Муха в розовом алмазе - Белов Руслан (читать книги онлайн полностью без регистрации TXT) 📗
К 30-му октября в Токио, в Нью-Йорке и в Москве все было готово. Только в колокольчик позвони. По предварительной договоренности, за день до открытия я должен был послать по Интернету сообщение. В заинтересованные организации. И открыть сайт "Хрупкой Вечности". С портретом Михаила Иосифовича, нашими портретами. Историей Движения от Москвы до Кумарха и от Токио до Нью-Йорка. Но без адресов, естественно. А Коля с Борисом и Гогохией должны были устроить пресс-конференции. Каждый в своем городе.
Я хотел устроить открытие 7-го ноября, но Борис был против. "Идеологически это будет неправильно, – сказал он. – Не должно быть у людей никаких ассоциаций с красным, то есть с пролетарской революцией и талонами на пельмени и обручальные кольца. Откроем 10-го".
10-го, так 10-го. Еще договорись 3-го встретится. Посмотреть друг другу в глаза, некоторые проблемы прояснить. Борис хотел на Сейшельских островах, Николай на Окинаве (полюбилась ему Япония, да и саке тоже. "Такая мерзость! – как-то сказал он мне по телефону. – Все пьют, а я не хочу". Договорились на Москву. Ради Истории. А то потом будут писать: "За неделю до эпохального события великая троица встретилась на Окинаве". Тьфу! Или: "Последние детали будущего были уточнены на Сейшельских островах". Какие-то Сейшельские острова. Фу! Куда лучше: "МОСКВА ДАЕТ ДОБРО".
Третьего утром я поехал в Шереметьево встречать друзей. На сердце был праздник.
6. Опять булгунняхи и хасыреи. – Черный решил раскрыться. – Иерусалим, Киншаса, Буэнос-Айрес... – Христос не может утонуть. – Не надо стрельбы на улице, умоляю!
Поняв, что Али-Бабай либо погиб, либо угодил в свою мышеловку, Веретенников пошел в Душанбе. И попал в руки солдат. Без документов. В милиции с ним бились несколько недель.
Безрезультатно. Валерий рассказал следователям только лишь об индикационном дешифрировании перисто-кучевых облаков с помощью сканерных снимков инфракрасного диапазона и о влиянии Николая Васильевича Гоголя на мелкосопочность хасыреев и булгунняхов Тазовского полуострова северо-восточных Каракумов. Освободил его Сергей Кивелиди, случайно узнавший о странном сумасшедшем из Ягнобской долины от знакомого клиента-милиционера.
В Москву Веретенников приехал 3-го ноября в середине дня и прямо с железнодорожного вокзала позвонил домой. Ответил ему приятный мужской голос, чувствовавший себя как дома.
Рядом с телефонным аппаратом разливали пиво. Под бело-красным полосатым зонтиком стоял синий пластиковый стол, окруженный притягивавшими взор желтыми стульями. "Под крышей и под зонтиком – это здорово, это двойная защита", – подумал Валерий, усаживаясь и жестом заказывая кружечку. Отпив половину, пробормотал вслух (последнее время он часто разговаривал с собой):
– А в принципе, ведь все не так уж и плохо. После всего того, что со мной случилось, я, навряд ли смог бы жить в семье... И это замечательно – без нее я смогу всецело посвятить жизнь бомбе.
Выпив еще кружечку, он спустился в туалет. Пописал с удовольствием, побрился с не меньшим, сменил носки и поехал на Поварскую искать особняк Михаила Иосифовича. Вышел из такси у Арбатской площади, увидел Гоголя и решил пропустить с ним джин-тоника. Купил баночку, подошел к памятнику, нашел глазами свободное место на скамейке, уселся. И только отпив глоток, обнаружил, что по обе стороны от него сидят Бельмондо, Баламут и Черный. С бутылочками кока-колы в руках. По их лицам было видно, что они безгранично принадлежат "Хрупкой Вечности".
Несколько минут ушло на рукопожатия и вопросы о состоянии обоюдного здоровья. Затем Черный скользнул взглядом по лицам Баламута и Бельмондо и, найдя в их глазах ответ на свой немой вопрос, решил раскрыться.
– Вот, значит, все у нас на мази, – не умея скрыть счастливую улыбку, сказал он Веретенникову. – 10-го, в 8 утра по московскому времени режем ленточки. И в Москве, и в Нью-Йорке, и в Токио. Ты как раз вовремя – мы тут решили, что пришла пора думать об открытии филиалов на Ближнем и Среднем Востоке. Мусульмане народ реактивный, обидчивый, могут и упрекнуть, в том числе и действием, что мы их обделили бомбой.
– Да, мы тут как раз соображали, где открыть первый из них – в Тегеране, Багдаде, Тель-Авиве или Каире, – вступил в беседу Баламут. – Тебе решать, твой будет филиал.
Веретенников натянуто заулыбался и, немного подумав, сказал:
– В Тель-Авиве нельзя. Арабы обидятся. Я думаю, открывать надо в Иерусалиме... Городе, святом для иудеев, христиан и мусульман.
– Но там стреляют, – покачал головой Баламут. – Там сейчас неспокойно.
– Именно поэтому в Иерусалиме и нужен храм "Хрупкой Вечности", – отпив из баночки, с достоинством ответил Веретенников.
– Да, ты прав, – согласился Чернов и задумался, уставившись на ближайшего бронзового льва. Он заметил, что Валерий затаил зло и потому неискренен: "Понятно, ведь первородный Баклажан именно его назначал преемником. Смеясь, не смеясь – неважно. А он успел лишь к шапочному разбору".
Бельмондо тоже прочувствовал настроение Веретенникова и, когда получилась пауза, взял быка за рога:
– Валерий Анатольевич, а не хотите ли вы взглянуть на московскую бомбу? Мозги она прочищает на все сто процентов. Да и пора нам вплотную взяться за организацию экспедиции за алмазами. Ведь в самое ближайшее время нам понадобится... понадобится... так... Иерусалим, Киншаса, Сидней, Буэнос-Айрес, Мехико... не менее двадцати алмазов.
"Отправить меня хотят подальше! – подумал Веретенников, заметно краснея. – Нет уж, это я вас отправлю!"
И, мигом вылив в себя остатки джин-тоника, сказал, что готов немедленно встретиться с бомбой.
На Арбатской площади Валерий зашел в мобильный туалет, зашел, чтобы проверить свой пистолет. Проверить "Гюрзу" полковника, свою "Гюрзу", которую он успел спрятать при аресте, за которой не поленился после освобождения вернуться на Кумарх, из-за которой поехал в Москву поездом. "Убью всех троих, – проговорил он, пряча оружие за спиной. – Убью, как только введут в дом. Командовать парадом буду я".
По дороге к особняку Михаила Иосифовича он узнал, что персонал московского храма "Хрупкой Вечности" в преддверии открытия значительно сокращен. А храмы в Нью-Йорке и Токио располагаются глубоко под землей и в настоящее время законсервированы до возвращения, соответственно, Бельмондо и Баламута.
– Никто, кроме нас, не знает, где они находятся, – сказал ему Баламут. – И если сейчас на Поварской нас переедет машина, то зарубежные храмы начнут существовать как вещь в себе, а это непорядок...
– Чепуха! С нами ничего не может случиться! – воскликнул на это Чернов. И рассказал, как Баклажан ходил по минному полю.
"Посмотрим, – подумал на это Веретенников. – Через несколько минут посмотрим".
"Он попытается нас убить", – подумал Бельмондо.
"Нам предстоит последнее испытание", – подумал Бельмондо.
"Христос не может утонуть, – подумал Черный.
– Ну, тебя, Валерий, на ... – сказал Бельмондо останавливаясь. Среди друзей он числился самым благоразумным. – Мы все знаем, что ты собираешься нас прикончить сразу после того, как очутишься в храме. Пошло это и по-нехорошему прямолинейно...
Веретенников застыл. Бельмондо кисло смотрел на него. Чернов и Баламут топтались сзади.
– Не надо стрельбы на улице, умоляю, – морща лицо, положил Баламут руку на плечо Веретенникова. – Люди нас не поймут. Мышиная возня в такие знаменательные дни...
– Вон столики стоят, – сказал Черный. – Пошлите, посидим, обсудим статус. Только пистолетик-то отдай на хранение.
– Не отдам, – выцедил Веретенников, направляясь к столикам уличного кафе.
Через десять минут все сидели в пластиковой палатке за красным пластиковым столом. Перед Веретенниковым стояла пол-литровая банка джин-тоника, Чернов заказал себе безалкогольного пива, а Баламут и с Бельмондо – по бутылочке кока-колы.
