Вольно дворняге на звезды выть (СИ) - Чацкая Настя (первая книга .txt) 📗
Чтобы разорвать повисшую тишину, он спрашивает недовольно:
— Где взял мой домашний номер?
— Пейджи передала, что я звонил?
— Нет, блядь, — бесится Рыжий, — я сам догадался. Прикинь.
После выпада становится ещё легче. Удается расслабить сжатый кулак, и ручка, зажатая в пальцах, перестаёт еле слышно хрустеть. Кровь медленно поступает в удушенные капилляры, и подушечки пальцев теплеют.
Хэ Тянь недолго молчит, словно вслушивается в его слова. Голос всё ещё улыбающийся, но какой-то усталый:
— Узнал когда-то. В учительской.
— Это называется «преследование», чувак.
— Заяви на меня, — снова смеётся он, — чувак.
Рыжий закатывает глаза. Заявить на него, да. Чтобы копы пришли, назвали его «мистер Хэ», спросили, всё ли в порядке, поклонились и ушли.
Он откидывается на спинку рабочего кресла. Бросает ручку на тетрадь с недоделанным домашним заданием.
Спрашивает:
— Чё тебе надо?
Хэ Тянь чем-то шуршит. Возможно, переложил телефон в другую руку или плечом прижал его к уху, потому что занят: книгу держит или… да хрен его знает. Об этом Рыжий думать точно не собирается. Ему пофигу, чем занимаются мажоры в Токио.
— Ничего, — говорит Хэ Тянь. У него там снова что-то передвигается, затем слышен усталый выдох, словно он наконец-то сел после долгого рабочего дня. — Я соскучился по твоему голосу.
Рыжий прекрасно понимает, что это. Провокация, поиск красной кнопки — наощупь, — после нажатия на которую обычно происходит взрыв. Но мурашки всё равно стягивают лопатки, медленно пробираются в горло.
— Ага. Попизди мне ещё, — отвечает он. Сглатывает. Сверлит взглядом свои расставленные колени. Думает: заткнись, уебан. Заткнись, уебан. Заткнись.
— Ладно, тогда… чем занимаешься?
Вопрос настолько за уши притянутый, что Рыжий не выдерживает, психует:
— Слушай, харош! Тебе не западло бабки тратить на этот бред? Или ты отсосал оператору мобильной связи, чтоб тебя с Китаем забесплатно соединили? Я б не удивился.
Хэ Тянь недолго молчит — Рыжий в трубке слышит только своё снова застучавшее сердце. Потом насмешливый голос:
— Нет, оператору не отсасывал.
И вопрос почти срывается с губ: а кому, мол, ты уже член сосал, если не оператору, — но, слава богу, слава тебе, Господи, Рыжий вовремя заставляет себя заткнуться. Наверняка, на это и был расчёт. И щёки медленно подогреваются кровью. Чуть не попался.
— Ты придурок, — говорит Рыжий.
Он поднимается из-за стола. Слышит негромкое фырканье в трубке, подходит к окну и отодвигает плотную штору, чтобы запустить в комнату немного вечернего воздуха.
Бросает взгляд на месяц в небе, думает: сколько в Токио времени? На час больше? Или меньше?
Какая, в жопу, разница.
— Позвони лучше своему дружку, — говорит, — он соскучился по тебе. Вчера сидел и депрессовал, чуть плесенью не покрылся.
— Вместе с тобой?
— Ага, мечтай.
— С Йонгом я и так созваниваюсь, — говорит Хэ Тянь, и сердце почему-то пропускает удар.
Для этого нет никакого адекватного объяснения. Они друзья — конечно, они поддерживают связь. Но Рыжему почему-то кажется, что его только что по-крепкому наебали, наёбывали всю неделю. Со своим попугаем-неразлучником он созванивается, а Рыжий? А что — Рыжий?..
Серьёзно, кто они такие, чтобы созваниваться? Что у них? Дружбой это точно не назовёшь. Хэ Тянь просто нравится его матери. Он просто увязывался за ним в течение полугода, доставал, заёбывал. Клеился.
Нахуя звонить Рыжему?
— Ясно, — говорит он.
Почему-то начинает подташнивать.
— У Йонга давно есть мой номер, которым я пользуюсь в Токио, — добавляет Хэ Тянь. — Это же не первая поездка.
Рыжий молчит.
— И Скайп тоже никто не отменял.
— Да завались ты уже, — раздражённо бросает Рыжий. — Насрать мне.
— У тебя есть Скайп?
— Нет. Я ж в пещере живу.
Хэ Тянь вздыхает, но почему-то кажется, что это не тяжелый вздох. Просто вздох. Так иногда вздыхают, когда после долгой болезни выходят на свежий воздух.
— Скинешь мне логин.
— Я не собираюсь созваниваться с тобой по видеосвязи.
— Почему?
ПОТОМУ ЧТО. Потому что, блядь.
Рыжий садится на свою кровать и сжимает свободной рукой переносицу. Потому что во всём происходящем нет ни хрена нормального. Потому что и Ли, и мама задолбали его вопросом «всё ли в порядке», как будто Рыжему ампутировали ногу, а теперь он учится ходить на протезе. Потому что он никогда не был ни от чего зависимым, а теперь его долбит мысль о том, что Хэ Тянь тупо молчал шесть дней, хотя припёрся к нему домой, чтобы попрощаться. К нему, а не к Йонгу.
Сука. Это так тупо.
Мама в детстве всегда говорила, что если болит зуб, нужно его вырвать и дать место новому, более крепкому зубу. А вырывать зубы медленно — идиотизм. Это ещё больнее, чем терпеть, когда он просто ноет.
— Гуань.
— Я тебе не «Гуань», мажорчик, — глухо огрызается Рыжий.
— Как мне тогда к тебе обращаться?
— Никак, сечёшь? Никак ко мне не обращаться. Не надо мне вообще звонить.
Хэ Тянь, кажется, понимает, что Рыжего снова накрыло. Есть у него такие периоды, когда «накрывает». Не трогай меня, не смотри на меня, не говори со мной. Можешь в рожу мне дать, но молча.
— Ладно, — говорит Хэ Тянь. — Я позвоню тебе в понедельник. Вечером, да? В девять.
Этот пидор помнит, что смена в «Тао-Тао» по понедельникам заканчивается около восьми. Сегодня пятница. Рыжий стискивает зубы. Жмурит глаза. Утыкается лбом в ладонь.
— Ты едешь в Клетку?
— Нет, — цедит Рыжий.
— Хорошо. Значит, в девять.
— А тебе там больше заняться нечем, или чё?
— Дядю пригласили на ужин с партнёрами в “Тапас Плаза”. Я иду с ним. После восьми как раз буду свободен.
Рыжий тяжело вздыхает. Говорит:
— Ну, всё? Ты закончил? У меня есть ещё куча дел поважнее тебя.
— Каких, например? — в голос Хэ Тяня, кажется, возвращается улыбка.
Рыжий угрожающе молчит.
— Ладно, — со смехом сдаётся Хэ Тянь, — спокойной ночи, злюка.
— Мандуй.
И отключается. Гудок, тишина. Токио остаётся в Токио.
В Ханчжоу ветер покачивает тяжёлую штору. Телефон летит на одеяло, руками Рыжий зарывается в волосы. Очень медленно выдыхает:
— Блин…
Через пару секунд открывается дверь, и в комнату тихо входит Пейджи, держа в руках стопку выглаженных вещей. На её лице лёгкая улыбка, и Рыжему на секунду кажется, что она всё это время стояла за дверью — шагов никаких он не слышал.
— Я погладила твои вещи, — произносит она нараспев.
— Спасибо. — Он поднимает голову, смотрит, как она открывает шкаф и раскладывает футболки по полкам, напевая себе под нос. Спокойная, тёплая. Вечная. В горле давит.
— Мам…
— Да?
Он сам не знает, что хочет спросить. Сцепляет руки перед собой, въедается в них взглядом. Чувствует на себе взгляд Пейджи, опускает голову ниже. Внезапно становится стыдно, чёрт знает, за что.
Она на секунду застывает.
Откладывает оставшиеся вещи, подходит к нему и мягко обхватывает за голову, гладит по затылку, целует в волосы. Поднимает к себе его лицо и улыбается.
— Я люблю тебя, малыш.
Конечно, она его любит.
Он смаргивает. Кивает. И слабо улыбается в ответ.
У него расслабленно скрещены руки. Расслабленно скрещены ноги.
— Гуань, — зовёт он, щуря глаза.
В Клетке он смотрится дико. Прямо как Рыжий в фойе его распиздатой многоэтажки с золотыми цветочными горшками, ресепшеном и тилинькающей музыкой в лифте.
В Клетке темно, в тесном зале никого нет, свет выключен. Горит только лампочка над рингом. На Хэ Тяне серые брюки с отутюженными острыми стрелками. Белоснежная рубашка, заправленная под чёрный кожаный пояс. Пуговицы застёгнуты под самый кадык. Пиджак не перекинут через плечо — брошен на ящик у ступенек, свешивается одним рукавом вниз.
Рыжий скользит взглядом по его ногам, и думает: дылда. Отрастил себе ноги. Откуда ты вообще взялся.
