Политический класс 43 (07-2008) - Журнал Политический класс (читать полную версию книги txt) 📗
Как там двигались события дальше? Давайте вспомним. Крымские походы Петра I… Северная война… Только в XVII-XVIII веках основанная Федором Ртищевым «украинская» Славяно-греко-латинская академия выучила для России таких выдающихся мыслителей, как Михайло Ломоносов, Петр Постников, Степан Крашенинников, Андрей Брянцев, Иван Каргопольский, и многих-многих других. В 50-е годы XVIII столетия уже девять из десяти членов российского Священного Синода были выходцами из Малороссии. А это, согласитесь, куда значимее, чем разгром «волюнтариста» Карла XII под Полтавой или выдвижение московского ставленника Августа II Сильного на польский престол! В первой половине XVIII века на фундаменте малороссийской культурной традиции с периодическими культурными интервенциями из стран Западной Европы сформировалась общенациональная культура Российской империи XVIII-XX веков,
обусловившая, в числе прочего, абрис ее внешней политики вплоть до сегодняшнего дня.
А Россия тем временем — собственно, теперь уже Российская империя — упрямо и последовательно рвалась на запад: через Прибалтику — в Северо-Западную Европу и через Причерноморье — в Юго-Западную. То есть — обратите внимание! — в направлении, обратном изначальному движению славян. Само собой разумеется, что в этот период Россия продолжила и движение на север и на восток. Но как-то тихо, без ярко выраженных госудаственных эмоций, как будто по инерции… Не Порт-Артур, словом, и далеко не БАМ!
И знаете, что было особенно примечательным в этом обратном движении восточных славян в Западную Европу? (Мы сейчас не будем говорить о том, что их привлекало: упорядоченный быт и обращенная к нуждам «маленького человека» бытовая культура, явившиеся неожиданным следствием чрезвычайной скученности европейских городов и средневековых чумных эпидемий, географическая открытость Европы Мировому океану и сказочным заморским колониям, уровень технического прогресса, торговые преференции и прочее, прочее, прочее; все это — вполне очевидные вещи!) Интересно, что на торном пути из Леса и Степи к «далекому синему» Морю на обоих генеральных направлениях — южном и северном — история славян вступила в спор с географией. Присмотритесь к карте: вырвавшись из азовского лукоморья, славяне, как Сирано де Бержерак, воткнулись носом в геополитическую проблему Босфора и Дарданелл (и соотвественно — Балкан; не говоря уже о дальних перспективах вроде италийского сапожка, греческой островной россыпи и т.д и т.п. вплоть до Геркулесовых столпов). А на Севере — бросьте взгляд на физическую карту мира — главной политической заботой России стала отнюдь не проблема освоения устья Невы (гениальный Петр, как известно, в историческом смысле не свершал ничего, кроме тактических, научных и технических ошибок, подготовивших — вот уж действительно чудо превеликое! — грядущее величие имперской России; Петр I — это Василий Темный XVIII века!), не покорение онемеченной Прибалтики, но именно присоединение к империи изрезанной хмурыми фиордами береговой линии Финляндии. Впрочем, в отличие от босфорской финская проблема Россией была решена. Причем как в XVIII — начале XIX столетия, так и (хотя и иным способом) в XX веке.
Да, на севере бурное развитие России долгое время сдерживал жесточайший арктический климат (минимальные температуры в этих районах в зимний период снижаются до -55,
— 60 °C; причем около 11 миллионов квадратных километров водной поверхности за полярным кругом в течение всего года покрыто льдами). Но к середине XX века и особенно с появлением атомного флота ситуация в Арктике кардинально изменилась. А на Дальнем Востоке? В этом регионе в различные моменты истории геополитические интересы России обусловливались разными географическими обстоятельствами. Сегодня ключевой проблемой российского Дальнего Востока (читай: проблемой выхода флота в Мировой океан) — посмотрите на карту! — стала проблема Курильских островов. Причем после Русско-японской войны начала XX века данная проблема стоит столь определенно и остро, что можно смело утверждать: с «освоением» японцами «Северных территорий» под сомнение будут поставлены исторические судьбы Дальнего Востока и покоренной разудалым Ермаком российско-татарской Сибири. Вы спросите: а как же обстоят дела на Дальнем и Среднем Востоке, в Прикаспии, на Кавказе? Об этих регионах сейчас мы говорить не будем: пока речь идет о «геополитическом споре» Суши и Моря.
И в этом контексте давайте подумаем, а что, в сущности, представляет собой военно-морской флот? Фактически это плавучие острова, почти Лапута Джонатана Свифта, свободно передвигающиеся по миру фрагменты государственной территории, оснащенные по последнему слову военной науки и техники. Применением устрашающей «дипломатии канонерок» в японско-китайском конфликте конца XIX века администрация Кливленда совершила почти хайдеггеровский акт: актуализировала мысль, что «жизненно важные интересы» государства находятся и могут находиться исключительно в той точке земного шара, в которую способен переместиться его военно-морской флот. (Потому как государственные интересы в силу своей природы могут возникать только там и тогда, где их можно эффективно защищать.) И из этой сегодня вполне очевидной мысли в конце XIX — начале XX века были сделаны важнейшие политические выводы. Например, в США была осознана ущебность политики изоляционизма и сформулировано (осмыслено и озвучено) умозрительное «право» Штатов на статус мировой супердержавы. Причем геополитическим основанием этих выводов явилась именно невероятная по длине береговая линия, имеющая выход на бесконечные пространства Мирового океана — одновременно в Северный Ледовитый, Тихий (Великий) и Атлантический океаны. А еще последовал вывод, что Россия, запертая в первой половине XX века в Балтийском море маннергеймовской Финляндией, в XIV столетии в Черном море — турками-османами, в Северном Ледовитом океане — ужасающе суровыми климатическими условиями, в Охотском море — японскими Курилами, в целом вряд ли имеет возможность претендовать на роль мирового лидера. Да, благодаря невиданным жертвам, принесенным Россией-СССР в ходе Второй мировой войны, геополитическая ситуация существенно изменилась. С появлением новых видов вооружений — в частности ракетного, космического оружия и стратегической авиации — роль ВМФ как основного стратегического ресурса ВС несколько снизилась (именно на осознании этого факта покоился стратегический смысл военной реформы Никиты Хрущева). Однако вследствие разрушительных процессов, инициированных горбачевской перестройкой, с геополитической точки зрения Россия вернулась к исторической ситуации времен Михаила Федоровича Романова. А с развитием систем ПВО и ПРО, совершенствованием подводного и авианесущего флотов географические очертания береговых линий в значительной мере восстановили былое стратегическое значение.
Ну вот и пришла пора взглянуть на политическую карту постперестроечной России. Итак, исторически восточные славяне стремились если не вернуться, то объединиться, интегрироваться с Большой Европой. При этом традиционно их усилия распределялись по двум векторам: в направлении Балтики и далее в Центральную Европу и через Черное море к Средиземноморью. Вследствие невероятных по узости политического мышления Беловежских соглашений 1991 года Москва в значительной мере утратила наработанный в XIX-XX столетиях стратегический геополитический потенциал. На Балтике выход в Мировой океан оказался зажатым в тесном Финском заливе, а на Черном море к проблеме Босфора и Дарданелл прибавилась проблема Крыма. Что же касается бассейна Охотского моря, то… до Токио, как известно, Борис Ельцин так и не долетел! И коньяк, он ведь тоже, бывает, заканчивается!
Тем временем к началу третьего тысячелетия коренным образом трансформировалась природа государственного интереса России к Европе. Эпоха неоколониализма и постмодернизма наложила зримый отпечаток на характер государственных интересов, обращенных в мировую политику. Современные государства больше не нуждаются в расширении территорий и росте численности земледельцев (Сибирь российская, как известно, все еще ждет предсказанных Ломоносовым экономических «ермаков»). Миграция населения осуществляется по миру относительно свободно, с учетом географии локальных конфликтов, экономических и политических реалий, а не условностей государственных границ. Кроме того, на переломе тысячелетий как-то вполне неожиданно выяснилось, что Россия уже не находится на европейской валютной «игле», а Европа подсела на российскую углеводородную. Так что в ближайшей исторической перспективе мясо австралийских кенгуру вряд ли заменит в рационе современных россиян сухожилия отечественных буренок. Итак, сегодня Европа больше зависит от России, чем Россия от Европы. А Москва тем не менее с неистощимым историческим упорством тянется и тянется на Запад. Отчего? (Мы здесь не будем говорить о проблемах глобализации, распределении мирового валового продукта, специализации крупных геоэкономических районов — все это в сторону!) Очевидно, что экономика Западной Европы туго завязана на российских углеводородах, а Россия всерьез нуждается в европейских инновационных технологиях. А еще очень важно, что сегодня Россия в очередной раз протягивает Европе руку. На этот раз вполне зримо: не едва заметными на карте пунктирными линиями стратегических военных дорог, а стальными нитями российских газопроводов. Вы, конечно, понимаете, о чем сейчас идет речь? Вы правы! Мы говорим о двух крупнейших строительных проектах начала XXI века: «Северном потоке» — по дну Балтийского моря (от Выборга до Грайфсвальда; заложенная в проекте мощность — 55 миллиардов кубометров газа в год) и «Южном потоке» — по дну Черного моря (от Новороссийска до болгарской Варны; проектная мощность — 30 миллиардов кубометров в год). При этом геоэкономическая идея, заложенная в проекте газопровода «Южный поток», коренным образом подрывает идею газопровода «Набукко» в обход России, который поддерживают Евросоюз и США.
