Таймири (СИ) - Флоренская Юлия (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
— Со мной впустят, — пообещал философ, и голос его показался Таймири на удивление свежим, помолодевшим, совсем как у Благодарного.
Он постучал три раза, выдерживая паузу после каждого удара. За тремя долгими последовало три быстрых, ритмичных. Прямо какая-то азбука Морзе! Глядишь, еще и пароль спросят. Однако пароля не потребовалось. Немного погодя створки ворот неторопливо поползли в стороны, и перед путниками предстала совершенно беззащитная девушка с ярким фонарем в руке. На девушке был длинный, до пят, балахон из какой-то очень дорогой материи, перевязанный на поясе широкой лентой. Пышные кудри струились до самой талии, а изумительный разрез пытливых глаз не мог оставить равнодушным даже самого привередливого сердцееда… Папирус вылупился на привратницу и немедленно потерял дар речи. Судя по его виду, вместе с даром речи улетучился и разум. Причем, безвозвратно.
— Добрые странники… Вы ведь добрые, не так ли? — невинно осведомилась девушка. — Потому что, если нет, я запущу в вас этим фонарем. А в нем масло. И… В общем, сами понимаете.
— Мы добрые, добрые, — поспешил заверить ее капитан. — Только очень уставшие.
— Му-э-а-э, — обалдело промычал Папирус.
— Если вы устали, это еще не повод стучаться в мастерскую. У нас, между прочим, не гостиница и не приют для бездомных, — посуровела привратница. — К тому же, мужчинам сюда нельзя. Для них есть отдельный флигель.
— Вижу, философу Каэтта здесь не рады, — проговорил своим новым, молодым голосом Диоксид. Только сейчас, при свете фонаря, Таймири заметила, как он подтянулся и постройнел. Куда-то исчезла седина, разгладились морщины, а борода превратилась в густую трехдневную щетину. Взгляд из водянистого и близорукого сделался глубоким, насквозь пронизывающим. Если бы не посох да не одежда из сундука Благодарного, нипочем бы не узнать.
— Ба-атюшки! — прошептала Минорис. — Разве ж это он? Его подменили! Украли! Похитили!
С такими словами она набросилась на опешившего философа и принялась нещадно его колотить. — Я спрашиваю, куда вы дели Диоксида? Что он вам сделал? Вы — негодяй! Убийца!
— Видите, до чего дошло, — вымученно улыбнулся Каэтта, когда обезумевшую Минорис оттащили прочь. — Убийца.
— Хороша маскировочка, ничего не скажешь, — обрадовалась привратница. — Простите, что сразу вас не признала. Такой конфуз вышел.
— Пять лет прошло, а вы всё в прежней должности априорты? — спросил философ. — Нехорошо, дорогая Ниойтэ. Я поговорю с ардиктой, пусть на ваше место поставят какого-нибудь молодца из среды физиков-испытателей.
— Благодарю покорно, — поклонилась Ниойтэ. — Но моя должность меня ни капли не тяготит. Я, видите ли, обожаю ночь и масляные фонари. Это так романтично!.. Но что же вы стоите? Добро пожаловать. До утра поместим вас в комнате для гостей. А если понадобится, то и защитим. Свиток-то у вас с собой?
— Прошу прощения, — любезно возразил философ, — но свиток останется при мне. — За пять лет в мастерской многое могло измениться. Людские мысли зреют чересчур уж быстро, а предательство существовало еще на заре человечества.
— Ах! Что вы такое говорите! — опешила Ниойтэ.
— Я ничего не утверждаю, — внимательно взглянул на нее Каэтта. — Но предосторожность не повредит. И еще, — он потрогал свою щетину, — не найдется ли у вас цирюльника? Только такого, чтоб у него руки из правильного места росли.
Априорта радостно закивала:
— Для вас хоть из-под земли достанем!
Кэйтайрон презрительно хмыкнул: вишь, как любезностями сыплет! Подлиза!
Уверенная в своей неотразимости, Ниойтэ плавно отступила в сторону, и перед гостями расстелилась гладкая, как лента, аллея, усаженная по краям — о, диво! — пальмами, фикусами и изящными, духовитыми кустиками. Стояла глубокая, тихая ночь. В траве — да-да, там росла самая настоящая трава! — робко потрескивали сверчки. Затеняемые кронами пальм, рыжели в темноте фигурные фонари. Капитан решительно двинулся вперед, но дорогу ему неожиданно преградили.
— Вам с молодым человеком сюда нельзя, — сказала Ниойтэ, под молодым человеком подразумевая Папируса. — Пройдемте, провожу вас к Лисса-дому.
Она настойчиво увлекла Кэйтайрона за локоть, подмигнула философу и скрылась за воротами. Всю дорогу до Лисса-дома (что за смехотворное название!) Папирус любовался роскошными локонами априорты, слушал мелодичное поскрипывание ее светильника и хотел лишь, чтобы ночь никогда не кончалась и чтоб они вот так шли и шли по пустырю, с теплым ветром да яркими, небрежно разбросанными над головой звездами.
***
А тем временем Таймири, Сэй-Тэнь и Минорис следовали по аллее за философом-самозванцем, потому что только он знал, как пройти к главному входу. Минорис не могла решить, то ли ей перед Диоксидом благоговеть, то ли затаить на него обиду. Ведь он-то ее обманывал, стариком прикидывался. Правильно, значит, поступила, что отказалась от его уроков. А с другой стороны, если он прикидывался для пользы дела, если на него какая-нибудь сверхсекретная миссия возложена? Тогда, выходит, Диоксид достоин восхищения и почета? По крайней мере, одно Минорис уяснила твердо — первому впечатлению доверять не стоит.
Аллея была посыпана чистым, мелкозернистым песком. Он приятно хрустел под ногами и навевал на Сэй-Тэнь воспоминания о море, куда они раньше ездили всей семьей — семьей дружной, сплоченной. В этой семье не было места неприязни и упрекам. Упреки начались позднее — когда Сэй-Тэнь позволила себе роскошь мечтать.
Таймири таращилась на пальмы, которые (она была уверена) при свете дня выглядят гораздо эффектней, чем ночью. Посадить бы такую пальму у себя во дворе — тетушка умрет от счастья! Хотя нет, не нужно, чтоб умирала. Будет вполне достаточно легкого обморока. А потом они откроют пальмовую рощу, и в эту рощу будут стекаться люди со всей столицы. Тетушка наконец-то бросит свою нелюбимую работу, заживет припеваючи, и будет у нее что ни день, то праздник.
— Ну, вот мы и пришли, — скупо сказал Диоксид-Каэтта. Прислонился к меловой стене здания мастерской, скрестил на груди руки и, судя по вскоре последовавшему посапыванию с присвистом, предался блаженному сну.
Ардикту — верховного преподавателя — дожидались долго. Сбросив сандалии, Минорис успела исходить аллею вдоль и поперек. Таймири вполголоса разговаривала с Сэй-Тэнь, качавшей на руках младенца.
— Я не хочу, — возмущенно шептала она, — отдавать мастерам что бы то ни было! Провожу вас с Минорис — и распрощаемся.
— Погоди, — отвечала ей Сэй-Тэнь. — Не беги впереди паровоза. Поглядим сперва, что представляет из себя верховная преподавательница. Вдруг она, как Благодарный, добрая и бескорыстная?
— Мне всё равно, — запальчиво сказала Таймири. — Кем бы она ни была, уйду.
Ардикта возникла на террасе серой шуршащей тенью. Лицо ее сумели разглядеть, лишь когда слуги поднесли свечу. Бледное, с узкими черными глазами и глубокими вертикальными морщинами между бровей. А взгляд острый, как шипы чертополоха. У Минорис от такого взгляда засосало под ложечкой.
Философ встрепенулся и двинулся ардикте навстречу.
— Сколько лет, сколько зим! — воскликнула та, раскрывая Диоксиду объятия. — А ты всё прежний. Ничуть не изменился. Под каким именем тебя знают в городе, а, господин Каэтта?
— До сих пор величали Диоксидом, — скромно ответил философ.
— Диоксид? — рассмеялась ардикта. — Недурно, недурно. Но мог бы придумать что-нибудь и позвучнее. Хотя теперь это уже неважно. Ты ведь остаешься?
— Остаюсь, — кивнул тот. — И они… Они тоже хотят остаться, — указал он на спутниц. — Просто жаждут.
— Жаждут? — хитро сощурившись, перепросила ардикта. — В таком случае, приступим к церемонии.
Она трижды хлопнула в ладоши, крикнула: «Дары!» — и у нее за спиной тут же выросли три высокие златовласые девы с круглыми блестящими подносами. Шурша платьем из не менее дорогих, чем у привратницы, тканей, ардикта вышла на аллею, где, выстроившись в рядок, стояли Таймири, Минорис и Сэй-Тэнь. Заглянула каждой в глаза, заставила назвать имя и, не мешкая, предложила пожертвовать мастерской что-нибудь ценное.
