Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ) - Ангелос Валерия (читать книги полностью .txt) 📗
Кричать попросту не способна. Губы приоткрыты в немом вопле, соленые тропы проложены по разгоряченным щекам. Обнаженный живот плотно прижат к прохладной поверхности.
— Расставь ноги, — раздается приказ. — Шире.
Ледяные оковы пленяют щиколотки, а языки пламени лижут икры, огонь поднимается выше, задерживается на впадинах под коленями и вспыхивает с новой силой, изучает бедра. Прикосновения фон Вейганда ощущаются глубоко внутри, под кожей, и когда он сжимает мою грудь, кажется, проникает до сердца, управляет живительным ритмом. Властные пальцы впиваются жестко, держат цепко, не позволяют вырваться из липкой паутины страха.
Потерянная в лабиринтах ночи, отдаюсь на растерзание. Добровольно подписываю согласие на эвтаназию.
Но…
Этого ты хотела.
Страшилась и жаждала. Неосознанно, интуитивно, изначально мечтая о подвале, начищенных до блеска сапогах и еврейской девушке в цепях.
— Больше нечего сказать? — насмешливо интересуется он, разводит мои руки в стороны, защелкивает железо на запястьях. — Кроме жалких всхлипываний и «нет, не надо»?
Нежно собирает спутанные волосы в хвост, бережно укладывает на бок, оголяя натянутую струной спину. Обходит крест, останавливается напротив, ухмыляется при виде моих слез, упивается превосходством.
И плотину прорывает, застываю между злобой и ужасом, в состоянии близком к пограничному:
— Доволен? Рад? Возбуждаешься? Что ты будешь делать дальше?! Выпорешь меня плетью, изнасилуешь прямо на этом кресте… или попробуешь другие игрушки? Изобьешь или начнешь пытать? — срываюсь на истерику, не могу сдержаться, не управляю словесным потоком, неудержимо несусь в зияющую пропасть. — Думаешь, это поможет, спасет тебя от признания очевидного, от того, что есть вещи, которые ты не можешь контролировать, что есть люди, которых не сломать… потому что, ломая меня, ты себя ломаешь… себя наказываешь!
Не останавливаюсь, даже когда усмешка приобретает недобрый оттенок, становится похожей на звериный оскал, и черные глаза наполняет арктический холод.
— Извращенные игры… твои гребаные игры… достали. Понимаешь?! Я не буду играть, надоело… Почему нужно обязательно тащить в долбаную камеру пыток? Это последствия детской травмы или врожденное психическое увечье? И я не боюсь, я знаю, что ты ничего мне не сделаешь… по-настоящему плохого… черт, ладно! Боюсь! Как можно не бояться, если ты ведешь себя как… вот как сейчас, — задыхаюсь, беру непродолжительную паузу и довожу безумие до логического конца: — Знаешь, чем привлекает Гай? Он нормальный! Обычный, простой и понятный. К нему не надо искать подход и нет такого, как с бомбой — перережь неправильный провод и разнесет нах… не важно. Просто, зачем делаешь это? Я же… я ведь люблю тебя… только тебя!
Фон Вейганд проводит большим пальцем по моим дрожащим губам.
И запал тухнет. Включается мозг, становится ясно, что наружу прорвалась суицидальная речь.
Неужели я посмела?
Его рука перемещается на горло, сдавливает ровно настолько, чтобы продемонстрировать силу и власть, заставить поежиться, однако не причиняет боли.
— Твои ответы я приму позже, когда буду полностью уверен в их искренности. Поверь, ты не сумеешь солгать. Мы действительно откровенны и выкладываем карты на стол, — медленно произносит он, выделяя каждое слово. — Я никогда не ломал тебя и не намерен ломать в обозримом будущем. Да, я могу и контролирую все, во всяком случае, касательно твоей персоны. Это не игры, а реальность. Относительно моего психического здоровья никаких серьезных травм не припоминаю. Мне нравится побеждать. Разделяй и властвуй.
Он наклоняется, касается губами моих приоткрытых губ, не целует, впитывает прерывистое дыхание.
— Когда мы встретились в первый раз на том запущенном заводе, и я сжал твою ладонь, помнишь? — хрипло шепчет в мой рот. — Очень захотелось увидеть тебя здесь, голой, окровавленной, на коленях. Заставить кричать и рыдать. Захотелось распечатать аппетитную задницу. Насиловать и разрывать. Но вот проблема — столько раз сдерживаться, откладывать десерт… зачем?
— Зачем? — сдавленно выдыхаю.
Фон Вейганд ничего не говорит, уничтожает остатки дрогнувшей реальности неистовым поцелуем, буквально вгрызается в мой рот. Жадно, ненасытно, алчно. Словно выжигает клеймо. А потом зубы хищника сжимают нижнюю губу, неожиданно и безжалостно, резко и до крови, заставляя взвыть и дернуться, забиться в стальных путах. В цепях, которые держат крепче железа. И боль обжигает нещадно, заставляет извиваться, наполняет глаза новой порцией слез, обдает кипятком.
— Дело не в сексе. Это глубже. Не отпускает, — он прерывает пытку, целомудренно касается моей щеки, оставляет алый бутон на память.
Плачу беззвучно, задыхаюсь, не в силах сдержать тихую истерику.
— Отказываюсь признать возвышенное чувство, ненавижу себя за слабость, мучаюсь, трусливо отрицая очевидное, или, может быть, ревную, поверил в измену и очень огорчился, что ты не оправдала ожиданий.
Фон Вейганд делает несколько шагов, снова оказывается сзади.
— Нет, — саркастический смешок. — Ничего этого нет.
Крупные ладони ложатся на грудь, грубо стискивают, вырывая из моего горла очередной всхлип. Пальцы пробираются между черной кожей креста и моей, контрастно белоснежной. Невыносимо долго исследуют живот, а после проникают туда, где вопреки законам здравого смысла, удивительно мокро и поразительно горячо.
— Но если когда-нибудь, хоть один раз, хоть кому-то позволишь просто коснуться себя, вот так…
Сводящее с ума движение. Мой грешный стон сливается с его издевательским смехом.
— Запру в подвале навсегда, буду на цепи держать, никогда не выпущу, — елейным тоном сообщает фон Вейганд.
Сладостные маневры ускоряются, активируют нужные точки. Заставляют извиваться, выгибаться и вырываться из цепей, стирая запястья в кровь.
— Впервые не знаю, как далеко способен зайти. Догадываешься, что означает желание такого человека? Загнать в угол. Никогда не отпускать. Ни на миг. Унижать и возвышать. Могу разрушить всю твою жизнь, отобрать близких людей, по одному забрать каждого. Простого звонка достаточно. Единственного слова. Ты будешь в ногах валяться, вымаливать пощаду. Могу в животное тебя превратить.
Унижает, когда мы остаемся наедине, вдали от посторонних глаз, даже если заставит вылизывать свои сапоги, никто не узнает. А возвышает перед всеми, заставляет уважать и не терпит возражений, вывел в свет и зажег новую звезду в бестиарии высшего общества.
— Ты пахнешь моей, — шепчет фон Вейганд и трется бородой о напрягшуюся шею, его пальцы не прекращают атаку. — Meine Kleine (Моя маленькая), я забрал тебя всю.
В огненный шар возбуждения вплетаются нити ледяного ужаса. Дрожь первобытного страха почти неотличима от сладостных импульсов надвигающегося оргазма. Не хочу испытывать наслаждение, проклинаю свою слабость, но прекрасно сознаю, что не выживу без этих умелых пальцев. Без него больше не существую.
— Ты пробудила чувства не в том мужчине, — он слизывает свежие капли крови, проступившие на моих губах, заставляет поморщиться от болезненных вспышек. — Мне тебя всегда мало.
Горько-сладкое наслаждение. Боль подстегивает чувства, подталкивает к порочной капитуляции, ослепительному взрыву. Обмякаю в железных объятьях, в стальных оковах. Глотаю металл, закрываю глаза, погружаюсь в ночь и отдаюсь безумию. Острой смеси боли и наслаждения, где цветность обозначена гремучей смесью ядовитых оттенков.
— Это голод.
Фон Вейганд отстраняется.
— Неутолимый.
И я понимаю — мы в самом начале. Мой любимый мучитель никуда не торопится. Ему незачем спешить.
Глава 2.4
— Знаешь, что одним точным ударом кнута можно перебить позвоночник? И, наоборот, сто или триста ударов не нанесут непоправимого вреда здоровью? — его голос доносится издалека. — Все зависит от техники владения и, разумеется, поставленной цели. Убить, покалечить, наказать. Есть разница, да?
В общем и целом, хотелось бы отказаться от бесед и малодушно дезертировать с поля боя, но мои супергеройские способности дали заметную брешь. Для приличия активно дергаю цепи, однако не получаю никаких положительных результатов. Только расцарапанные запястья и саднящие лодыжки.
