Мастер и Виктория (СИ) - "Странная Любовь" (читать книги онлайн полностью TXT) 📗
Я немало приложила усилий, стерла малейшие упоминания о себе везде, где могла засветиться — на тематический сайтах, в закрытых клубах. Разослала всем своим бывшим Домам электронные письма с просьбой больше никогда меня не беспокоить. Все ответили согласием. Три столпа Темы. Добровольность, безопасность, разумность. Не нарушаемые и незыблемые. Если ты уходишь, то никто не вправе напоминать тебе о Теме.
Все ответили. Кроме одного. Я какое-то время переживала, что так и не смогла получить от него подтверждения. Но потом успокоилась. Может, он и сам давно уже отошел от Темы. Женился и растит детей. Может, уехал из страны.
Он был самым странным из всех. Самым жестоким и самым притягательным. И самым таинственным. Я не знала его имени. Никогда не видела его лица. Пока я была его «вещью», моя зависимость от него была почти религиозным безумием. Теперь я это четко видела. Вылечиться мне помог мой родной Солнечный Зайчик. И вот снова я видела загадочного Мастера в своих страшных и сладких снах.
Глава 1. Отец
Иногда я пытаюсь понять, почему моя судьба сложилась именно так. Почему я с самого детства ощущала это давящее, пригибающее к земле чувство вины, будто жесткие холодные тяжелые ладони на плечах. Я никогда ни в ком не искала причины того, что со мной происходило. Только в себе. Возможно от того, что редко находила в людях, даже самых близких, настоящее сочувствие и понимание. Поэтому привыкла надеяться только на себя.
Отца я любила исступленно. Может, потому что редко видела его дома. А может, потому что так же исступленно его любила мама. Замирала, когда он обращал на меня внимание. Дрожала от страха, боясь его огорчить. Неделями мечтала о том, как он возьмет меня за руку и отведет в кинотеатр на утренний детский сеанс. Меня распирало от гордости, когда он приходил на школьные собрания в форме, с орденскими планками. Такой красивый, такой сильный.
Я видела в маминых глазах такое же обожание. Она смотрела на него, будто на солнце, ослепленная, очарованная. Была готова простить, все что угодно.
Жесткий, грубоватый, а иногда и просто жестокий, отец был начальником убойного отдела районного УМВД маленького захолустного городка Южноуральск. Когда он приходил домой не в настроении, мама бледнела и становилась похожей на тень. Она была очень красивой. Мягкая, тихая, нежная. Тонкая как тростинка, казалась совсем маленькой по сравнению с отцом — высоким, мощным, черноволосым и смуглым. Темно-рыжие, отливающие червонным золотом волосы, белая до синевы кожа, будто сбрызнутая солнечным светом — мелкие, едва заметные веснушки нисколько не портили ее. Мама была словно робкий первый лучик солнца мартовским утром. Я любила ее нежные руки, теплые, полупрозрачные с синеватыми венками под тонкой кожей. Отец всегда говорил мне, что я похожа на нее как две капли воды.
Мама окончила музыкальное училище, но на работу так и не устроилась. Иногда к ней приходили на дом ученики. Я помню, как пряталась за креслом, старалась не дышать и слушала, как мама тихим голосом делает замечание очередному нерадивому юному дарованию.
Властный и неукротимый характер отца подавлял ее тонкую чувствительную натуру. Но она любила его. До саморастворения, до самозабвения. Прощала, плакала. И всё равно любила. Терпела унижение и боль от его ударов. Стонала от грубых ласк.
В моем детском сознании эти картинки отпечатались навсегда. Частенько отец приходил домой мрачный и угрюмый, пропитанный злобой и ненавистью, грязью и смрадом того отребья, с которым он вынужден был работать каждый день. Любой брошенный на него взгляд, неловкое движение, неудачно сказанное слово приводили его в бешенство. И тогда в ход шли кулаки. А иногда брючный ремень. Я убегала в свою комнатушку, запиралась в ней, накрывалась с головой одеялом, тряслась от страха, и слушала ее крики и сдавленные стоны.
Отец меня почти не замечал. Я точно знала, что он меня не любит. Сколько раз слышала, как, он избивал в очередной раз маму, грубо матерился и кричал ей, что она, никчемная, даже не смогла родить ему сына. Это было очень больно и обидно. И, смотрясь в зеркало, я постепенно начинала ненавидеть себя за то, что не родилась мальчиком. За свои темно-рыжие локоны, за длинные ресницы и девчачью довольно ладную фигурку. Старалась носить только брюки и шорты, терпеть не могла платья и бантики, а однажды обрезала себе волосы большими портновскими ножницами. Мама плакала над моими кудрями, а отец высек меня в очередной раз ремнем, за то, что огорчила мать.
Но все это не мешало мне все так же исступленно его любить.
Единственным моим теплым детским воспоминанием об отце был подаренный им большой плюшевый медведь, изнутри наполненный доверху конфетами. Мне было девять иди десять. Он пришел с работы под вечер тридцать первого декабря, пьяный, но как никогда добродушный и даже погладил меня по голове. Я не верила в то, что достойна такого счастья. Так и уснула, не выпуская игрушку из рук, будто боялась, что утром она исчезнет.
До пятого класса моим спасением была школа. Помню, как ждала свое Первое сентября, вскакивала ночью с десяток раз, чтобы проверить все ли положила в портфель, и еще раз полюбоваться на свою форму — темно-синие пиджачок и юбку в крупную складку, кипельно-белую блузку с кружевным воротником. А еще я безумно гордилась лакированными черными туфельками на ремешках. И белыми гольфами с помпонами. Мама потратила много сил, чтобы убедить меня одеться «по-девчачьи», но оно того стоило.
Помню до сих пор гладиолусы, из-за которых мне почти ничего не было видно, только расчерченный мелом, едва подсохший после вчерашнего дождика асфальт перед школой.
Моя первая учительница, спокойная и строгая, Анна Евгеньевна. Наш класс был ее последним набором. Потом она собиралась на заслуженный отдых. Седые волосы, зачесанные в тугой пучок. Старомодные роговые очки. Негромкий, хорошо поставленный голос. Когда класс начинал шуметь, она говорила еще тише. А иногда посреди урока математики, отвернувшись к окну, начинала читать нам Пушкина или Фета. И мы, завороженные, замолкали.
Я была твердой хорошисткой. Никогда не входила в число «звездочек», но и тройки, а тем более двойки, хватала очень редко. Может еще потому, что знала — за каждую из них меня ждет порка отцовским ремнем.
Однажды я попыталась, как многие мои одноклассники, исправить в дневнике «тройку» на «пятерку». И, конечно же, тут же была поймана с поличным отцом. Он снова высек меня ремнем по пятой точке, уложив к себе на колени. Я стискивала зубы, чтобы не разреветься. Мама тихо плакала в соседней комнате, где отец закрыл ее, чтобы не мешала. Багровые рубцы не заживали неделю. Каждый раз, когда я садилась, я вспоминала, чего стоит ложь.
Друзей я заводила тяжело. Может, была не слишком общительной, может, сказывался тяжелый характер, доставшийся от отца — упрямый, жесткий и прямой. Я не умела ни перед кем лебезить, всегда говорила правду в лоб. Не терпела обмана и подстав, не хотела ни с кем «дружить против кого-то». С мальчишками мне было проще, а вот девочки меня не слишком жаловали. И чем старше мы были, тем напряженнее становились отношения с одноклассницами.
Моим закадычным другом был Сережка Молчанов. Мы жили в одном доме и с первого класса каждое утро встречались у подъезда. А после уроков вместе лазали по деревьям и трубам, сваленным около котельной во дворе, таскали котлеты щенкам дворовой собаки Жульки, пригретой доброй дворничихой тетей Марусей, весной тайком от родителей уезжали на пригородной электричке до ближайшей лесополосы, рвали подснежники и продавали их по двадцать рублей у автобусной остановки.
Правда, наш бизнес однажды был жестоко пресечен, когда нас забрал в участок патруль ППС. Когда я сказала свою фамилию — Раменская, дежурный тут же позвонил моему отцу.
И опять я неделю шипела сквозь зубы от боли, когда садилась.
Сережка тогда впервые увидел, как я побледнела, когда за нами приехал мой отец, и почувствовал, какой леденящий ужас меня охватил. Взял за руку и сказал, что если бы был взрослым, я бы ничего с ним не боялась.
