Вольно дворняге на звезды выть (СИ) - Чацкая Настя (первая книга .txt) 📗
Хэ Тянь исчезает моментально.
Резко выпрямляет спину, делает шаг назад. Бросает загнанный, потерянный взгляд Рыжему за спину. Туда, где располагается спальня Пейджи. Сухо сглатывает — впервые на его лице нечто, напоминающее растерянность. Словно он вообще забыл о том, что в мире кроме них есть кто-то ещё.
Рыжий очень медленно выдыхает и чувствует только одно: своё пылающее лицо.
Он заставляет себя обернуться через плечо, смотрит на Пейджи. Её опешивший взгляд скользит с Рыжего на Хэ Тяня. Затем обратно.
Несколько секунд она продолжает молчать, потом резко хмурится. Делает быстрый шаг вперёд.
— Господи, милый, что с твоим лицом?
— Ничего, мам. Я в порядке, — выдыхает Рыжий, одёргивая майку, чтобы ткань посвободнее падала на живот. Пейджи подбегает к нему и обхватывает щёки. Он слабо пытается отвернуться.
— Ты снова, да? Снова был в этом ужасном месте?
Он молча отводит глаза и сжимает губы. Произносит:
— Всё нормально, мам. Почему ты не спишь?
— Это нужно обработать!
— Он уже всё обработал, — отвечает Рыжий, кивая на Хэ Тяня, так и не сошедшего со своего места. Стоит, глядя в сторону и выдвинув вперёд нижнюю челюсть. Отсюда хорошо видно, как бешено ебашит жилка пульса на его шее.
— Хэ Тянь, спасибо тебе! — искренне говорит Пейджи, поворачиваясь к нему.
Тот отмирает, надевает на лицо свою привычную улыбку. Нетвёрдой рукой заводит волосы назад. Говорит: не за что. Говорит, что ему, наверное, уже пора. Пейджи начинает переживать, частит, что последний автобус, наверное, уже ушёл. Хэ Тянь уверяет, что успеет. У Рыжего начинает болеть голова.
Он тяжело поднимается с дивана. Приобнимает мать за плечи:
— Мам, пожалуйста. Поставь чайник. Я закрою за ним.
— Милый, присядь, я…
— Мам. Пожалуйста.
Она слегка застывает. Переводит взгляд на Хэ Тяня — тот умудряется ей кивнуть с подбадривающей улыбкой.
— Ну, хорошо. Ещё раз спасибо тебе, дорогой, — говорит она, сжимая пальцами его запястье. — Не знаю, что бы мы без тебя делали.
Рыжий отворачивается и ждёт, когда она исчезнет на кухне. Потом, не глядя, обходит диван и идёт в прихожую, бездумно приглаживая рукой волосы. В башке пусто. Мысль только одна: пиздец.
Хэ Тянь выходит следом, обувается. Снимает с вешалки свою мастерку. Берётся за дверную ручку. В Рыжем дебильная, стойкая мысль: если бы это была Ван, я бы мог остановить её.
Мог бы взять за плечо, развернуть, обхватить за шею. Провести рукой по лицу.
Сказать: «позвони, когда доберёшься».
Но не его. Не с ним.
— Не переживай, — говорит Хэ Тянь, слегка поворачивая голову. — Не думаю, что она что-то поняла.
— Нечего понимать, — отвечает Рыжий. Получается резко.
Хэ Тянь с ухмылкой опускает взгляд. Кивает. Поворачивает дверную ручку и выскальзывает на улицу. Рыжий стоит в пустой прихожей и чувствует тупую нарастающую боль в правом колене. Опускает лицо в ладони и с силой трёт глаза и лоб — так обычно пытаются проснуться.
Сочные ссадины горят под прикосновением.
Из гостиной тянет антисептиком. В жопу. В задницу это всё.
Рыжий сжимает челюсти и идёт на кухню.
Чайник закипает, обдавая оконное стекло паром. Пейджи сидит за столом, глядя в пустоту, перед собой. Почему-то именно сейчас Рыжий замечает густую россыпь седых прядей в распущенных тёмных волосах. Замечает угасающий цвет её кожи и тонкие запястья с мягко выступающими венами и аккуратно подстриженными ногтями.
Рыжий открывает рот, собирается сказать что-то. Что-то нейтральное, вроде: «как прошёл день?» или «почему тебе не спится?», но Пейджи поднимает взгляд, и слова застревают в горле.
Рыжий не знает, когда в последний раз видел её настолько серьёзной. Обеспокоенной. Пейджи поднимает взгляд, и становится ясно: она действительно что-то поняла.
Глотка пересыхает. Сейчас нужно, необходимо что-то сказать.
Всё не так? Тебе показалось? Я сам не понял, что произошло?
— Мам…
Она неожиданно поднимается из-за стола, подходит к нему и обхватывает руками его лицо. Глаза блестят — вот-вот заплачет — и в сердце Рыжего будто вгоняют разбитую бутылку. Этот вечер его добьёт.
— Пожалуйста, заканчивай с боями, — шепчет она. Сжимает руки сильнее, когда он пытается отвернуться. — Пожалуйста. Они же тебя убьют.
Он осторожно гладит её по плечам, сглатывая горячее облегчение, разлившееся в груди. Отвечает:
— Хорошо.
— Я хочу, чтобы ты был счастлив, милый. Это единственное, чего я хочу. Чтобы тебе не было больно, чтобы ты не возвращался домой с разбитым лицом.
Он кивает. Как болванчик.
Кивает, кивает, кивает и ненавидит себя за то, что снова ей лжёт. Потому что ему ещё не раз будет больно. Потому что он ещё не раз вернётся домой с разбитым лицом. Но, по крайней мере, она не будет переживать по поводу того, что её сын якшается с пидором.
Разбитое лицо хотя бы может зажить.
— Всё будет хорошо, мам. Обещаю.
С тихим щелчком закипает чайник. Рыжий отводит глаза и говорит:
— Давай выпьем чаю и ляжем спать, ага? Уже поздно.
Она кивает. Напряжение остаётся в её глазах, но уходит из плеч и спины. Ей даже удаётся слегка улыбнуться.
— Хорошо. Я достану чашки.
Слава богу.
Рыжий отходит, открывает ящик и достаёт железную банку с чаем. Если не шибко размахивать руками и не шибко глубоко вдыхать — боль вполне терпимая. Наверняка ничего серьёзного.
И, тем не менее, ему кажется, что он бы чувствовал себя бодрее, если бы по нему прошлись катком. Иногда бывают дни, которые действительно пытаются тебя уничтожить — сегодня, кажется, как раз один из таких дней. Хорошо, что скоро он закончится.
Скоро Рыжий окажется в своей комнате, примет душ, ляжет в постель и выключится. А завтра всё снова будет в порядке. Завтра его снова начнёт доставать Хэ Тянь, снова прицепится Йонг, не будет давать проходу на переменах. Завтра будет Ван, с которой вообще не нужно будет ни о чём думать. Завтра будет отличный день, а сегодняшний забудется, как ёбаный кошмар.
Он оборачивается через плечо и смотрит на всё ещё стоящую посреди кухни Пейджи. Хмурится.
— Мам? Чашки.
— Да, да. Я просто…
Она смотрит на него расширившимися глазами, и Рыжий чувствует, как сердце ухает в живот.
— Я не помню, где они стоят.
дзета Дракона
Название звезды: Надус I. Перевод с арабского: первый узел петли
Запах алкоголя Рыжий ненавидит.
Некоторые зазубрины в сознании оставлены так давно, что толком и не вспомнишь, откуда они взялись. На этом не зацикливаешься, но вспоминаешь иногда. Приходится. Как о неправильно сросшейся кости в сезон дождей.
Когда воспоминания возвращаются, они отдают лёгкой тошнотой и прохладно сжимающимся сердцем.
Рыжий почти не помнит лица, но хорошо помнит голос.
Голос орёт:
— Дрянь!
Хренова дрянь. Поставь чёртову бутылку на место. Не прикасайся к моим грёбаным вещам.
Его отец никогда не был ни достаточно сильным, ни достаточно смелым.
Если бы они до сих пор жили вместе, если бы семь лет назад его не упекли в тюрьму Ханчжоу, если бы всё сложилось иначе, Рыжий уже был бы выше него как минимум на полголовы. Не пришлось бы до хруста в затылке задирать голову, как когда-то, чтобы вклиниться между матерью и ним, чтобы выкрикнуть в багровое лицо:
— Хватит!
Выкрикнуть:
— Не трогай её!
Не пришлось бы отхватывать оплеуху тяжёлой ладонью: такую, что в ухе моментально разлеталось горячим звоном, а пол бросался в лицо. Не пришлось бы слышать, как Пейджи начинала плакать. Кидалась к Рыжему.
И снова голос. Этот голос орал:
— Ещё раз сопляк тявкнет, вылетите отсюда! Оба, поняла?! Воспитала ёбаного щенка, учи его закрывать пасть!
Рыжий помнит трясущиеся руки Пейджи, прижимающие его к себе, помнит её трясущийся голос, шепчущий: «пожалуйста, сынок». Рыжий помнит её бледное лицо и огромные, огромные глаза. А ещё — лиловый отпечаток на скуле. Тогда он тоже казался огромным.
