Оборотный город - Белянин Андрей Олегович (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
Вот и замечательно, надеюсь, они вполне удовлетворят друг друга и хоть на какое-то время оставят меня в покое. Я смело поставил ногу на первую прозрачную ступень, помахал рукой всему городу и храбро полез вверх. Карабкаться пришлось не очень долго, на высоте трёх моих ростов я мягко коснулся папахой потолка, пошарил, поискал и, нащупав ручку люка, потянул к себе крышку. А ещё через минуту уже вылезал на свет божий из неглубокой ямины в кустах близ просёлочной дороги. Люк сразу захлопнулся сам собой, видимо, вследствие сработавшей магии. Может, там, конечно, и другой секрет, как открыть его сверху, я не знал, да и сейчас мою голову занимали совершенно другие цели. Вы никогда не догадаетесь какие…
В первую очередь мне жутко хотелось выспаться! Но сначала пришлось топать чёрт-те куда и забирать своего коня с кладбища. Араб честно дожидался меня, пощипывая меж могил сочную травку, время от времени поднимая голову, прядая ушами и настороженно озираясь по сторонам. Быстро учится мальчик, помнит, как в прошлый раз на этом же кладбище его поймали страшные незнакомые нелюди и силой увели под землю. А там его гарантированно бы съели, если бы не добрая девушка Катя и моё своевременное появление в нужном месте в нужный час…
Верный конь бросился ко мне навстречу, ткнулся храпом в щёку, осторожно обнюхал меня и, убедившись, что всё в порядке, радостно сделал свечку, упоённо молотя передними копытами воздух. Я с улыбкой тряхнул чубом, потрепал друга по шее и как-то не сразу обратил внимание на следы подсохшей крови у него на заднем левом копыте…
— Это ещё что такое?!
Араб непонимающе замер, скосил взгляд и попытался «незаметно» вытереть копыта о траву. Потом качнул умной мордой и молча сопроводил меня к тому месту, где я складировал под кустик седло и уздечку.
— Чумчара… — сплюнул я.
В сторонке валялся тощий труп характерной внешности, его череп был проломлен одним ударом аристократического копыта моего игривого коня. Значит, эта нечисть всё ещё помнит меня и упорно идёт по следу…
— Спасибо, дружище. Тебя никто не осудит, ты защищал добро хозяина и честно дрался только тем, что отпустила тебе мать-природа. Давай оттащим эту падаль вон в тот овражек, остальное довершат волки или его же собратья-трупоеды…
Избавившись от тела, я вытер руки берёзовыми листьями, заседлал коня, и он мягким шагом, медленно повёз меня обратно в село, куда мы вернулись аккурат после обеда. Точного времени не помню. Увы… Потому что спал прямо в седле, обняв шею жеребца и невинно сопя, как котёнок…
Плавная поступь араба убаюкивала, а чьи-то голоса, пробивавшиеся сквозь сон, собственно этим самым сном и казались…
— Бабы, глянь-кась, чего творится-а! Картина масленая-а, казачка убитого конь с поля боя до хаты везё-от!
— Так сплюнь, дура, может, он ещё и не убитый, а так… чуток выпимши?
— Кой выпимши-и?! Выпимших жёны на горбу тащут, а энтого конь! Убиты-ый! Ой, война-а, стерва война-а, за что ж таких молоденьких прибирае-эшь?!
— Да живой он, живой. Смотри, баба глупая, дышит! Не дышит? Дышит? Нет, не дышит? Да дышит же! Тока чё ж тогда перегаром не несёт? Видать, и впрямь преставился…
— А крови-то не видать. Значит, сердце прихватило. Всё из-за вас, бабы! Довели казачка воздержанием…
— Дед, уж чья бы корова мычала, а твоя жевала мочало. — Чьи-то сильные руки уверенно приняли меня с седла и куда-то понесли. — Разойдись, честной народ, нянька лялечку несёт! Баю-баюшки-баю, не ложися на краю! С краю тётки злые, девки крепостные, так и щиплют за бока, возбуждают казака, волокут до спаленки, а нам бы тока баиньки-и…
…Проснулся я уже ближе у вечеру на душистом сене, заботливо укрытый лошадиной попоной. Старый Прохор сидел во дворе на моём седле и чистил ружьецо, напевая:
Рядом с ним на перевёрнутом чурбачке стояла миска, накрытая чистой тряпицей, наверняка незаслуженный ужин. Видно, что мой денщик дуется, но заботиться обо мне не перестанет никогда. Мы, донцы, такие. В чём-то каждый приходится роднёй другому, даже если из разных станиц. Да что станиц, в любое казачье войско приезжай, примут как своего, кровь-то на всех одна, красная…
Прохор, конечно, обижен за то, что я улизнул один и не взял его с собой на подмогу, хотя на пару могли бы достичь ещё больших результатов. Ведь в этот раз я шёл по винтовой лестнице через могилу, значит, уж он-то там никак бы не застрял. А побывать ещё разок в Оборотном городе ему, как видно, очень и очень хочется.
Да и кто бы удержался? В отличие от меня людям, не обладающим истинным зрением, всё там видится волшебной сказкой. И город дивный, и дома прекрасные, и люди красивые, и атмосфера чудесная, и все вокруг так тебя любят, что буквально бросаются на шею обниматься! Но я-то знаю, с какой целью…
— Выспался, ваше благородие? — не оборачиваясь, поприветствовал меня Прохор. — Садись давай, каша уже остыла вся. Ешь да рассказывай, как там твоя…
— Она не моя, — лишний раз напомнил я, берясь за ложку.
— Ага, как же, — хитро усмехнулся в усы мой денщик. — То-то, гляжу, глаза у тебя горят, как у кота на Масленицу! Помирились небось?
— Ну-у… где-то как-то на определённых условиях…
Подробнее сообщать о том, на каких конкретно договорённостях мы сошлись, было пока рискованно. Сначала стоило доложить обо всём моему генеральствующему дядюшке, дабы заручиться его начальственным советом и согласием, а уж потом… Но Прохор смотрел на меня так умильно и доверчиво, что я и не заметил, как выложил ему всё!
Гром грянул ровно через четверть секунды после сверкнувшей под его кустистыми бровями молнии! Я опустил голову и прижал уши не хуже моего арабского жеребца, в робкой надежде, что гроза прошумит здесь и не накроет весь полк, потому что люди-то ни в чём не виноваты…
— Да как только смеет эта нечисть французская на нашу родную нечистую силу свою гнойную пасть разевать?! Да мы ж энтих лягушатников от Москвы до Парижа и в хвост и в гриву гнали, как мух навозных, а ныне они опять в нашу сторонушку кривые зубки показывают! Вот я сей же час полусотню казачков подниму, да мы их одной лавой так пометём, что и на том свете от наших пик не прочешутся! А ну пошли к Василию Дмитриевичу…
Я не рискнул спорить, когда мой денщик в таком эмоциональном состоянии. Ну его в болото, тут вякать себе дороже, попадёшь ещё под горячую руку да схлопочешь по шеям за отсутствие видимости должного патриотизма. Мне, соответственно, и доесть толком не дали, а сгребли едва ли не за шиворот и волоком потащили к дяде.
Сельские жители, встречавшиеся нам по пути, с пустыми расспросами и гадательными предложениями разумно не встревали. Два суровых казака, при оружии, бегущих куда-то по жутко важному, считай государственному, делу, как правило, редко вызывают мысль задержать их на чашечку чая, поболтать о том о сём на досуге. Поэтому мы добрались до генеральского двора сопровождаемые одной-единственной фразой престарелой бабушки-одуванчика, сто лет не встававшей с завалинки:
— Эх, красиво бегут казаки-и… Эх, где мои шестнадцать лет, так чёрта лысого они б от меня убежали! Куды тока девки смотрят?!
Рыжий ординарец сидел с трубочкой на крылечке и наше появление отметил сочувственным пусканием колечек из-под опущенных усов. По одному выражению его простецкого лица, полного грусти, разочарования, скуки и здорового жизненного фатализма, становилось ясно — мы безбожно опоздали!
И можно даже было не спрашивать о виновнике нашего поражения: за углом дома горделиво стояла неновая коляска длинноволосого сельского учителя, уже порядком доставшего нас за последнее время. Практически в эту же минуту и сам господин Чудасов появился на пороге, сияющий и презрительный ко всему миру, его руки торжествующе сжимали старую французскую карту, а за спиной тяжело встали два судейских пристава.
