Жюстина, или Несчастья добродетели - де Сад Маркиз Донасье?н Альфонс Франсуа (читать книги онлайн полностью без сокращений TXT) 📗

Вы говорите, друзья мои, что пытки, которые я бы ввел, будь у меня в руках соответствующая власть, были бы неизмеримо более жестокими, чем те, что применяются ныне. И, конечно же, они практиковались бы гораздо чаще. Запомните, что покорность народа, эта покорность, столь необходимая для правителя, всегда обусловлена только насилием и размахом казней [72]. Любой властитель, желающий править через посредство милосердия, будет очень скоро сброшен с престола. Жестокое животное, называемое народом, требует, чтобы им правили железной рукой: вы пропали, как только позволите ему осознать собственную силу. Если бы я был правителем, презренная кровь простонародья проливалась бы ежеминутно; я бы устрашил его жестокими кровавыми уроками, независимо от степени виновности я бы казнил его, чтобы усилить его зависимость, я бы лишил его всех средств подняться с колен, я бы обрек его на вечный и тяжкий труд, причем за столь мизерное вознаграждение, что сама мысль сбросить с себя оковы была бы для него невозможной…

— Надо бы превратить его в тягловый скот, — вступил в разговор аббат, — который можно забивать, как быков на бойне; надо бы задавить его налогами, контрибуциями…

— Не сомневайтесь в том, — продолжал епископ, — что эта нечисть разрушает пружины государства своей въедливой ржавчиной, так давайте вырвем ее с корнем, и я мог бы предложить для этого следующие способы.

1. Прежде всего важно не только разрешить, но и узаконить детоубийство. Только этот мудрый закон позволил китайцам сократить чрезмерное население, которое иссушало нацию и давило на нее с такой силой, что непременно потрясло бы все государственные основы. Умный китаец, без сожаления убивающий ребенка, которого не может прокормить, не видит ничего плохого в том, чтобы избавиться от лишней обузы. Этот закон следует дать народу, который вы желаете поработить, особенно остерегайтесь строить приюты для плодов его распутства; пусть женщина, родившая ребенка, принародно убивает его, пусть у нее не будет никакой возможности спасти своего выродка; она сама должна караться смертью, если захочет сохранить этот бесполезный плод, как это принято на острове Таити, где женщин, принадлежащих народности «арреоисов», затаптывают ногами, если они производят на свет детей или не убивают их сразу после рождения [73].

2. Затем необходимо, чтобы специальные комиссары регулярно посещали всех крестьян и беспощадно изымали излишки в доме. Эти визиты должны быть неожиданны, стремительны, в них должен принимать участие палач, который займется излишками в семействе. Каждая семья должна иметь средств не более, чем для троих детей, а все, что сверх этого, будет конфисковываться комиссарами. При такой предосторожности не будет опасений, что крестьянин посмеет завести больше детей, чем ему положено по закону. Если он вздумает упрямиться, задавите его непосильными налогами, а если и это не поможет, убейте его жену на его глазах и не забывайте, что все неприятности и беды любого правительства проистекают из чрезмерного роста населения. Бедняк и живет только для того, чтобы быть полезным богатому, чтобы его подстилали под ноги при переходах через болото, как это практиковал Магомет в Константинополе. Поэтому не церемоньтесь с ним, заставьте его посредством нищеты и лишений исполнять на земле только роль, исконно ему предназначенную; пусть он сам приводит своих лишних детей в ваш салон наслаждений, где вы будете бесчестить их или убивать, если вам захочется. Вот единственный способ держать в узде эту сволочь, которая, если дать ей волю, рано или поздно разрушит устои государства.}

3. Следующий важный момент — вернуть народ в ярмо рабства, из которого вытащили его жадность и негодная политика наших королей. Опасаясь могущества знати, они освободили народ, чтобы сохранить равновесие, забыв о неравенстве возможностей, забыв о том, что знать, которую они хотели ослабить, увлечет за собой в пропасть и трон. Если уж короли не желают отдать сеньорам крестьян, которые прежде были их крепостными, пусть они оставят их себе — я не возражаю, но пусть держат их в рабстве: нет ничего опаснее, чем свободный народ. Ведь только через полное угнетение этого класса, то есть обрекая его на самое жестокое рабство, сокращая его средства к существованию, лишая его всяческих благ, заставляя его покупать ценой невыносимого труда скудное пропитание — только так вы сократите население, бич для любого государства, ужаснейшую опасность, которая обязательно разрушит его, и никакого снисхождения в этом вопросе, иначе слишком печальны будут последствия.

4. Другой мерой, еще более необходимой, чем предыдущая, является полная отмена всяческих подаяний — как общественных, так и частных. Я бы установил штраф для того, кто посмеет совершить этот губительный поступок, опасность которого совершенно очевидна. Мы сетуем на обилие нищих и в то же время поощряем их своей благотворительностью! Представьте себе идиота, который жалуется, что его одолевают мухи, и чтобы отогнать их, мажет свое тело медом. Итак, никаких подаяний, никакого снисхождения к праздности! Не забывайте, что если тот плут Иисус проповедовал такой образ жизни, так он сам был попрошайкой и бродягой, которого римляне должны были не презирать и высмеивать, а предать самой жестокой и позорной казни.

5. Прибавьте к этим способам уменьшения населения еще один, не менее действенный: надо окружить уважением холостяков, педерастов, лесбиянок, мастурбаторов, то есть всех заклятых врагов потомства, у которых нет иных принципов, кроме как не допускать оплодотворения. Пусть убийца пользуется в государстве почетом: поскольку цель заключается в сокращении излишков, которые подрывают нацию, не следует наказывать того, кто сея смерть, больше всего близок вам по духу; цените его, даже платите ему, и наша общая цель будет достигнута.

6. Для того, чтобы эффективно использовать методы, о которых я говорил, надо перевести все зерно в общественные склады в самых больших городах Франции и оставить крестьянам только самое необходимое количество. Таким образом вы получите предлог делать у них в домах обыск и забирать у несчастных даже то, что вы им оставили на весь год. Отныне вам нечего опасаться бунта или революции: ваши мятежники находятся либо у вас в кулаке, либо под дамокловым мечом правосудия и в любом случае бессильны. Теперь правительству остается зорко следить за порядком и подавлять недовольство самыми решительными мерами, и вот страна ваша успокаивается, гидра обезврежена и мир восстановлен.

— А ведь ваш фаллос давно уже стоит, монсеньер, — лукаво заметила Дюбуа.

— Это правда, — ответил епископ, — такие мысли необыкновенно распаляют мое воображение, и я чувствую, что был бы счастливейшим из смертных, если бы смог осуществить их.

— Было время, когда вы могли, монсеньер, и насколько мне известно, вы немало натворили.

— И это правда, я вволю пользовался своей властью.

— А кто ею не пользуется?..

— Только дураки, только они придерживаются рамок, неизвестных таким людям, как мы… Ах, дорогая Дюбуа, какие прекрасные времена ты мне напомнила! Какой тогда у меня был развращенный двор! Как я наслаждался вседозволенностью!

Заметив, что при этих сладостных воспоминаниях епископ дал волю рукам, Дюбуа сказала:

— Монсеньер, не заставляйте нашу Жюстину томиться в ожидании: я вижу по ее состоянию, как ужасно ожидание смерти. Однако я осмелюсь напомнить, что вы обещали утолить мою жажду мести, это — единственная милость, о которой я вас прошу, и я буду огорчена, если вы приговорите ее к легкой смерти, которую испытала Евлалия.

— Ну что ж, — сказал прелат, похлопывая жертву по ягодицам и щипая ей грудь, — в таком случае надо убрать центральную декорацию в этом салоне. Вы, аббат, приготовьте ту адскую машину, которая одновременно обжигает, режет и дробит кости — ту самую, что мы испробовали неделю назад на юной деве, столь прекрасной, нежной и кроткой.