Создатель. Жизнь и приключения Антона Носика, отца Рунета, трикстера, блогера и первопроходца, с опи - Визель Михаил
Если Носик «регулярно мог бесить» друзей и коллег, что уж говорить про людей, совершенно ему чуждых. И в предпоследний год жизни это привело его на скамью подсудимых.
Скандально знаменитый суд за одну сгоряча брошенную и хладнокровно отстаиваемую фразу – не просто неотъемлемая часть его мифологемы. Она прямо вытекает из всей системы его убеждений, о которых пришла пора наконец рассказать.
Но сначала – о суде.
А.Б.Носик и судебные процессы
5 июля 2017 года Антон Носик предложил своим читателям начать крестовый поход против фейсбука, выпиливающего посты по собственной прихоти, даже без всякого abuse team. И мимоходом заметил:
Но сегодня я не боец, а пять лет как пенсионер. Зато сегодня у моей колонки в ЖЖ полтора миллиона читателей. [466]
Первое утверждение не надо понимать буквально. Как заметил мне Андрей Коняев, то, что Антон Борисович воспринимал как заслуженную пенсию, любому другому казалось бы нормальной полноценной работой. «Он всё время что-то писал», – вспоминала последний год жизни Носика Светлана Большакова (что и обеспечивало справедливость второй фразы выше).
Но со стороны могло казаться, что, уйдя в 2012 году из <SUP>, Носик достиг того, что под конец жизни считал квинтэссенцией счастья Пушкин:
Заметим, что это известное стихотворение – декларация счастья зрелого человека – является мистификацией, «переводом с итальянского». Каковой язык, видимо, и ассоциировался для Пушкина с созданьями искусств и вдохновенья. И для него ли одного?
Носик всерьёз не писал стихи, но в августе 2014 года неожиданно написал небольшую лирическую заметку – «Лытдыбр: за 20 дней до осени», собственный манифест счастья:
Вот рассказал бы мне кто нынешней весной, что месяц август я встречу и проведу не в Венеции, Рокбрюне или Иерусалиме, а в холостяцкой квартире для малосемейных служащих Наркомата советских финансов близ Садового кольца, без кондиционера и балкона; что я из этой квартиры не захочу не только ехать куда-нибудь к морю, но даже добрести раз в день до ЦДЛ, «Детей райка» или «Cervetti»; и что при этом я буду совершенно счастлив… я б, наверное, подумал, что человек этот – сумасшедший или тролль.
Меж тем ровно так и вышло. Я сижу в темноте у открытого окна (лампочка перегорела, а отправленная за заменой русская радистка Кэт загуляла), слушаю приятный транс, доносящийся из «Healthy Space» на крыше Дома Наркомфина, и понимаю, что даже до этой вечеринки (30 метров по коридору и 3 лестничных пролёта наверх) мне тащиться неохота. Останусь тут, у окна, с бокалом не попавшего под санкции «Pouilly Fumé», тарелкой кошерной нарезки от «Дымова» и с любимым ноутбуком «Air 11» на коленях, и буду дальше придумывать, как сделать этот мир лучше. После воспитания сына (который как раз уехал нынче к морю) это, наверное, самое благодарное на свете занятие.
Особенно – когда получается. [467]
Но этот момент равновесия, изобильный август носиковской жизни, оказался недолгим.
«Я принципиально не берусь за решение задач, кажущихся мне сложными, – от того и не иду, например, в политику» [468], – заявил он мимоходом в посте 15 октября 2015 года, не зная ещё, что пусковой крючок уже спущен – и следующий год его жизни пройдёт не только под знаком чистых отцовских радостей (открывать для себя заново красоту мира вместе с подрастающим сыном), и не только под знаком красоты вечной (итальянской живописи и архитектуры, к которым он припадал с восторгом чуткого неофита и всей мощью своего интеллекта), но и под знаком выматывающего и ограничивающего столь желанную возможность «по прихоти своей скитаться здесь и там» судебного процесса по 282 статье УК РФ о возбуждении ненависти и вражды.
Как такое могло случиться? Почему Антон не только написал в первый день октября 2015-го нечто не совсем удачное («его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош…») и не просто азартно повторил то же скандальное утверждение в прямом эфире «Эха Москвы», но и до последних дней яростно отстаивал свою полную правоту? Не говоря уж о том, чтобы удалить скандальный пост – об этом, естественно, и речи не было.
Чтобы понять это, мы должны вернуться к началу. И вспомнить, что Антон вырос в среде концептуалистов, «дешифрующих» советскую реальность и взламывающих её коды, да и сам начинал как младоконцептуалист. И на всю жизнь сохранил этот азарт – «нагнуть систему», взломать окружающую реальность, вскрыть её противоречия.
Только для него привычная реальность – реальность виртуальная. И регулярно возникающие провокационные публичные высказывания, в частности посты в ЖЖ – не проявление гипертрофированного ego или результат стечения преходящих обстоятельств, а продуманная позиция, ноcиковское «Hier stehe ich!» [469]. И при этом – наследование одной из давних русских литературных традиций.
Ценность формата социальных сетей – в их эгалитаризме, когда каждый может стать писателем, получая свою долю внимания только в том случае, если удастся непосредственно заинтересовать, привлечь внимание других, – замечает в предисловии [470] к розановским «Опавшим листьям» Алексей Михеев. – А лучший способ заинтересовать сетевого читателя, вызвать у него ответную реакцию – это какого-либо рода провокация (интеллектуальная или эмоциональная). И Розанов был здесь мастером, затрагивая скользкие и полузапретные темы, а главный крючок, на который он цепляет читателя, – это тот или иной парадокс.
Носик упомянул [471] Василия Васильевича Розанова в своём ЖЖ лишь единожды – 4 марта 2017 года, в связи со столетием февральской революции и его известными словами «Русь слиняла в два дня…». Но следовал его заветам с того самого момента, как осознал, что его блог – не закрытый клуб «для своих», а, напротив, набирающий мощь медийный инструмент.
В первый раз, впрочем, сюжет «в суд за пост» оказался разыгран в комичном, даже водевильном ключе.
В начале марта 2004 года московский пиарщик и юрисконсульт Лев Сигал в ходе вполне мирного обмена мнениями в комментариях к посту dolboeb’a, где шло обсуждение его статьи о российской юриспруденции, привёл в качестве примера собственный материал, посвящённый проблеме использования компанией «Дон-Строй» гастарбайтеров-нелегалов – настолько, по его мнению, острый, что его не взяло ни одно СМИ. Носик отнёсся к этому примеру крайне скептически, прямо намекая на чёрный пиар:
Текст, уважаемый Лев, до такой степени неудачно замаскирован под журналистское исследование, что очень я понимаю людей, которые отказываются его печатать бесплатно. <…>
Я понимаю, есть причины организовывать чёрный PR «ДОН-Строю», потому что, во-первых, есть заказчики на такой PR, во-вторых, сам «ДОН-Строй» не дурак заплатить за блокировку подобной информации Вам же. [472]
И здесь Лев Сигал неожиданно впал в (тщательно рассчитанную?) истерику:
Г-н Носик, Ваше заявление – типичный образец гнусной и подлой лжи, которую мерзавцы позволяют себе распространять в форумах, рассчитывая на безнаказанность. До встречи в суде! Там Вы будете доказывать свои наглые заявления о том, у кого, за что и сколько я брал денег. Надеюсь, что «тётка с авоськой» (как Вы именуете судей) разрешит наш с Вами спор по закону и совести. [473]
