Опасная красота. Поцелуи Иуды (СИ) - Аваланж Матильда (полная версия книги .txt) 📗
С трудом сдерживая слезы унижения и злости, я склоняюсь над его ботинками, проходя по и без того блестящей черной коже полиролью, всем своим существом ощущая его близость и его взгляд.
Внизу живота тугим клубком залегает что-то обжигающе-горячее и… стыдное. Будто бы невзначай он чуть поднимает руку, расслабленно лежащую на подлокотнике кресла, и моя грудь касается его кисти. Вмиг отреагировав на мимолетное прикосновение, соски твердеют и начинают ныть.
Вверх-вниз губкой для обуви по черной коже его возмутительно-агрессивных берцев. Ведь они должны блестеть, как зеркало…
Вверх-вниз перекатывается в моем животе раскаленный свинцовый шарик мучительно-сладкого желания, подбирающегося к налившимся густой, тягучей влагой складкам лона.
— У тебя на удивление классно получается, зайчонок, — Кастор Трой кривит тонкие губы, по-хозяйски лапая мою грудь, которая так приятно и полновесно ложится в его ладонь. Он сжимает и стискивает оба полушария, а я прикусываю губу и опускаю ресницы, боясь, что сейчас хлопнусь в обморок. — Тебе не в шлюхи надо было идти, а в чистильщики обуви. Ну, эти, которые на улицах, знаешь? Заработала бы на этом целое состояние, и не пришлось подвергаться таким моральным страданиям… Или ты не страдаешь, а, Моника?
Указательным и средним пальцами он сжимает и прямо сквозь ткань платья и кружево бюстгальтера до боли выкручивает мой сосок, отчего я выгибаюсь и едва сдерживаю рвущий внутренности позорный визг.
— Я не шлюха! Отпусти меня, я больше не могу… Хватит!
— Учитывая кой-какие твои секретики, вряд ли отдел по борьбе с нравственными преступлениями согласится — ты и сама знаешь, какие эти святоши на расправу скорые, — Трой вдруг убирает ноги со стола, а в следующее мгновение я оказываюсь сидящей у него на коленях — спиной к нему. — Если узнают, конечно. Но они не узнают, правда? Ты же будешь продолжать делать все от тебя зависящее, чтобы не узнали?
Прямо сквозь разделяющую нас одежду — сквозь мое откровенно-старомодное бабушкино платье и его форменные брюки я чувствую его член. Он упирается прямо в мой зад, чуть ниже того места, где между судорожно сведенных ляжек мокнет, насквозь пропитавшись текущей из меня влагой, тонкая полоска моих трусиков.
— Иди к чертям собачьим, сукин ты сын! — полувсхлипываю, с трудом удерживаясь, чтобы не начать двигать бедрами по его бедрам, по его твердому члену, и вместо этого пытаюсь вырваться.
Офицер Трой находится в прекрасной физической форме — он играючи выкручивает мне руки, в корне подавив малейшую попытку сопротивления.
— Как смеете вы разговаривать с начальством в подобном тоне, мисс Калдер? — в издевательском голосе Кастора — колючие ноты и, опаляя мою кожу жарким дыханием, по-вампирски острыми зубами он прикусывает мою шею.
Извиваюсь от боли, которая мешается с нездоровым, извращенным возбуждением, и панически дергаюсь, пытаясь выбиться из его стального захвата. Между моих ног горячо и мокро — отвратительно и так постыдно испытывать такое с этим мужчиной.
С самого первого взгляда я знала, что от него нужно держаться подальше. Но и подумать не могла, что когда-нибудь он обратит свое внимание на меня.
— Ладно, будь по-твоему, золотце, — Кастор Трой неожиданно отпихивает меня, но в его голодном, алчущем взгляде пляшут сумасшедшие черти. — Когда до тебя дойдет, какую яму ты себе вырыла, и ты на коленях приползешь ко мне исправлять положение, учти — одной полиролью ты не отделаешься. Тебе придется вылизать их своим чудесным маленьким язычком. И не только их, по правде сказать.
Глумливо указав взглядом на свои ботинки, он бросил «Проваливай, зайчонок!», и я, как ошпаренная, выскочила за дверь, наконец-то дав волю горючим слезам и сжирающему меня стыду.
ГЛАВА 1
Новая метла по-новому метет
Я бы тебе тихо спела
Голосом ангела про любовь,
Для тебя бы заря заалела
И тьма отступила вновь,
Я бы тебе танцевала,
Пока ты не скажешь «Довольно»,
Я бы тебя целовала,
Утешала, когда тебе больно.
Я бы тебе свою нежность дарила
В платье свадебном белом,
Я всем сердцем тебя полюбила -
Все для тебя я сделаю!
Может быть, это не самые лучшие и красивые в мире стихи, но я сочинила их сама, и они идут от моей души.
Да, Итан, я все-таки пишу тебе. Это так страшно, так волнительно, но так… правильно. Я просто это чувствую. Тому, что я испытываю, слишком тесно внутри — оно переполняет меня без остатка. Так тесно, что порой я не могу дышать и просто плачу.
Поверь, я никогда не решилась признаться, но молчать больше не могу. Если бы я говорила все это вслух, то просто умерла от стыда, но этому листу бумаги и тебе я могу доверить свое самое сокровенное. То, что не в силах сказать словами.
Итан, ты — самый чудесный, мужественный, порядочный и замечательный человек, которого я знаю. Самый добрый, мудрый и благородный! Я люблю тебя давно. Люблю огромной и светлой любовью и всей своей душой. Ты — именно тот, кого я ждала всю свою жизнь. Ты — мой человек, единственный мужчина, который способен сделать меня счастливой!
Я не прошу ответа или взаимности… Просто хочу, чтобы ты знал, что есть на свете девушка, которая тебя любит и будет любить всегда, что бы ни случилось.
твоя навеки, Моника Калдер
Поставив точку в конце предложения, я отложила ручку и поскорее свернула плотный лист, даже не перечитав написанное. Отправив письмо в заранее приготовленный конверт, поспешила его запечатать, по старинке лизнув треугольный край.
На языке остался сладковатый привкус состава для склеивания, но зато дело было сделано! Зная свою нерешительность — стань я перечитывать, обязательно взялась что-то исправить и переписать сто сорок раз.
А это привело бы к новым терзаниям! Нет, я решила! Я должна ему признаться — и будь, что будет!
Я действительно больше не могу молчать…
— Никки! Эй, ты здесь? Есть в этом мрачном подземелье кто живой?
Вот Фелиция всегда так! Называет архив, в котором я работаю, всякими нехорошими словами вроде «царства мертвых», «страны теней» и даже непонятным «владениями Гадеса». Кто такой Гадес — я понятия не имею, все хочу спросить — просветлиться, но каждый раз забываю. Впрочем, судя по ее тону, это довольно-таки мрачный персонаж.
Ну да, в архиве Главного Полицейского Управления Предьяла с первого взгляда не особо весело. Это огромное подвальное помещение с очень низкими потолками и слабо мерцающими зелеными лампами. Окон у меня в архиве нет, зато есть бесконечные ряды стеллажей, уставленных специальными контейнерами, в которых хранится вся документация, отправляемая в архив. Я зорко слежу за тем, чтобы все это содержалось в предельной аккуратности и протираю с каталогов пыль по два, а иногда и три раза на дню!
— Вот она где! На рабочем месте, как и всегда! Ну, кто бы сомневался! Зарылась, как мышка, в своем подвале, и света белого не видишь!
Фелиция Виклер стремительно появилась из-за стеллажей во всем великолепии своих темных кудряшек, вьющихся мелким бесом, яркого чистого лица с широкой белозубой улыбкой, обтягивающей юбки-карандаш и стильной шелковой блузки пудрового цвета, который, как она говорила, был самым модным в этом сезоне.
Фели так же, как и я, не входит в личный состав (и форма ей, как и мне, не положена), подвизаясь на самой что ни на есть прозаичной должности бухгалтера. Зато, в отличие от меня, подруга всегда в курсе свежих новостей, сплетен, всего самого интересного и зачастую скандального. Может быть, это потому, что бухгалтерия находится далеко не в подвале?
Но за свой подвал я обиделась, мне в нем было комфортно и даже уютно — никто не трогал меня, и я не трогала никого. Сама себе удивляюсь, как при таком-то характере я задумала пойти на такой шаг!
— И что же происходит там, на белом свете? — рассеянно переспросила — откровенно говоря, мне сейчас было вообще не до этого.
