Воин Храма (СИ) - "Нэйса Соот' (е книги .txt) 📗
Спуститься в колодец днем он не мог — пришлось ждать темноты. Так что остаток дня Кадан провел на крепостной стене, глядя на раскинувшиеся в низине озера и пытаясь высмотреть на горизонте силуэт всадника, который наверняка уехал уже достаточно далеко.
Только когда на замок опустилась ночь, Кадан направился к колодцу. Привязав веревку к лебедке, он подергал за нее и перепрыгнул через бордюр. Руки тут же сорвались и поехали вниз. Кадан пискнул от неожиданности, но тут же замолк, возобладал над собой и дальше двигался уже как умелый скалолаз.
Он удачно перехватил веревку — успев, правда, пару раз удариться о края колодца, локтем и плечом, и, торопливо перебирая руками, спрыгнул на каменный карниз, который скрывал нишу, уводящую далеко вглубь холма.
Кадан хотя и не путешествовал толком никогда, все же был гибок и силен, и путь давался ему легко. В подземелье было холодно, но мысли о том, что вскоре он окажется с Леннаром вдвоем, согревали его.
Однако когда он выбрался на поверхность, что-то поменялось в нем. Будто пробудилась сила, дремавшая с самого рождения внутри. Она пока еще не наполнила его до краев, но билась вторым сердцем в груди.
Кадан отыскал Леннара в городе меньше чем за час — как будто между ними протянулась невидимая нить.
Он стоял в полумраке проулка, низко надвинув капюшон, и никак не решался подойти. Незнакомый страх охватил Кадана.
"А что, если он снова оставит меня?" — билась мысль.
И Кадан решил обождать. Он готов был тенью следовать за тем, кто не давал покоя его душе. Безошибочно находил путь, которым следовал Леннар — но держался позади, так чтобы рыцарь не мог заметить его.
У торговца лошадьми он на несколько отцовских фибул выменял гнедую кобылу — такую, чтобы не бросалась в глаза.
Иногда он слышал ржание его коня далеко впереди или топот копыт и тогда замедлял ход, чтобы не выдать себя.
А потом на плоскогорье опускался ночной мрак. Кадан разжигал костер, и ему казалось, что пламя наполняет его. В пляске алых лепестков он видел картины, которых в жизни видеть не мог.
Если бы Кадан был немного старше или циничней, он, возможно, подумал бы, что это лишь кружево старых сказаний переплелось в его голове. Но Кадан не пытался понять, откуда приходят видения — знал только, что они становятся ярче мира, в котором он жил.
Иногда, не сдержавшись, он начинал негромко, вполголоса петь — и слова баллад сами приходили к нему. Он пел о дальних берегах, где травы покрыты инеем, а воды рек подернуты льдом. О бесконечной пелене снега — белой, как мука на руках, и о воине, который ждал его у реки. И с каждым новым словом, покинувшим его легкие, боль сильнее теснилась в груди. Сердце его рвалось к Леннару, хотя Кадан и не знал, что за сила притягивает его.
Сны, до сих пор сладкие, теперь наполняла горечь — то ли тоска по несбыточному, то ли обреченность и боль воспоминаний, которые не вернуть.
Кадан не знал.
И когда Леннар снова вошел в город — теперь это был Абердин — Кадан уже не мог справиться с собой. Держаться в отдалении становилось все более невыносимо для него.
Он думал, что стоит открыться Леннару, стоит заставить рыцаря принять его любовь, как это пройдет.
Но этого не произошло.
Продолжая следить за Леннаром, Кадан вычислил шхуну, на которой тот собирался отправиться в путь. Продав недорого коня трактирщику, он подождал наступления ночи и в темноте, пока матросы с пользой проводили последнюю ночь на берегу, забрался на нее.
Теперь Леннар не смог бы избавиться от него — как бы того ни хотел. Дела рыцаря были слишком срочными, чтобы возвращаться на британские берега, и, значит, ему оставалось только взять Кадана с собой.
Кадан полулежал на палубе, устроившись насколько это возможно близко от него. Он положил локоть под голову и разглядывал лицо Леннара.
Нет, наваждение не прошло.
Теперь, когда объект его желаний был рядом, жажда стала только сильней.
Кадану хотелось касаться его. Прямо сейчас забраться под плащ и провести по плотному торсу рукой. Пусть даже ладонь его ощутила бы стальные кольца кольчуги, а не плоть.
Леннар не походил на тех тамплиеров, о которых рассказывали заезжие менестрели — лысых, с длинной окладистой бородой.
У Леннара борода была аккуратной и мягкой даже на вид. А черные волосы спускались ниже плеч, как у диких вождей прошедших времен.
Кадану хотелось вплести в них пальцы и перебирать всю ночь. А еще больше ему хотелось, чтобы Леннар проснулся и застал его за этим занятием. И смотрел на него. И целовал — как целовал уже дважды в замке Уик. Только дольше и сильней.
Кадан осторожно опустил руку к его лицу.
Волосы его скользнули по плечу и накрыли Леннара раньше, чем Кадан успел их перехватить.
Леннар открыл глаза.
Несколько секунд они смотрели друг на друга.
Рука Леннара, потянувшаяся было к рукояти меча, замерла.
— Что вы делаете? — чуть хрипловато спросил он.
Кадан облизнул губы. Впервые слова покинули его.
— Я люблю вас, — только и прошептал он.
Леннар молчал.
Не дожидаясь, пока Леннар оттолкнет его, он наклонился и принялся целовать его.
Вначале губы Леннара оставались неподвижными, но уже через несколько мгновений они поддались, впуская язык Кадана. Леннар легко позволил исследовать себя изнутри. Непонятное ощущение, что Кадан никогда, ни при каких обстоятельствах не сможет причинить ему вреда, соединило их в одно целое.
Руки Леннара сами собой обхватили талию Кадана и прижали его к своему телу — но лишь на несколько секунд. Леннар тут же опомнился и, с трудом преодолевая ту силу, что неумолимо тянула его к юноше, отстранил Кадана от себя.
— Нет, — твердо сказал он, — если правда то, что вы сказали — вы будете уважать мои обеты.
Кадан застонал.
— Льеф… — выдохнул он и замер, сам не зная, почему это имя сорвалось с его губ. Но теперь, когда он произнес его вслух, Кадан был уверен, что оно подходит Леннару как никакое другое подходить не могло.
Леннар не заметил оговорки. Он взял Кадана за плечи и усадил, а затем сел и сам.
— Послушайте меня… — сказал он, — если вы хотите стать моим оруженосцем, то не должны больше нарушать моих приказов. Я не смогу повторять их каждый вечер, пока вы не заучите их наизусть. Если вы еще раз ослушаетесь — мне придется вас наказать.
Кадан судорожно кивнул. Глаза его расширились в предвкушении, и Леннару оставалось лишь вздохнуть.
— Что вы приказываете сейчас? — тихо спросил Кадан.
— Прекратить… — Леннар неопределенно очертил рукой круг, не зная, как назвать то, о чем думал Кадан день и ночь, — всякий раз когда вам придет в голову меня поцеловать — произносите "Отче наш" пятьдесят раз, — наконец определился он. — А если не поможет — то еще двадцать пять.
Кадан кивнул и опустил взгляд, но Леннар все равно не обнаружил должного смирения в блеске его зрачков.
Леннар принялся снова устраиваться спать, но Кадан поднял взгляд и так внимательно смотрел на него, что Леннар не удержался и спросил:
— Что еще?
— Сэр Леннар… А завтра утром, когда вы будете вставать… Вы позволите мне застегнуть ваш доспех?
Леннар представил, как маленькие пальчики шарят по его телу и норовят забраться между ног.
— Нет, — выдохнул он. — Я не собираюсь его снимать.
— А я мог бы и в этом вам помочь, — Кадан наклонился, и рука его скользнула по плечу Леннара прежде, чем тот успел оттолкнуть ее.
Леннар наградил его свирепым взглядом, и Кадан замолк.
Леннар снова пристроил голову на скамью и поймал задумчивый взгляд Кадана на своих сапогах.
— А можно… — спросил тот.
— Нет, — отрезал Леннар. — Еще одно слово — и по прибытии в порт я поставлю вас на горох.
Кадан обиженно надул щеки.
— Могу я по крайней мере лечь возле вас? — спросил он после долгой паузы, когда Леннар уже начал засыпать, и тут же пояснил: — Очень холодно. Вы могли бы меня согреть, а я вас.
