Особо одаренная особа - Вересень Мария (электронные книги без регистрации TXT) 📗

— А я ему говорю, она ушла, — расписывала мне в красках овечка, — а он говорит, и куда? А я с царственной небрежностью — с Сивкой-Буркой, в запой! А он, перепугано, — как?! А я ему — насовсем, вернуться не обещала.

— А он? — спросила я.

— Впечатлился, — довольным тоном сообщила овечка. — И все три дня появится в зеркале, посмотрит так грустно, вздохнет.

Распрощавшись с гостеприимным Кузьмой, я решила сегодня во что бы то ни стало дойти до села Верстовое. Дышала бодрящим морозным воздухом и тоже вздыхала, глядя на не перестающее светиться колечко, но ни к ракушке, ни к зеркалу не притрагивалась.

Село Верстовое называлось так неспроста, оно и впрямь растянулось больше чем на версту. Деятельные купцы, которым Засеки были обязаны своей независимостью от князей, в былые времена организовали здесь маленькую крепостцу, от которой до Погоста и Большой Заставы расстояние было одинаково. Гарнизон крепостцы патрулировал тракт, чистя его от разбойников, которых здесь было что блох на шавке. Вокруг крепости очень скоро собралось столько народу, что по сути Верстовое уже могло считаться небольшим городком, и никаких малопосещаемых хуторов вокруг него не было. Верховодили здесь староста, малый воевода, купцы, и даже имелся жрец Хорса. Одним словом, все, как в родимом Веже, с той лишь разницей, что меня не гнали с порога поганой метлой, а встретили как дорогую гостью, хлебом-солью.

Увидев румяный каравай в руках жреца Хорса, Индрик с непривычки начал икать, сильно подозревая, что молодой голубоглазый предстоятель решил пожертвовать собой, но отравить кого-нибудь из Древних. Раскланявшись и расцеловавшись, я выступила с короткой речью, заверив, что как представитель Конклава магов живота не пожалею, спасая народ и отечество. Зоря завороженно слушал, как я несу ахинею, лицо у него было как у детей, что смотрят балаганных артистов на ярмарке, в результате я запуталась, все скомкала и плюнула, решив, что умные люди меня и так поймут, а перед дураками можно и не распинаться.

На полпути к пиршественному столу малый воевода Руслан Васильевич, бережно попридержав меня за локоток и чуть смущаясь от собственной дерзости, но не в силах побороть любопытство, поинтересовался:

— А правда, что Зорян… э-э… тайный богатырь великокняжеский?

— Сказать по правде, не знаю, — честно призналась я, глядя на раздувшегося от важности Зорю. Когда он дурачком по тракту шастал, его, конечно, приглашали на кухню и к старосте, и к воеводе, но чтобы так, за ручки да на пир, впервые в жизни. Даже не представляю, что будет делать парень, когда все закончится?

Меня усадили на почетное место, ничуть не смутившись тем, что по правую руку от меня с глумливой мордой присел Индрик, а слева взобралась на лавку овечка. Больше того, стоило старосте произнести здравицу в честь прибывших гостей, как Индрик тут же цапнул своей когтистой лапой кубок и принялся кричать ответные здравицы хозяевам, швыряя в рот пироги, цыплят и рыбу.

Отговорившись юным возрастом и тем, что я девица красная, я не стала пить вино, от которого меня воротило, а цедила морс, пока не кончились речи и угощение. Вот тут-то я вспомнила, что имею дело с купцами, оказалось, что весь этот тарарам не просто так, а срочно понадобилась им влиятельная нечисть, которая смогла бы повлиять на разбушевавшегося банника или угомонить его.

— А еще у нас шалить начали, — чуть смущаясь, признался жрец Хорса, — сначала по мелочи, а недавно святые дары украли. — При слове «украли» сидевший рядом Зоря встрепенулся:

— Дорогие дары?

— Бесценные с точки зрения верующих. Ковчег с пером из крыла Хорса.

Индрик сдержался, не заржал, а Зоря был явно разочарован. Воевода вспылил и, врезав кулаком по столу, пожаловался:

— Подпруги порезали, у меня вестовой чуть шею не свернул, с коня упав. Сапоги к полу гвоздями прибили посреди казармы, в супе портянки вымочили. Явно нечисть балует. Знать бы только какая!

— А с банником у вас что? — спросила я.

— С банником — беда. Он у нас из коренных, из первых, едва ль не хозяином всей здешней нечисти считался, только банька его сгнила, и как решили мы ее сносить — озверел. Он и раньше-то был крут, так, бывало, отпарит, что света белого невзвидишь, а теперь к его бане вообще никто подойти не может, на десяти дворах вокруг всех кур попередавил, сараи порушил, люди боятся. Сделайте нам доброе дело, госпожа… гм… магичка. Поговорите со старым чертом, может, он хоть вас послушается.

— И как ты думаешь с ним побеседовать? — спросил Индрик, наблюдая издали за яростно визжащим и выворачивающим заборы черным кабаном.

— Не знаю… — протянула я, выглядывая из-за угла сарая. Овечка уже пробовала разговорить негодующую нечисть, и ее «милейший» и «Не смей трогать даму» испуганным эхом метал ось вдоль улочек села, как и клочья белой шерсти.

Сама миротворица стояла позади Индрика и сыпала проклятиями на голову грубого банника, который вдоволь погонял ее вокруг своей старой баньки.

— Ладно, — махнула я рукой, — возьмем его измором. — Поправила короткую меховую курточку и решительно направилась к черной зверюге.

— Здрасти. — Я остановилась в нескольких шагах от кабана и изобразила самую обаятельную из улыбок. — Погодка сегодня — просто сказка! — и уставилась в маленькие, налитые кровью глазки.

Кабанище удивленно всхрюкнул. Еще бы! За неделю к нему никто и близко не подошел.

— Убью! — Кабан наклонил голову, выставив клыки, и понесся навстречу.

Снег из-под его копыт комьями полетел назад. Я, как кошка, взобралась на уцелевший забор. Забор содрогнулся, доски затрещали.

Я присвистнула, свесившись вниз и разглядывая здоровенную дырищу. Кабан с той стороны пускал пар из ноздрей (или пятака?) и рыл раздвоенным копытом снег.

— Может, поговорим? — с сомнением предложила я ему, выглядывая из-за забора. Кабан упрямо мотнул головой и, подстегивая свою прыть злобным хрюканьем, снова побежал ко мне.

— Опа! — Забор снова затрясся, я улучила момент, когда щетинистая спина хряка промелькнула под ногами, и упала на нее, крепко обхватив конечностями.

Заходя на пятый круг вокруг села, банник выдохся. Остановился, тяжело дыша. Бока кабана широко раздувались и опадали в такт дыханию.

Я, успевшая во время забега по селу прогорланить всю песню про опоросившуюся свинью и припомнившая нехитрый мотивчик пьяного Сусаноо, тоже порядком устала, вернее, меня укачало. Все-таки карусели я никогда не любила.

— Слазь. — Кабан вяло дернул спиной. — Поговорим.

Я мешком упала в снег, руки и ноги занемели от напряжения.

Свиная спина — это вам не конская, вся гладкая, круглая и надутая, того и гляди — соскользнешь!

— Поговорим, — согласилась я, глядя из сугроба на темнеющее небо. Кабан досадливо хрюкнул, возмущаясь моим отстраненным видом, и я, кряхтя, встала на четвереньки, уткнувшись лбом прямо в его влажный пятак.

— В бане моей, — предложил кабан и зыркнул узкими глазками по сторонам. Я тоже, не меняя позы, повела глазами на толпу селян, которые с интересом за нами наблюдали. Все село, наверно, собралось после того, как мы завлекающе проскакали по его улочкам. Помнится, вслед нам кричали, улюлюкали и даже пытались мне подпевать.

— В бане так в бане, — легко согласилась я, поднимаясь на ноги и отряхивая снег со штанов и меховой курточки. Кабан, похрюкивая, потрусил впереди меня, махая несерьезным свинячьим хвостом. А я подумала, может, мне за вредную работу начать требовать молоко? Где это видано, чтобы приличные девицы бились с кабанами?

Резиденция банника оказалась ветхой избушкой, вросшей в землю. Оно и понятно, не хоромы же было строить людям, только-только поселившимся в диком лесу. Вокруг бани снег был истоптан и разрыт, но человеческих следов я не заметила. Баня вообще стояла на диком, неумолимо зарастающем пустыре, на который давно никто не совался из-за дурной славы обитателей. На пороге древней избушки стояла жена банника — обдериха, как наседка прикрывавшая когтистыми ручищами свой выводок. Глаза у нее были навыкате, налитые кровью, а детки-обмылки маленькие и страшненькие, все в маму с папой.