь оставить меня, Льеф?
— Подойди сюда, Кадан.
Кадан вздрогнул, услышав голос любимого, и испуганно оглянулся на него.
Дождавшись, когда галл подойдет вплотную к нему, Льеф усадил его на одно колено и продолжил:
— Дело не в том, что я хочу или не хочу. Я люблю Руна и уж наверняка не стал бы драться с ним, если б мог. Но есть закон. Если я откажусь или не явлюсь, то слова его станут мне вместо настоящего имени. Мне запрещено будет принимать присягу, и слово мое на тинге больше не будет иметь силу ни за мужчину, ни за женщину. Понимаешь меня?
Кадан отвел взгляд.
Льеф опустил голову, уткнувшись в плечо Кадану, и прошептал:
— Побудь со мной, Кадан. Ты не представляешь, как мне тяжело.
Кадан вздохнул. Он уже понял, что бесполезно просить.
— Он мой брат, Кадан. Я его люблю. Никто не был так добр ко мне, как он.
Кадан закрыл глаза и погладил Льефа по волосам.
— Это глупый закон, Льеф. Что такого он сказал тебе?
Льеф молчал.
— Или ты презираешь меня за то, в чем он обвинил тебя?
Льеф не знал.
— Не важно, что он сказал, — упрямо повторил он, — важно, что он желал оскорбить меня — и оскорбил. И если я прощу его — никто не простит меня. Ни я, ни ты, ни он. Никто уже не будет меня уважать.
Кадан вздохнул и уткнулся ему в макушку.
— Я бы мог дать тебе зелье, Льеф. Оно наделило бы тебя такой силой, что мечи стали бы тебе не страшны.
— Не надо, Кадан, — Льеф качнул головой. — Пусть будет честный бой. Я не боюсь.
Они посидели так молча еще недолго, а потом руки Льефа стали медленно гладить Кадана по спине. Пробрались под курточку, и шершавые пальцы коснулись кожи, такой же нежной, как и полгода назад.
— Твоя магия в самом деле завладела мной… — пробормотал Льеф, снимая с Кадана безрукавку, а затем стягивая через голову рубаху, — я бы умер за тебя.
— Это не магия, — тихо сказал Кадан, — я ничего не делал с тобой.
Льеф не слышал его. Он склонился над любимым и стал медленно покрывать поцелуями его грудь. Поймал сосок и прикусил зубами, так что Кадан тихо охнул, а потом принялся посасывать. Насладившись вдоволь, он опустил Кадана на кровать спиной и опять принялся целовать — но уже подрагивающий живот.
Льеф осторожно стянул штаны с бедер Кадана, и член галла выпрыгнул из них, впервые коснувшись его губ.
Льеф больше не видел смысла отказывать себе. Он поймал его ртом и легонько потрепал, вырывая из горла Кадана стон. Потом выпустил и принялся исследовать языком. Эта часть Кадана была чуть соленой на вкус, но, как и весь он, пахла травой.
