Бес шума и пыли - Мякшин Антон (книга жизни .txt) 📗
Пройдя брод, я остановился передохнуть и покурить. Тут-то мне в голову и пришла занятная мысль.
— А чего это мы пешком плетемся? — спросил я у Гаврилы.
— Ме-э?
— Чего «ме-э»? Ты вон какой здоровенный! Давай-ка я на тебя верхом сяду. Ездовые собаки бывают? То-то же! Почему бы и козлу ездовым не побыть?
Козел-Гаврила вполне по-человечески вздохнул.
— Ладно тебе, — взгромождаясь на широкую косматую спину, проговорил я, — поехали. Надо до рассвета успеть. В конце концов, тебе не так уж и тяжело… Быстрее можешь?
Гаврила припустил по лугу так, что наверняка дал бы сто очков вперед любой скаковой лошади! Сильный он всё-таки козел… То есть, я хотел сказать, — сильный парень…
ГЛАВА 3
В Колуново пришлось спешиться: ни к чему раньше времени привлекать внимание к собственной персоне… По колено в навозе и грязи мы прошли через всю деревню задними дворами. Сначала я не хотел туда соваться — уж больно воняло, но Гаврила устроил целую пантомиму, взмемекиванием, взбрыкиванием копытами, размахиванием рогами и закатыванием глаз дав мне понять, что на центральной улице мы привлечем внимание всех местных цепных псов. И какая разведка под аккомпанемент многоголосого лая?!
Пришлось с ним согласиться… Гаврила прыгал по кочкам впереди, я шел, чуть приотстав, с трудом выдирая сапожки из густой грязи. Было тихо, правда, надоедливо трещали сверчки. Сверху свисал громадный голубой лунный глаз — из-за треска сверчков казалось, будто это и не луна вовсе, а гигантская неисправная лампа, готовая вот-вот мигнуть последний раз, зашипеть и погаснуть.
На окраине деревеньки Гаврила остановился, тряхнул бородой в сторону низенького, покосившегося на все четыре стороны домика, даже не окруженного забором.
— Нам сюда? — шепотом удивился я. Кивком рогатой башки спутник подтвердил мое предположение.
— В эту хибару? — никак не мог я поверить. — Ты ж говорил, что Георгий — богатырь всея Руси? Защитник православных, гроза басурман! И в такой развалюхе живет?! Что ж ему правительство за выдающиеся ратные подвиги в горячих точках приличной жилплощади не может выдать?
— Me!
— А?
— Ме-э-э!
— Не понимаю я тебя!
Гаврила замолчал. Подумав, уселся на задние копыта, передние задрав, как собачка. Видимо, это означало «служить».
— Служить?
— Me! — радостно кивнул Гаврила.
— Отлично, продолжай. Надо было тебя — перед тем как в козла превратить — выучить языку глухонемых.
Не поднимаясь с задних копыт, воеводин сын окинул окружающую грязь гордым взглядом.
— Служит народу, — догадался я, — а не государю, в греховных страстях погрязшему… Надо же, какой бессребреник!.. Ну пойдем, посмотрим, каков бессребреник в быту… Ты здесь подожди, а я сейчас.
Прокрался к лишенному ставень окошку и заглянул внутрь. Темно было в хибаре, но темнота для беса не проблема! Я, к примеру, и в темноте прекрасно вижу, если, конечно, не забываю взять на задание портативный фонарик…
Обыскав тонким белым лучом помещение, ничего не нашел. То есть совершенно ничего, кроме голых стен, засиженных мухами, и низкого деревянного топчана с лежавшей в изголовье березовой чуркой, очевидно заменявшей подушку… Действительно, бессребреник! Я бы на его месте хоть постельное белье себе выбил у подопечных православных. Ну и стол со стульями…
— Нет его дома, — вернувшись, сообщил я Гавриле.
Отрока-козла это известие повергло в состояние бешенства. Пригнув морду к земле, он зарычал. Увенчанный острой кисточкой хвост, задранный к небу, теперь напоминал копье.
— Тише ты! — зашипел я. — Ну да, нет его дома. Значит, он опять у вдовицы гостит. С ночевой… Слушай, а ты не рассматривал такой вариант: Георгия нашего не девица Оксана интересует, а вдова, а?
Гаврила злобно оскалил крупные желтые зубы.
— Ну, нет так нет. Поскакали к вдове. Посмотрим, чем они там занимаются.
Я вскочил козлу на спину очень вовремя. После слов «чем они там занимаются» он мгновенно сорвался с места и рванул по грязи, как джип-внедорожник на предельной скорости! Буквально через минуту деревня скрылась вдали.
Я изо всех сил цеплялся за косматую шерсть, чтобы не вылететь из «седла». Через овраг мы попросту перепрыгнули. Когда в ушах моих свистнул ветер, я еще успел заметить, как глубоко внизу промелькнула серебряная полоска ручейка… Еще несколько чудовищных скачков — и Гаврила остановился.
— Приехали? — осведомился я.
— Me.
Впереди тянулся невысокий забор, за которым угадывались очертания большого дома — с колоколенками, балюстрадами, широким крыльцом, бесконечными пристройками… Да, это, конечно, не хибарка Георгия… Имей я грязную хибарку без всяких удобств и знакомых с таким доминой, в родных стенах вообще не появлялся бы. Гостил и гостил себе. До вечера засиживался бы — и все дела! Не выгонят же хозяева на ночь глядя богатыря всея Руси?
— Так, — оценил я обстановку. — Гаврила Иванович, оставайся здесь.
— Me?!
— И не спорь! Ты своей невоздержанностью всю разведку испортишь. Я просто посмотрю, примерюсь.
— Ме-э-э!
— Да не волнуйся ты так. Мы договор подписали? Подписали… Значит, тебе теперь беспокоиться не о чем. Я всё улажу. Ясно?
— Me…
— Вот и стой здесь. Жди меня. Я быстренько.
* * *
Вот что мною замечено: деревенские вдовицы никогда не спускают на ночь собак с цепи. Будто вечно пребывают в надежде, что как-нибудь темной ночью прекрасный царевич захочет посетить их гнездышко, и боятся его, распрекрасного, спугнуть!.. Я, конечно, никакой не царевич, но отсутствие во дворе злобного пса было мне на руку. Правда, когда перемахнул через забор, в конюшне забеспокоились-заржали кони — они всегда чуют нечистую силу, особенно по ночам, но это же пустяки! Еще у коров молоко скиснет, что только поутру обнаружат…
Я неслышно пересек двор, двинулся по стеночке, выискивая открытое окошко. Такового не нашел, зато, повернув за угол, увидел свет, пробивавшийся через щель в неплотно притворенных ставнях. То, что надо! Прильнул к щели и стал наблюдать.
Щель очень удачно располагалась напротив широченной, застеленной цветастым одеялом кровати. На ней восседал, свесив не достающие до пола ножки, мужичок в длинной стальной кольчуге и портках до середины лодыжек. Ни статью, ни рельефной мускулатурой мужичок не отличался. Он вообще ничем не отличался. Абсолютно ординарное лицо, маленькие серые глазки, нос пуговкой… Разве что растительность, густо покрывавшая его голову и лицо, была, пожалуй, излишне обильной — мужичку явно не помешало бы сходить к цирюльнику… Русые волосы аккуратно расчесанными прядями спадали много ниже плеч. Длинные усы покоились на впалой груди. Брови торчали этакими задорными кустиками. Пухлая борода, похожая на небольшую диванную подушку, прикрывала горло.
«Что это за тип в доме вдовицы и девицы? — подумал я. — Не может же быть, чтобы это был…»
В комнате прошелестели тихие шаги. В поле моего зрения появилась девушка, одетая в сборный красный сарафан. Стройная такая, тугие косы, высокая грудь, сарафаном не укрываемая (такое не скроешь!), а, напротив, подчеркиваемая. Черты лица — умопомрачительно правильной тонкости! Я даже заволновался… А вы думаете, бес — не человек, что ли?.. Совершенный тип русской красавицы в национальном костюме — только кокошника и не хватало.
«В двадцатом веке, — подумал я, сильнее прижимаясь к щели, — состоятельные иностранцы, желающие познакомиться для серьезных отношений со скромной, привлекательной русской девушкой, выстраивались бы в очереди километровой длины… Да и в шестнадцатом, надо сказать честно… Глаза то-омные. Разрез глаз — необычной для этих мест, изысканной формы. Миндалевидной — так, кажется, это называется… Как же я сразу не заметил? Красота — с чуть-чуть восточным налетом… Что, кстати, девицу нисколько не портит, но придает ей особый шарм… Удивительное лицо: чем больше всматриваешься, тем больше замечаешь того, чего раньше не видел. Словно картина старинного мастера… Наверное, кто-то из предков питал страсть к экзотике… Или матушка ее неровно дышала к симпатичным басурманам…»
