Eden (ЛП) - "obsessmuch" (электронная книга txt) 📗
— Что… что? — заикаясь, выплевывает он.
Вот и все. Конец. Всему. Господи, все кончено…
— Ты слышал, — с несчастным видом шепчу я.
Он — бледный, почти зеленый — отводит взгляд, шаря глазами по полу, будто на нем лежит решение всех проблем.
— О боже, — шепчет он.
Закусив губу, чувствую, как по щекам катятся слезы.
— Прости, Рон, — продолжаю я. — Я бы все отдала, лишь бы не говорить тебе этого, но… но я должна была.
Он кивает, но я сомневаюсь, что он вообще слышал мои слова, потому что он выглядит таким потерянным. Покинутым всеми. Брошенным и одиноким.
— И… ребенок его, да? — натянуто произносит он.
— Да, — возможно, чуть резче, чем хотелось, отвечаю я. — Чей же еще?
Он беззвучно открывает и закрывает рот, а затем вновь качает головой.
— Мне жаль, — шепчу я, и мне правда очень жаль, что все так обернулось.
— Нет, я вовсе не имел в виду… просто, знаешь, Эйвери и Драко все время ошиваются рядом и… они могли причинить тебе вред, и я…
Возможно, ему было бы гораздо легче принять, что это ребенок насильника, а не того, кого я выбрала сама.
— Он… — глубокий вдох, — он знает?
Господи, это так… унизительно. Хочется провалиться сквозь землю.
— Да, знает, — бормочу в ответ с несчастным видом.
Рон поднимает взгляд к потолку и выглядит так, словно старается взять себя в руки.
— И что он сказал? — едва слышный шепот.
Не успеваю вовремя подавить усмешку.
— Уверена, ты и сам догадываешься, — с горечью отвечаю я. — Он был не в восторге.
Рон издает что-то вроде истерического смешка.
— Да уж, — бросает он. — Теперь понятно, почему он вчера так злился… спорю на что угодно, ты сказала ему вчера, да?
— Да.
Он прикусывает нижнюю губу — так сильно, что проступает кровь.
— Так… — заметно, что слова даются ему нелегко. Его синие глаза сверкают неистовым пламенем. — Ты… ты собираешься избавиться от ребенка, или что? — прямо интересуется он.
Ох, это одна из самых сложных вещей. Как сказать ему, что я собираюсь сохранить то, что окончательно уничтожит все былое между нами?
— Н-нет, — выдавливаю я. — Он… он хотел, чтобы я это сделала, даже дал мне специальное зелье, но я… — глубоко вздыхаю. — Я не смогла. Наверное, надо было, но я… просто не смогла.
— Почему?..
Он хмурится, пытаясь подобрать еще слова, но лишь сжимает губы и качает головой.
И я даже рада этой секундной передышке, потому что не могу ответить на его вопрос.
— Вот… вот сволочь, — выплевывает он. — Больной извращенец, ублюдок! Он… тебе же всего восемнадцать! Господи…
Стою на месте, заламывая руки.
— Знаю, Рон, но это…
Он не слушает, меряя шагами комнату взад-вперед и бурча под нос, обращаясь то ли ко мне, то ли к себе.
— Грязный, мерзкий… ровесница его сына… а его жена… о боже!
Внезапно он яростно вскрикивает, резко оборачивается и пинает мой столик, вряд ли замечая, как опасно при этом дребезжит зеркало.
— Да я, блядь, УБЬЮ ЕГО! — взрывается он, выпуская накопившиеся злость и ненависть. — Ублюдок! Убью! Этот ребенок… Господи, это должен был быть…
Он закрывает лицо руками, не в силах продолжать дальше, и рвано дышит.
Внутри все обрывается: я знаю, что он хотел сказать. Знаю, потому что сама не единожды говорила себе это.
— Да, должен был, — с горечью произношу я. — Но… что сделано — то сделано.
Тишина поглощает мои бесполезные, никчемные оправдания. Он молча поворачивается ко мне, не поднимая глаз от пола.
— Хотела бы я, чтобы ребенок был твоим, Рон, — мой голос дрожит. — Правда. Но это невозможно…
— А может и возможно…
Непонимающе хмурюсь.
Он поднимает голову: жесткая линия подбородка и плотно сжатые губы — весь его вид говорит о решительности.
— Что ты имеешь в виду? — мне кажется, я знаю, о чем он. Признаться, я просто пытаюсь выиграть время и разобраться, как реагировать на то, что он собирается предложить.
Он делает шаг вперед.
— Они уже… им же известно, что… все уверены, что мы небезразличны друг другу, в определенном смысле. Все, кроме… него, — он краснеет, но все равно продолжает. — Возможно…
Пройдясь по комнате туда-сюда, он поворачивается и обращается ко мне, снова глядя в пол.
— Знаю, мы можем никогда и не выбраться отсюда, — бормочет он. — Но если у нас получится, я не против… я был бы рад притвориться…
Остановившись, он смотрит на меня — глаза блестят — и в момент оказывается подле, крепко сжимая мои ладони в своих.
— Ты разрешишь мне оберегать тебя, Гермиона? Если мы когда-нибудь выберемся отсюда, можно я буду заботиться о тебе?
Смотрю на него, едва осознавая, какой беспорядок творится у меня в голове.
— Не думаю, что мы выберемся… — начинаю я, но он качает головой.
— Даже если нет, я все еще мог бы помочь, — решительно говорит он. — Я мог бы… я мог бы сказать, что это мой ребенок.
Качаю головой, и слова так и рвутся наружу.
— Они убьют тебя за… порождение полукровок, Рон…
— Ну, это вряд ли, — уверенно отвечает он. — Я им нужен. И я — не ослушавшийся Пожиратель Смерти, которого можно показательно казнить. Зачем бы им убивать меня, когда я нужен им, чтобы держать на коротком поводке моих родителей или чтобы добраться до Гарри?
Я… боже мой, я не знаю, что и думать!
— Но что будет, когда он родится? — я в отчаянии. — Если у него будут светлые волосы и бледная кожа? Они не дураки, и сразу поймут, что к чему…
— Девять месяцев — долгий срок, Гермиона, — его глаза горят почти… возбужденно. — Мы вполне можем быть свободны к тому времени. И если это случится…
Он крепче сжимает мои руки.
— Обещаю, что не оставлю тебя, — слегка запинаясь, продолжает он. — Я знаю, что не так умен, как ты, и скорее всего никогда не стану богатым. Но я… я люблю тебя.
Сердце грохочет, когда я смотрю в его горящие, сияющие глаза.
— Если ты захочешь, я буду любить тебя до конца своей жизни, — говорит он. — Притворюсь, что это мой ребенок. Даже если мы останемся здесь, я буду настаивать на этом. Мы могли бы сказать, что мы… ну, понимаешь… что нас оставили наедине…
Он переводит дыхание.
— А если мы выберемся… я буду воспитывать этого ребенка, как своего, если ты будешь не против. Ты никогда не услышишь пересудов за спиной о том, кто его отец. Мы скажем, что он мой, и ребенок никогда не узнает правды.
От удивления у меня отваливается челюсть.
— Ты… ты правда пошел бы на это? — слова даются нелегко. — Воспитал бы ребенка Пожирателя Смерти как своего?
Он колеблется сотую долю секунды, но кивает с твердой уверенностью.
— Чтобы быть с тобой, я пойду на что угодно. Все, чего я всегда хотел, это быть с тобой. И если ты только позволишь мне, если мы выберемся отсюда, я до конца жизни буду о тебе заботиться.
Он падает на колени, сжимая мои ладони.
— Если мы станем свободны… — он чуть колеблется. — Гермиона, ты выйдешь за меня?
Смотрю на него, не зная, что сказать. Ни единой мысли в голове.
Я мечтала об этом моменте несчетное количество раз. Глупо хихикала в подушку, лежа после отбоя в женской спальне Гриффиндора, и вспоминала, как он улыбался мне или смотрел в мою сторону, и думала о том, что было бы, сделай он мне когда-нибудь предложение.
Но девичьи грезы об ужине при свечах и кольце с бриллиантом были безжалостно уничтожены Люциусом Малфоем. И сейчас я неожиданно понимаю, что происходит то, о чем я никогда бы и не подумала: я действительно сомневаюсь, принимать предложение Рона или нет.
Но… а какой еще у меня есть выход?
Я люблю его. Правда, люблю. Он добрый, смелый, хороший. Он — моя опора. Он никогда не причинит мне боли.
Но он не Люциус.
Люциус никогда не стал бы… никогда не предложил бы мне такое, даже если бы захотел.
Ко всему прочему, если мы сбежим, нужно будет куда-то идти, ведь родители мертвы, и мне необходимкто-то, кто позаботится обо мне и… и о ребенке. Я слишком молода, чтобы растить его в одиночку. Может, будь я постарше…
