Оборотный город - Белянин Андрей Олегович (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
— Ты у Вдовца был? Я ведь просила: забеги пообщайся, если не отравит, то даст совет.
— Да мы вроде с Моней и Шлёмой проконсультировались и…
— И ничего не нашли! Иловайский, ты не обижайся, но я тебя когда-нибудь просто стукну, чисто для сотрясения мозгов, может, хоть какие-то шарики-ролики встанут на место. Упыри, они ребята хорошие, однолинейные, без извилин, с ними легко, но для серьёзного поиска по такой хренов… тьфу, прости господи матерщинницу!.. карте тебе без помощи профессионала не обойтись.
— Тебе, между прочим, тоже, — поверх её головы заглянув в книгу-ноутбук, сообщил я. — Похоже, у вас там бунт. Уж больно грозные людишки у ворот собрались, а у меня как раз нагайка под рукой… Разгоним народную демонстрацию?
— Чего, чего, чего?!! — Катерина вырвалась из моих объятий, возмущённо кинувшись к рабочему столу, и, резко развернув к себе серую «грушу», зарычала так, что я даже вздрогнул: — Кто посмел? Всех порву! Всем кирдык устрою, всех на…
— Ты бы выслушала сперва, чем выражаться, — чинно поклонились два высоченных полубеса с оленьими рогами, но без хвостов, в личинах гренадёров времён Екатерины Великой. Толпа, общим числом около полусотни душ, согласно загудела…
— Ах, простите, забылась, айн момент и ком цурюк! — Моя кареокая любовь, не задумываясь, твёрдой рукой опустила красный рычаг на стене, и двух грубиянов накрыла оранжевая волна пламени. Все, кроме этих гордецов, бросились ничком на мостовую.
Огонь стих так же неожиданно, как вспыхнул. Зачинщики рухнули там, где стояли, донельзя удивлённые и уже абсолютно голые и чёрные, как отполированные негры. Львиные головы медленно кивнули друг дружке и удовлетворённо срыгнули остатки золы и серы…
— Надеюсь, я никого не задела? — чарующе мурлыкнула Хозяйка.
— И что ты, матушка! Не насмерть, так уже спасибо! — благодарно загомонила поднимающаяся на ноги нечисть.
А я на секунду задумался, интересно, какой же эта горячая красавица покажет себя в простой семейной жизни? Тоже чуть что будет пыхать огнём на любимого мужа, или всё-таки рождение десятка детишек как-то усмирит её буйный норов? Потому что у нас на Дону шибко самостоятельных жён принято учить нагайкой, а с Катенькой этот номер не пройдёт — я ж после первого же «учения» покойник, тут и к гадалке не ходи!
— Тогда кончаем бухтеть хором и быстренько обрисовываем мне суть набежавшей проблемы. Чего молчим, куда язык засунули? Я жду. Терпеливо, но недолго.
— Матушка, так на нас нападают вроде, — жалобно всхлипнул чей-то надтреснутый женский голос. — Говорят, скоро город покидать придётся, места насиженные, дома родные. Вот и боязно нам…
— Не поняла? — Катя, кусая губы, повернулась по мне и, многозначительно поиграв бровями, выразительно провела ребром ладони под горлом, после чего громко сказала в «грушу»: — Кого вам ещё бояться, кроме меня? Даже обидно как-то… Кто смеет вам угрожать?
— Так французы же!
У меня ёкнуло сердце. Неужели? Да ведь мы только что всё это обсуждали, буквально пять — десять минут назад, как гипотетическую возможность, но она уже стала жестокой реальностью. Мы-то думали, что у нас в запасе есть несколько дней, а среди горожан уже пошли слухи, и скоро паника накроет всех, куда раньше настоящего подхода врага. А нет более быстрого способа проиграть сражение, как сдаться до него…
Меж тем нечистый люд на площади перед Хозяйкиным дворцом наперебой орал о подходе иноземных войск и неумолимом кольце осады, затягиваемом вокруг Оборотного города.
— Движется, движется рать неумолимая в меди и железах! На челе её печать ненашенская, в руках вилы да вертелы, всё на лягушек наших зарятся…
— Все сплошь скелеты, лопочут не по-нашему, агрессивные сверх меры, и никакой галантности в обращении, так и прут без бонжуру!
— А у нас ить и без того перенаселение, так ещё понаедут тут!
— Ещё день-другой, и к нам ворвутся наших баб бесчестить! Что значит скелету нечем? Они ж французы, небось и безо всего обесчестят! Ну хоть надеяться-то можно?
Кроме всего этого бреда раздавались периодические выкрики насчёт квасного патриотизма, выдачи дополнительного спиртового пайка бесам-охранникам, строительства баррикад из гробов, отобранных в ночлежке у вампиров, перевода саванов на бинты и даже закупки турецких пушек у китайских спекулянтов.
Но, собственно, суть не в этом. Меня поражало другое: они не намеревались сдаваться. То есть пораженческие речи, конечно, звучали, но не более как слабый фон, на котором грозно и явственно возгоралась искра праведного народного возмущения! К ним подбирался неумолимый и многочисленный противник, у них не было своих войск, не было оружия, артиллерии, им даже о помощи просить некого, но эти люди (нелюди!) ни на секунду не усомнились в том, что их Хозяйка организует оборону и погонит вспять коварных захватчиков. Они все были полны готовности драться!
— Ваша заявка принята. Я займусь этим вопросом и дам свой ответ уже к вечеру. До заката все свободны.
— Матушка, а чё нам-то покуда делать?
— Все свободны, — ещё раз холодно повторила Катенька, и головы огнедышащих львов выразительно рыкнули сквозь зубы.
Нежить словно сорока на хвосте унесла.
Мы же с моей задумчивой любовью уставились друг на друга, как два свежевыловленных толстолобика, то есть с округлившимися глазами, открытыми ртами и не зная, с чего начать…
— Теперь видишь, что ты наделал? На нас идёт войной весь недопохороненный прах наполеоновской армии. Ты хоть на минуточку способен себе вообразить, сколько их? Если брать по минимуму от миллиона?! Тех, что не упокоены, что закопаны где попало, без отпеваний и погребений, что утонули в болотах и реках, замёрзли в лесах, не растасканы на части зверями и птицами, готовые ради призрачной славы Франции с бешеной скоростью и саблями в зубах ползти в наши края аж с берегов какой-нибудь Березины! Так вот, их, как ни верти, всё равно не меньше пяти тысяч. А у нас всего народонаселения в городе и тысячи не наберётся.
— Не бойся, счастье моё, я тебя никогда не оставлю, — сурово приподнялся я.
— Никогда не говори «никогда».
— Почему?
— Потому что меня абсолютно не греет твоя готовность умереть у меня на глазах! — мрачно буркнула Катенька.
— И близко не собирался! Да что ж все на свете считают, что мы так и рвёмся верхом на тот свет?! Я просто подниму казаков, и мы расшибём французов, дело привычное.
— Что? Ты в своём уме, Иловайский?! — Бурая Катерина вскочила с крутящегося стула и попыталась приподнять меня за грудки. — Во-первых, в Оборотный город нельзя пускать людей. Во-вторых, с какого бодуна твои православные донцы будут сражаться за среднестатистическую нечистую силу? Да они тут последних оставшихся добьют!
— За нечисть наши головы класть не будут, это факт. А вот за тебя и за меня — да! — Я уверенно заломил папаху. — Сей же час пойду поговорю с дядей, и мы устроим бонапартистам ещё одну жаркую зиму тысяча восемьсот двенадцатого года!
— Сделаешь — я тебя поцелую! — глядя глаза в глаза, твёрдо пообещала Катя, одним коротким предложением вырастив у меня за спиной крылья воспаряющей надежды.
Я едва унял бешено заколотившееся сердце и кинулся к ней навстречу, распахивая объятия…
— Притормози, жеребец! Сказано тебе — позже, после того как ты разобьешь врага. Чмокну в нос. Может, даже дважды. Честное-пречестное, чтоб меня прыщами покрыло, как неполовозрелую дурочку тринадцати лет!
Судя по серьёзному выражению её лица, это была жутко страшная клятва. По крайней мере, я предпочёл поверить, козырнул и честно отправился по ступенькам вниз. Хорошо, когда твоя судьба хоть в чём-то зависит от тебя самого. Понятно, что и так всё «в руце Божьей», но если есть шанс слегка помочь Провидению и достичь желанной награды, так не фиг сидеть на печи, дело делать надо! А значит, прямо сейчас навестить печально знаменитое питейное заведение Вдовца. Только бы он согласился мне помочь…
— Иловайский! — окликнул меня громоподобный голос моей любимой, когда я вышел за ворота. — Мони и Шлёмы сейчас нет, бабка Фрося занята, отец Григорий пьян, скотина! В общем, тебя Павлушечка проводит. Не дёргайся, я его уже предупредила, больше облизываться не посмеет. А доведёт до места — с меня вишнёвый кекс. Всё равно засохнет, я на диете. Короче, выясняй всё у Вдовца. И попробуй только позволить им тебя съесть, хоть кусочек. Не прощу и не помилую! Тебя, разумеется…
