Just for fun. Рассказ нечаянного революционера - Торвальдс Линус (читать книги без сокращений txt) 📗
Значит, все прекрасно? Конечно, нет. У популярности есть свои оборотные стороны. На улицах меня в лицо не узнают (по крайней мере нечасто), но среди множества мейлов, которые я получаю, попадаются такие, на которые очень трудно ответить и которые так же трудно проигнорировать. Что можно ответить человеку, который просит выступить с панегириком на похоронах его отца, которого я никогда не видел? Я ему так ничего и не ответил, но до сих пор чувствую себя слегка виноватым. Для кого-то это был важный вопрос, а для меня все обернулось неловкостью.
Или: как отказаться от выступления на конференции, если у вас нет времени или тема конференции вас не интересует? Как объяснить, что вы давно не слушаете сообщений голосовой почты, не выставив себя при этом бесчувственным чурбаном? Которым вы по существу являетесь. Я действительно увлечен тем, что принесло мне известность – Linux, но это не значит, что все остальное должно меня так же глубоко волновать.
Конечно, со временем привыкаешь без труда говорить «нет». Или полностью игнорировать запросы. Для меня одно из достоинств электронной почты именно в том, что мейлы так легко и удобно игнорировать. Я получаю сотни сообщений ежедневно: одним больше, одним меньше – какая разница? Они настолько отделены от автора, что, игнорируя их, редко чувствуешь вину. Иногда чувствуешь (см. выше), но не так уж часто. Да и «нет» сказать по почте гораздо легче, чем в глаза или по телефону.
Главная беда – в тех ожиданиях, которые часто возлагаются на известных людей. И в том, что все ожидания оправдать в принципе невозможно, а кажется, что надо хотя бы пытаться. Именно поэтому мне так трудно далась эта книга: хотелось написать что-то достаточно личное и при этом не разочаровать тех, кто ждал от меня чего-то совсем другого.
Причем иногда ожидания бывают совершенно дурацкими. Некоторые видят меня этаким современным монахом, ведущим скромную уединенную жизнь. Только потому, что я решил отдать Linux во всеобщее пользование через Интернет и не последовал обычному коммерческому подходу к программированию. Это заставляет меня стесняться того, что я вообще-то люблю тратить деньги, и оправдываться в том, что я в конце концов сменил свой «Понтиак Гренд Эм» на что-то покруче. (В «Понтиаке Гренд Эм» нет ничего плохого. Прекрасная машина. Наверное, это самый расхожий автомобиль во всех Соединенных Штатах. Некоторые журналисты удивлялись, что у меня такая до неприличия обычная машина. Черт возьми, он даже не японский! Люди потеряют ко мне всякое уважение, если узнают, что я часами мучился, выбирая цвет своего нового автомобиля – гораздо менее практичного «BMW-Z3». Помните – «все ради удовольствия»! Этот автомобиль не годится ни на что, кроме удовольствия. Именно за это я его и люблю.)
Отсюда следующий – после вопроса про «бремя славы» – вопрос: «Не испортит ли успех Линуса (или Linux)?» Не стану ли я самовлюбленным болваном, который пишет о себе книжки, потому что ему нравится видеть свое имя напечатанным и потому что это приносит деньги на покупку нового дурацкого автомобиля?
Ответ, конечно, «да».
Ведь возьмите человека, который всю жизнь делал все только для собственного удовольствия и интереса. Если дать ему славы и денег, то что получится? Филантроп? Вот уж не думаю! Я даже не вспоминал про благотворительность, пока Дэвид не спросил меня об этом во время работы над книгой. Я тупо уставился на него. Почему-то вспомнилось: «Спасайте леса… Убивайте бобров». Нет, я не создан для благотворительности.
Меняет ли успех взгляды на жизнь? Меняет. Linux была совсем иной, когда ею пользовались человек пятьдесят крутейших хакеров. Теперь-то уже 25 миллионов (или сколько там сейчас?) обычных людей время от времени ей пользуются. Она была другой, когда люди работали над ней для своего удовольствия, ради интереса, и вокруг нее не крутились деньги, как теперь.
То же самое верно и в отношении человека по имени Линус. Все меняется, кто бы что ни говорил. Linux-движение сегодня не такое, каким оно было пять лет назад. И Линус не тот, каким был тогда. Работа над Linux была мне так интересна отчасти именно потому, что все непрерывно менялось, постоянно возникали все новые проблемы. Причем не только технологические, но и проблемы, связанные с изменением Linux под влиянием успеха. Иначе жить было бы скучно.
Поэтому коммерческий успех не столько «испортил», сколько изменил и Linux, и меня. Я бы не рискнул сказать, что я в результате повзрослел – в этом плане на меня больше повлияло рождение троих детей, – я просто изменился. Во многих отношениях стал лучше, но при этом утратил часть своей естественности. Linux раньше была предназначена только для специалистов – программеры в ней плавали, как рыба в воде. Тихая заводь, где имеет значение только технология и ничего больше.
Теперь все иначе. У Linux по-прежнему серьезная техническая основа, но когда у системы миллионы пользователей, поневоле начинаешь действовать очень осторожно и тщательно выбирать варианты развития. Внезапно существенную роль стала играть обратная совместимость. А однажды, лет через двадцать, кто-то вдруг скажет: «Ну, все – хватит!» и создаст свою собственную операционную систему, например Fredix (Или Diannix – уж как получится. Будем надеяться, что за 20 лет мужчины перестанут наконец доминировать в компьютерной области.). Без всей этой исторически сложившейся нагрузки. Именно так и должно быть.
Но я особенно горжусь тем, что, когда на сцену выйдет Fredix, мир уже будет иным. Linux прежде всего показала, что все можно делать по-другому, что с помощью открытых исходников можно опираться на достижения других людей. Открытые исходники существовали давно, но именно Linux довела эту идею до всеобщего сознания. Поэтому Fredix не придется начинать все с нуля.
То есть мир стал чуточку лучше.
Примерно через год после начала работы над книгой мы с Линусом провели пятничный вечер в том самом парке аттракционов, где соревновались за месяцы до этого. В этот раз Линус меня обошел по всем статьям: он и гонял быстрее и бросал точнее. Позже, за ужином по-турецки, я свалил свои неудачи на усталость от особенно тяжелого рабочего дня.
Линус взглянул на меня и сказал: «Тебе придется терпеть это еще три месяца». «Почему?» – удивился я. «Чтобы дождаться своей первой охапки акций».
Я упоминаю об этом потому, что во время наших предыдущих соревнований Линус жаловался, что регулярно спрашивает у Туве свой номер телефона – такая у него плохая память. А тут он вдруг знает условия моего акционерного опциона, да еще помнит, где мы были, когда я ему об этом рассказывал. За год до этого он, похоже, упивался своей ролью рассеянного профессора, который путает все, не имеющее такого важного значения, как теория суперструн или объем, памяти его прошлых компьютеров. Теперь же он полностью держит руку на пульсе.
Тогда, в январе, мы сидели в моем старом джакузи и я шутил, что исторический музей просит у меня эту ванну в качестве экспоната. В августе он спрашивает между прочим: «Ну и когда ты им отдашь свою ванну?» Ему не нужно обращаться к электронным устройствам, чтобы уточнить сроки приезда Авутона. Он в курсе дел своих друзей и коллег, чего не было за год до этого. Более того: он знает, что происходит с моими друзьями и коллегами. Раньше он меня уверял, что ничего не помнит о своем детстве, а теперь вдруг у него в голове просветлело: «Я говорил тебе, как мне было неловко, когда мама хотела, чтобы я попросил у дедушки недостающие 100 марок на покупку моих первых часов?»
Улучшение памяти – это только одно из изменений, произошедших с Линусом в течение этого важного в его жизни года. Было еще множество мелочей. В ноябре мы ездили на машине в Лос-Анджелес (что послужило основой для предисловия «Смысл жизни») отчасти потому, что Торвальдсов пригласили остановиться в Брентвудском доме финского генерального консульства. Перед поездкой Линус растерянно осматривал прилавок винного магазина в Санта-Кларе. «Помоги мне выбрать вино в подарок, – попросил он. – Я в них ничего не понимаю». Спустя десять месяцев он уже знает, какое из двух похожих каберне нам нужно взять в мини-баре гостиничного номера, когда мы хотим выпить во время просмотра боевика. И я поймал его на том, что он с видом знатока вращал бокал перед тем, как сделать глоток.
