Жюльетта. Том II - де Сад Маркиз Донасье?н Альфонс Франсуа (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗

– Многоуважаемый хозяин, – обратилась к нему королева, – мы пришли в это священное место, чтобы разделить ваши удовольствия и попытаться разгадать вашу тайну; не обращайте на нас внимания, наслаждайтесь, мы не будем мешать вам.

Перед алтарем стояли заваленные цветами скамейки, мы сели на них, божество спустилось с алтаря, и церемония началась.

Нашим глазам предстал соблазнительный зад Франкавиллы, двум отрокам было доверено раздвигать ягодицы и вставлять в отверстие гигантские члены, которые по очереди вламывались в святая святых князя; еще двенадцать детей готовили орудия к натиску. Ни разу за всю свою жизнь я не видела такой слаженности в действиях. Великолепнейшие мужские атрибуты переходили из рук в руки и исчезали в анусе верховного жреца, после нескольких толчков они извлекались и заменялись очередными, и все это происходило легко, изящно, без усилий и вызывало восхищение. Менее чем за два часа все три сотни членов побывали в заднице Франкавиллы; как только был извлечен самый последний, князь повернулся к нам и при помощи двух юных ганимедов выбросил из себя несколько капель мутноватого семени, сопровождая эякуляцию пронзительными криками. После чего совершенно успокоился и заговорил:

– Мое седалище в катастрофическом состоянии, но вы хотели видеть, на что оно способно, и я удовлетворил ваше любопытство. Кстати, осмелюсь предположить, что ни одна из присутствующих дам не выдерживала подобного натиска.

– Вы правы, – сказала Клервиль, приятно пораженная всем увиденным, – но я в любое время готова бросить вам вызов, князь, причем готова подставить хоть зад, хоть влагалище, и держу пари, что не уступлю вам.

– Не спешите, радость моя, не спешите, – вставила Шарлотта, – вы видели лишь малую толику подвигов моего кузена, но он, не дрогнув, может выдержать десяток батальонов.

– Пусть зовет сюда всю свою армию, – с обычным хладнокровием заявила Клервиль. – Однако, сир, ваш князь, надеюсь, не думает, что мы удовлетворимся зрелищем его подвигов?

– Ну конечно же нет, – ответил король, – однако несмотря на вашу непревзойденную красоту, милые дамы, вы должны понять, что среди этих молодых людей не найдется ни одного, который пожелал бы даже прикоснуться к вам.

– Отчего же? Разве у нас нет задниц?

– Ни один, – подтвердил Франкавилла, – ни один из них не соблазнится, и даже если бы вам удалось каким-то чудом склонить кого-нибудь к этому, я ни за что больше не согласился бы подпустить вероотступника к себе.

– Так вот почему они придерживаются вашей веры, – усмехнулась Клервиль, – но и не осуждаю вас. Однако мы рассчитываем хотя бы на ужин, раз уж вы лишаете нас плотских утех; пусть нас утешит Комус [112] , если Киприда подвергает нас столь жестоким лишениям.

– Как красиво вы изъясняетесь! – с искренним уважением воскликнул Франкавилла.

Ганимеды скоро подали ужин, великолепнее которого вряд ли видел кто-нибудь из смертных, и за стол сели шестеро избранных: король, королева, князь, две моих сестры и я. Не буду описывать все утонченные яства, скажу лишь, что блюда и вина из всех стран земли сменяли друг друга беспрерывно и в невообразимом количестве; на меня произвел впечатление еще один факт – признак неслыханной и, конечно, чисто патрицианской роскоши: почти нетронутые блюда и напитки, чтобы освободить место для следующих, периодически вываливались в большие серебряные желоба, откуда смывались прямо в сточную канаву.

– Этими остатками могли бы поживиться многие несчастные, – заметила Олимпия.

– Несчастные? Наше существование на земле отрицает существование тех, кто ниже нас, – объяснил Франкавилла, – мне отвратительна сама мысль о том, что наши объедки могут кому-то облегчить участь.

– Сердце у него настолько же твердое, насколько благороден и щедр его зад, – вставил Фердинанд.

– Я нигде не встречала подобной расточительности, – сказала Клервиль, – но она мне нравится. Особенно я восхищена этим искусным устройством для удаления остатков пищи. Между прочим, такая трапеза еще и оттого приятна, что мы можем считать себя единственными существами, достойными жить на свете.

– В самом деле, что значит для меня плебс, когда я имею все, что хочу? – добавил князь. – Его нищета служит еще одной приправой для моих наслаждений, и я не был бы так счастлив, если бы никто не страдал рядом; такое сравнение составляет половину удовольствия в жизни.

– Оно очень жестокое, это сравнение, – заметила я.

– Естественно, ибо нет ничего более жестокого, чем Природа, и тот, кто соблюдает неукоснительно, до последней буквы, ее заветы, непременно становится убийцей и злодеем [113] .

– Это хорошие и здоровые правила, – сказал Фердинанд, – но они вредят твоей репутации: если бы ты только слышал, что говорят о тебе в Неаполе…

– Фи, я не из тех, кто принимает ложь близко к сердцу, – так ответил князь, – кроме того, репутация – это такая малость в жизни, что меня ничуть не трогает, когда толпа забавляется тем, что распускает слухи о вещах, которые доставляют мне большое удовольствие.

– Ах, мой господин, – заговорила я нарочито назидательным тоном, – ведь к такой черствости вас привели страсти, но не через страсти выражает Природа свою волю, как хочется думать развратным личностям, подобным вам. Эти чувства суть плоды гнева Природы, и мы можем освободиться от их власти, если будем молить Предвечного о спасении, но спасение это надо заслужить. Вашу задницу ежедневно посещают три-четыре сотни фаллосов, вы бежите от исповеди, никогда не принимаете святого причастия, яростно противитесь благим намерениям и при этом собираетесь заслужить милость небесную. Нет, сударь, не таким образом можно замолить свои грехи или хотя бы добиться снисхождения. Скажите, как можно сжалиться над вами, если вы упорствуете в своих порочных делах; подумайте о том, что ждет вас в следующем мире; неужели вы, будучи свободным в выборе между добром и злом, полагаете, что справедливый Бог, который дал вам эту свободу, не накажет вас за неправедность? Неужели вы полагаете, друг мой, что лучше терпеть вечные муки, нежели поразмыслить над своей участью и пожертвовать своими гнусными наклонностями, которые даже в этой жизни доставляют вам ничтожные, мизерные удовольствия, зато приносят бесконечные и неисчислимые заботы, неприятности, огорчения и сожаления? Одним словом, разве для низменных плотских утех сотворил нас Всевышний?