Особый слуга (СИ) - Дьяченко Наталья (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗
С этими словами баронесса достала из ридикюля небольшую, размером с ладонь, акварель в овальной раме. На ней была изображена девушка, походившая на героиню старинных баллад туманного Альбиона. Ее темные волосы развевал ветерок, взгляд янтарных глаз был спокоен и задумчив, острые уголки небольшого, но изящно очерченного рта приподнимала улыбка, мягкая и действительно какая-то кошачья, если бы только кошки научились улыбаться.
— Однако, как хороша! — восхищенно молвил Остроумов.
— Свежа, словно погожий майский денек! Я хоть теперь готов предложить ей руку и сердце! — воскликнул Ковалевский.
— Брось, Алексис, ты предложил бы руку самому Сатане, кабы он согласится вызволить тебя из долгов. Ты недостоин графини. Вот я — другое дело, — осадил Ковалевского Верхоглядов, изучая портрет в свой черед.
— Но это же ненастоящая девушка! — удивился Пьеро, нетерпеливо заглядывая через плечо Серго, — такой красоты просто не бывает в жизни!
— Известно, портретисты врут. Кто ж захочет платить за седые виски, или длинный нос, или второй подбородок. Помню, один рисовальщик изобразил нашего полкового командира бравым молодцом, хотя так ой образины свет не видывал. Так командир буквально влюбился в свой портрет, всюду его за собой таскал, хвастал им без нужды, берег от непогод и шальных пуль. Ну и что в итоге? В одном из сражений полковника пристрелили, как паршивого пса, а портрет остался целохонек. Целым и выкинули, он даже пушки от ржавчины прикрыть не сгодился. Но все же я хотел бы составить собственное представление о графине, и коли она хотя бы вполовину так хороша, как эта акварель, я отобью ее у вас, господа! — вынес вердикт Караулов, похлопывая себя по правому боку, где красовалась изогнутая кавалерийская сабля, чтобы никто не сомневался, как именно он собирается одержать верх.
— Ах, вы не верите мне! Ну так ни слова не скажу больше, пока сами не убедитесь в моей правоте, — обиделась Алмазова, забирая портрет и порываясь убрать его обратно в ридикюль.
— Нет, нет, очаровательная Джейни, душечка, гений вы наш, — Алексис Ковалевский схватил пухлые ручки баронессы и принялся покрывать их частыми жалящими поцелуями. При этом ему удалось разжать женечкины пальцы и вновь завладеть портретом Полетт. — Мы ловим каждое ваше слово. Продолжайте, просим, просим! Расскажите, когда, наконец, мы дождемся приезда нашей графини.
Растаявшая от пыла молодого человека, Женечка смягчилась:
— Полетт обещала выехать в последних числах мая. Это значит, теперь она пересекает границу. Насколько мне известно, графиня желает задержаться на Менжимских водах, чтобы поправить здоровье, тем более это ей как раз по пути.
Полетт писала подруге так: «Вследствие болезни мужа последние годы мы жили довольно уединенно, мне страшно внезапно с головою окунуться в круговорот светского общества. Многих я забыла, а других попросту не знаю. Мальчики мои подросли и уже не нуждаются в ежечасной материнской опеке. Я намереваюсь отослать их к родителям, Николай Артамонович и Софья Егоровна давно хотели с ними познакомиться, а сама какое-то время побуду в Менжимске, чтобы лучше сориентироваться в нынешних веяниях света». Однако эти подробности хохотушка и болтушка Алмазова опустила.
Выслушав Женечку, Остроумов предложил:
— Мой хороший друг выпускает газету. Я попрошу его дать известие о приезде графини, чтобы он разместил его вместе с портретом на первой полосе, в колонке светских новостей. Пусть Полетт знает, что мы ее ждем! Ах, что за удивительная красавица! Положительно, я влюблен! Встретимся на водах, господа.
[1] Яркую комету можно было видеть с весны 1811 по начало зимы 1812 года. Но поскольку история альтернативная, от полного соответствия я сознательно уходила.
[2] Модный петербургский ресторан XIX века.
Ожидание (продолжение главы)
Полетт нисколько не переменили супружество и материнство. Пока длился вышеописанный разговор, белая парадная карета графини, разрисованная цветами и птицами, в упряжке из шести лошадей, как раз остановилась у перегораживающего дорогу шлагбаума, возле которого притулилась покосившаяся дощатая сторожка с единственным окном, куда было вставлено мутное, точно бельмо, стекло. Следом за этой каретой встала другая, попроще — в ней путешествовала горничная графини и гувернеры ее сыновей. Спустя довольно продолжительное время из сторожки, пошатываясь, вывалился офицер. Обрюзгший и грузный, он маялся от жары, мундир нестерпимо жал ему в животе и противно намок на спине, жесткий воротник-стойка впивался в горло, мешая дышать. Самогон, выторгованный офицером у местных за полстакана махорки и распитый за игрой в карты вчерашним вечером, оказался скверным, и теперь у него раскалывалась голова, а во рту было сухо, словно в пустыне.
Он лениво поплелся к шлагбауму, снизу вверх глянул на сытого холеного кучера, явно далекого от мук головной боли и жажды, спросил хрипло:
— Кто и по какому делу?
Вместо ответа дверца кареты вдруг распахнулась и оттуда легко выпорхнула молодая дама в отделанной беличьим мехом накидке. От такой приятной неожиданности офицер торопливо одернул пропотевшую форму и вытянулся во фрунт, как не тянулся даже перед начальством. За спиной графини в открытую дверцу кареты тотчас высунулись две любопытные мальчишеские физиономии, но офицер не обратил на них ни малейшего внимания.
Графиня была хороша. Она походила и не походила на девушку, изображенную на портрете: та была мечтой, видением, грезой, ее хотелось оберегать, укрыв от посторонних глаз; эта была живой, явленной, плотской, ею хотелось обладать, укрыв от посторонних глаз. Живя под южным солнцем, Полетт удалось сохранить аристократическую бледность кожи. Рот ее был невелик, зато красивой формы и ярок. Зная это, графиня часто улыбалась, тогда уголки ее губ делались остры, как стрелы Амура. У нее был плавный овал лица, живые золотисто-карие глаза под высокими дугами бровей и мягкие темные кудри. Рост позволял ей выделяться среди женщин, но не ставил вровень с мужчинами. Полетт была гибка станом, с тонкой талией и пышными бедрами дважды матери, с грудью высокой и полной, в которой матроны непременно усматривали вызов общественной морали, а мужчины — воплощение всех земных радостей.
Затянутой в кружево рукой графиня протянула офицеру подорожную. На тонком запястье взблеснул ажурный золотой браслет с рубиновыми подвесками. Полетт глубоко вздохнула, отчего накидка на миг распахнулась, открывая ложбинку между двух пышных алебастрово-белых полушарий. Затем графиня запрокинула к небу лицо, и глядя на яркое солнце широко распахнутыми очами, воскликнула с восторгом:
— Я возвращаюсь домой!
В уголках ее глаз блеснули слезы — не то от солнца, не то от чистейшей незамутненной радости. Голос графини был низким, грудным, с чарующей хрипотцой. Произнесенный этим голосом слова, даже такие скучные, как «контрибуция» или «либерализм», звучали воплощением соблазна. А уж когда Полетт обращалась к собеседнику напрямую, участливо глядя на него, улыбаясь по-кошачьи, вздыхая глубоко, точно от волнения, на нее хотелось смотреть и смотреть, не вдумываясь в смысл сказанного. Так случилось и на сей раз. Офицер завороженно следил, как острые уголки губ графини изгибаются в такт произнесенным словам, как взымается под накидкой пышная грудь, как блестят от волнения глаза цвета отличного шотландского виски. От такого зрелища даже головная боль отступила. Когда же Полетт пожелала узнать, может ли она продолжить путь, офицер вернул ей подорожную и пожелал счастливо прибыть к месту назначения, не желая признаваться, что не слышал ни единого произнесенного ею слова, потому что вместо этого гадал, как выглядит она под своими одеждами.
После этой встречи офицер долго видел Полетт во снах, обнаженную, как ему и мечталось, но проснувшись, забывал увиденное, помня только, что ночью побывал в раю, и будучи изгнанным оттуда, ходил смурной, мучаясь беспричинным томлением.
Менжимские воды
Благодаря газетам, все светское общество съехалось на Менжимские воды. Некогда модный, а в последние годы подзабытый курорт давно не знал такого наплыва. Со своею холостяцкою шайкой прибыл холеный неандерталец Верхоглядов. Остроумов написал родителями об одолевавшей его болезни, исцелить каковую могут лишь горный климат и минеральные ванны, если только батюшка и матушка согласятся оплатить лечение их бедного сына. Алексис Ковалевский спешно сошелся со старой девой Аделаидой Тумановой, согласившейся дать ему денег на дорогу и гостиницу. Всем своим большим семейством приехали Алмазовы, за ними следом примчался друг детства баронессы Пьеро Поцелуев. В погоне за пищей для пересудов пожаловали князь и княгиня Волковы, оба завзятые сплетники, в сопровождении личного доктора приехал старый ловелас граф Медоедов, явился отставной полковник Нежин с супругой и дочерью и многие, многие другие.
