Апокалипсис для шутников - Краснов Антон (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
Выкинут за борт? Могут.
2 октября. Этот день едва не стал последним в личной биографии нелепых пришельцев из чужого мира – Евгения Афанасьева, журналиста, и Владимира Ульянова-Ленина, политика.
А всё началось с того, что какой-то пьяный идиот принял низкое облако, выросшее на горизонте, за землю.
– Земля, земля!
– Земля! Зе… где мои десять тысяч мараведи?!
Самое смешное, что этим придурком оказался тот самый Мануэль Грегорио, ремесленник из Мадрида, которого якобы сжег на костре его собственный работничек – будущий фрей Констанций по прозвищу Минус Двести. Оказывается, Мануэль выжил, а теперь таким же макаром, как и мы с Ильичом, попал на каравеллу и принялся восполнять убытки: вместо причитающихся двухсот от фрея Констанция потребовал десять тысяч от королевы через посредничество Колона. Владимир Ильич, который не умел жить спокойно, немедленно влез в происходящее и заявил, что это никакая не земля, а обычное облако. А напоследок обозвал Мануэля своим любимым словечком «оппортунист». Мануэль полез в драку. Впрочем, Владимир Ильич ловко увернулся и подставил Мануэлю подножку, да так удачно, что тот выпал за борт. Прибежал Колумб и стал орать на команду, обзывая матросов кучей ослиного дерьма, слепыми недоносками, неспособными отличить землю от облака, и прочими лестными терминами. Почему-то меня не удивило, что команда разобиделась на такие непарламентские выражения. Застрельщиком в бунте стал все тот же ирландский негодяй Айрис, который без околичностей заявил, что Колона околдовали два проклятых толедских колдуна, иначе он давно бы признал очевидное: там, на северо-западе – земля!
Свою содержательную речь он закончил предложением повесить меня и Владимира Ильича. Начало заварушки было впечатляющее, что тут и говорить.
– Повесить колдунов! – стали орать матросы.
– Утопить!
– Ядро на шею – и за борт! – Вышел боцман Аранда и рявкнул:
– А ну, марш в кубрик! Кому сказал!
Обычно зычный голос боцмана Аранды действовал на этих типов достаточно, чтобы они с ворчанием убрались с верхней палубы. Но оказалось, что на этот раз всё серьезнее. Между тем боцман орал:
– Что встали, стадо ослов и баранов? Быстро в кубрик, а вы пятеро – на мачты! Судя по этим облакам, идет шторм! Убавить паруса! Взять на гитовы бизань! Что встали?..
– Мы не двинемся с места, – сквозь зубы сказал ирландец Айрис и вдруг вынул нож, – пока на борту эти два ублюдка. Мы долго терпели их. Я готов плыть на одном корабле с ворами, грабителями, даже убийцами, но только не с колдунами! Думаете, никто не видел, какими бесовскими значками этот парень испещряет бумагу! – Его палец ткнулся в ту сторону, где у мачты стоял я. – Думаешь, никто не видел, как ты пишешь свои мерзкие бесовские буквы, которых никто не может понять? (Это он о моем дневнике.) Что это, как не заклинания! Он погубит нас!
– Айрис верно говорит! – послышались выкрики. Сказать, что я в эту минуту испугался – ничего не сказать. Ноги стали как ватные, какой-то ломкий холод ящерицей прополз по жилам, и я прислонился спиной к мачте. В этот момент на трапе появился Колумб, вооруженный кортиком. За ним, раскачиваясь на своих кривых ногах, бежал де ла Роса, в руках которого виднелся деревянный кофель-нагель – это такая штука для крепления такелажа. Они появились куда как вовремя, потому что в это мгновение я был буквально пригвожден к палубе и не мог даже пошевелиться. Айрис уже направился ко мне и к удивленно склонившему голову Владимиру Ильичу, когда Колумб крикнул проклятому ирландцу:
– Ты почему не выполняешь приказаний, собака?
– Это мы еще посмотрим, кто из нас собака… – сквозь зубы произнес Айрис и, возвысив голос, завопил: – Болваны! Нас ведут, как быков на убой, а мы и мычать боимся! Разве вы еще не поняли, что Колумб и его шайка колдунов и чернокнижников угробят нас всех до единого! Если мы не поможем сами себе, никто нам не поможет, вот так!…
– Что же вы не поете, Владимир Ильич, ведь он рассуждает точно по вашим рецептам? – пробормотал я.
– Вы о чем это, товарищ Афанасьев? – отозвался тот, в некотором замешательстве потирая лоб. – Что я должен петь, батенька?..
– …никто нам не поможет, кроме нас самих!.. – гремел Айрис.
– Да очень простую песню из вашего революционного репертуара!.. – прохрипел я. – «Никто не даст нам избавленья, ни бог, ни царь и не герой, добьемся мы освобожденья свое-е-ею собственной руко-о-о-ой!..» – отчаянно фальшивя, пропел я, и в этот момент Айрис двинулся прямо на Колумба. Тот взмахнул кортиком, бунтовщик пронырнул под рукой главы экспедиции и бросился на меня, сверкая ножом. Мне еле-еле удалось отпрыгнуть в сторону, и нож этого урода пропорол парус. Я последовал примеру штурмана де ла Росы, который затесался в толпу матросов и вовсю орудовал кофель-нагелем, раздавая сочные удары. Я вырвал штырь, крепящий одну из снастей бегучего такелажа, и уже наготове ожидал Айриса. К нему присоединился кто-то из матросов, и они втроем ринулись на меня и товарища Ульянова-Ленина. Айрис, Гомес и еще какой-то мерзкий тип, похожий на очеловечившегося муравьеда. И несдобровать бы нам, если бы сбоку не вынырнул верный Джованни Джоппа и со всего размаху не врезал Гомесу по башке, а Айриса оттолкнул ногой так, что тот упал, запутавшись в талях. «Муравьед» попытался пырнуть меня ножом, выпавшим из руки Айриса, но я был начеку и выбил нож, а матрос получил такой удар кофель-нагелем, что покатился по палубе, отчаянно воя.
Тем временем Колумбу, де ла Росе, боцману Аранде и нескольким офицерам, кажется, удалось навести порядок. При этом серьезно пострадали несколько матросов и – фрей Хуан, которому засадили клинок прямо в бок. Его новое белое одеяние, которое он не снимал с момента отплытия (и не терявшее своей белизны, хотя в те времена ни о каком «Тайде», разумеется, не слыхивали), – окрасилось кровью.
К нему приставили лекаря, он в тяжелом состоянии. Жаль. Несмотря на его принадлежность к инквизиции и превышающую все меры допустимого занудность, он – далеко не самый худший представитель рода человеческого на этой каравелле. Которую несет на запад, вот уж воистину – черт знает куда!.. Америка, Америка! Да есть ли она, эта Америка? Начинаю сомневаться во всём.
Ночью у Владимира Ильича снова удушливый бред: «Американские империалисты не посмеют!.. Ступить на берег! Товарищ Колумб, вам прямо и направо, спросить Рокфеллера!.. Звериный оскал…», и так далее, и тому подобное.
4 октября. Неисповедимы пути твои, Господи!
Да!!!
Чем дольше живу, чем больше убеждаюсь, что я ничего не понимаю в этом мире – ни-че-го! Как?.. Как такое могло случиться? Стечение обстоятельств? Наваждение? И надо же – ведь это были его ПОСЛЕДНИЕ слова!
Но обо всем по порядку.
Сегодня днем умер фрей Хуан. Печально. По-моему, прослезился даже несгибаемый наш Владимир свет Ильич, хотя и оплакивал он отнюдь не пролетария и не слугу трудового народа, а представителя религиозного культа, к тому же входящего в злобную и коварную инквизицию, ах!.. Но не это главное. Фрей Хуан пришел в себя только перед самой кончиной от вопля боцмана Аранды, руководившего сменой парусов: «Пора заканчивать, нерадивые свиньи!» Фрей Хуан сказал:
– Да, правда. Пора заканчивать со всем этим. Жалко. А ведь я хотел установить крест Господень на вновь открытых землях.
Конечно, я мог сказать ему, что и без него найдется немало желающих установить крест, а потом не без помощи этого креста выкачивать золото из населения Америки. Конечно, не стал. И тут он сказал… Сначала я не поверил собственным ушам:
– Жаль, жаль, что даже фрей Торквемада не сумел уберечь… уберечь. Ведь он не такой уж и изувер, каким его изображают. Он по-своему справедливый человек, человек большого чутья, но ослепленный… ослепленный чувством своего сурового долга. Да, он – человек долга. И он… Чтобы уберечь меня в этом опасном странствии, он подарил мне свой крест и свою… свою сутану, облачение, в котором я должен был крестить тех, кто в новых землях пожелает склониться под сень Христовой благодати…
