Багдадский вор - Белянин Андрей Олегович (читать книги без TXT) 📗

Судя по тому, что завгар с подчиненными не отреагировали, их обморок был предельно искренним. Оболенскому пришлось дважды хлопнуть в ладоши перед носом эмира, прежде чем со второго этажа набежали его любопытствующие подружки и усадили правителя Багдада на гору пуховых подушечек. Они же мгновенно принесли бубен, пару дудочек, а дудар и некое подобие двадцатиструнной арфы — для аккомпанемента. Лев чувствовал себя как Остап Бендер на пике вдохновения, по уши в адреналине, и, не приведи аллах, остановить не вовремя! Дудар он забрал себе, перехватив на манер бас-гитары, и хотя совершенно забыл полный текст песни, но припев исполнил с большим чувством и бешеным энтузиазмом:

Остановившиеся глазки Селима ибн Гаруна аль-Рашида быстренько оживились, и даже увлажнились некоей восторженной сентиментальностью. Он явно испытывал большое удовлетворение, глядя, как на повторе припева «самаркандская чинара» перехватила дудар за гриф и размахивала им над головой, «отгоняя» от его царственной особы «ненавистных соперниц». Оболенский действительно разошёлся не на шутку! Его глаза метали молнии, привязанные косы свистели в воздухе, а сам танец всё больше напоминал вдохновенную помесь «казачка» и шаманской пляски. Под конец он ещё рухнул перед повелителем на колени и по-цыгански потряс плечами:

Такого в эмирском дворце не слышали со времён его сдачи в эксплуатацию. Муж и господин попятился задом… Одно дело — намекать даме на возможность более близких отношений и совсем другое — когда дама прёт на тебя, как бронетранспортёр, недвусмысленно угрожая изнасиловать в зюзю! Евнухи не делали даже попыток поднять бритые головы, им давно всё было ясно. Не подумайте, что эмир отличался таким уж скудоумием, то, что перед ним слишком мужеподобная женщина, он понял сразу. Просто в его феодальном мозгу не могла зародиться сама мысль о том, что под личиной женщины скрывается настоящий мужчина. Ибо это было бы полным крушением всех устоев и мгновенно сделало бы его посмешищем не только Багдада, но и всего мусульманского мира. Получилось, как в сказке Андерсена «Новое платье короля». Король не хотел знать, а прочие знали, но молчали…

— Уф… — Оболенский в изнеможении плюхнулся рядом с эмиром, панибратски обнимая его за плечи. — Ну, как тебе, брильянтовый наш?

— О, этот танец воистину послужил усладой моему сердцу… — робко выдохнул Селим ибн Гарун аль-Рашид. Многие мужчины, гордые своей храбростью и твёрдостью в делах власти, совершенно беспомощны, когда их прижимает женщина втрое крупнее. — А возлежание по-самаркандски?

— Я ж говорю — только после штампа в паспорте.

— Воистину ты мудра и благочестива, о Положим Фёкла-ханум! — поразился правитель, а завгар приподнялся на четвереньки, старательно кивая в такт словам эмира. — Я не обижу тебя и не унижу себя настаиванием на ночи любви в твоей комнате. Но пусть завтра же нас свяжут брачные узы!

— В смысле, мы оформим юридический брачный договор? — разом вскинулся Лев. — Имей в виду, я буду настаивать на шестидесяти процентах совместно нажитого имущества даже в случае отсутствия детей!

— Ты родишь мне сына, — покровительственно улыбнулся повелитель Багдада и ласково потрепал «красавицу» по бедру.

— Ой, чёй-то в этом пункте у меня здоровые сомнения…

— Вот, возьми это кольцо в знак моего расположения. Я пока проведаю старших жён, а вам должно подготовить мою новую невесту к завтрашней церемонии, — поднимаясь, кивнул эмир, евнухи подобострастно склонились в поклонах. — Пусть халиф самаркандский знает, что я не оставил его дар без внимания…

— Всё равно не буду сына рожать! — упрямо буркнул Оболенский вслед удаляющемуся владыке. Присутствующие девицы прыснули в безудержном хохоте…

В ту ночь мой друг «реально оторвался по полной программе». Понимая, что завтра они его уже не увидят, наложницы и фаворитки плюс две юные жены устроили Оболенскому настоящий праздник! Вино текло рекой: одежда слетала, как шелуха; халва с орехами валялась горками, а поцелуи были столь частыми, что и вздохнуть-то толком некогда… Жар страсти и неистовство стонов заставили двух евнухов помоложе экстренно задуматься об отставке, а четырёх охранников у дверей довели-таки до греха… Что делать — Восток есть Восток, и отношение к чувственным наслаждениям там несколько иное, чем у нас. Если в Сибири это служит лишь способом согреться, то в Индии и Персии искусство любви считается даром Всевышнего и величайшим благодеянием для человека. Утро этот человек встретил, так и не сомкнув глаз… Завгар осторожно скрёбся под каждой дверью, извиняясь и выспрашивая, где тут, собственно, обитается прекрасная пэри — Положим Фёкла-ханум? Оболенский заскрипел зубами, но менять прозвище было поздно, оставалось только достойно доиграть свою роль до конца. Рыдающие девушки вырядили его так, что хоть сейчас мог бы претендовать на звание первой красавицы бразильского карнавала.

Главный евнух терпеливо ждал его у дверей:

— Эмир требует, чтобы ты, о почтеннейшая, явилась к нему, дабы при свидетелях отметить ваш брачный…

— Знаю, знаю! — раздражённо отмахнулся Лев, поправил вуаль на носу и, не оборачиваясь, пошёл по коридору. Бедный завгар бежал следом, не успевая за широким шагом «невесты из Самарканда»:

— О благороднейшая Положим Фёкла-ханум, а не расскажешь ли ты мне, скромному служителю эмира, в какой день и месяц какого года ты попала в наш гарем?

— Не помню, — на ходу огрызнулся Лев, — нам, красивым бабам, это без надобности.

— О блистательная и восхитительнейшая роза эмирского сада, а в какой же комнате и кто тебя поселил, ибо память всё чаще изменяет мне, а на евнухов помоложе никогда нет надежды.

— На евнухов вообще надежды нет! Не мужики, а тьфу — сплошное недоразумение! Хуже голубых, ей-богу…

— Такими нас создал Аллах! — попытался оправдаться заведующий гаремом, но получил в ответ только короткий взрыв издевательского басовитого хохота:

— Что, вот так, своей собственной рукой и создал?! Не срамись, дедуля, Аллаху больше делать нечего, чем таких бородатых телепузиков кастрировать… И вообще, чё ты ко мне пристал? Не видишь, какая я раздражительная…

— Вижу, понимаю, опыт есть… — уныло повесил голову евнух, а Оболенский прошествовал мимо двух страшно суровых стражников, не удержался и свистнул у обоих по кошельку (у одного из-за пояса, у другого из-за пазухи).

— Ладно, отец, извини за грубость. Прими в качестве презента, не такая я уж сволочная стерва… — Пересыпав монеты из кошельков в трясущиеся руки старого евнуха, он позволил беспрепятственно проводить себя в мужскую часть дворца, где трое невольников с обнажёнными мечами торжественно отвели их в церемониальную залу.

Эмир возлежал на низкой кушетке, утопая в шёлковых подушках, и медленно посасывал кальян. Вокруг плотной толпой стояли придворные, из знакомых лиц выделялся только господин Шехмет, начальник городской стражи Багдада. Здесь же стояла парочка имамов и невысокий благообразный старец с необычайно длинной бородой.

— Салам алейкум, граждане! — Мой друг так и не понял, почему после его общего приветствия в зале повисла нехорошая тишина.

— Это она? — прозвучал наконец ровный голос эмира, и старец с бородой рухнул ему в ноги. Собственно, специально он этого делать явно не собирался, просто запнулся ногой о полы своего полосатого длиннющего халата. Или ноги сами собой подкосились, это вернее…