Наследница Бабы-Яги (СИ) - Вериор Лика (читаем книги онлайн бесплатно txt, fb2) 📗
— Мёртвый лес, — объяснил Кот.
И правда мёртвый. Ни птиц, ни зверей, уже даже листочков на деревьях не наблюдается. Голая неровная земля с выпирающими острыми камнями, голые чёрные деревья, сплетающиеся между собой ветвями, голые ели, на вид совсем сюрреалистичные. И не пахнет ничем, лишь землёй — слегка-слегка.
— Холодновато, — Петя весь передёрнулся. Хорошо, что есть пледы, чего-чего, а неожиданных морозов мы точно не ожидали, хотя бы ветровки с собой взяли.
Когда-то, будто бы много лет назад, именно этот лес показало нам блюдце. Кусочек, но я прекрасно запомнила его. Царство Кощеево. Значит, мы уже близко.
— Скоро стемнеет, минут пятнадцать — и на привал, — бросил Алек.
Через пятнадцать минут не получилось. Каменистая земля не располагала к ночлегу, да и деревья здесь росли очень близко, корнями наружу, не оставляя хоть какого-то ровного пространства. Мы запустили клубочек, и он золотистым фонариком скакал впереди — без перебоев, здесь с Силотоком всё было отлично. Череп тоже чувствовал себя хорошо, освещал дорогу двумя яркими прожекторами глаз.
— Давайте тут, — мы вышли на более или менее свободное пространство. — Слишком быстро стемнело, дальше точно уже не пойдём.
Проверила время — только-только к девяти, обычно темнеет на час позже.
Вонзить Черепа в землю своим излюбленным способом не вышло — пришлось ковырять ямку, пока парни решали с огнём. Кот стоял рядом со мной и руководил процессом:
— Ты как тяпкой не работала в жизни. Давай — раз! — и на себя. Раз! В землю давай! И на себя!
— Была бы эта тяпка, может проще было бы, — прошипела, орудуя ложкой.
— Помню, друг по университету, Строганов, позвал меня как-то к себе на загородную дачу… У него своя была, семейная, не съёмная, как обычно бывает. Ох и куролесили мы тогда, девчонок в озеро кидали, подсматривали. Хорошо, старшего поколения не было, переженили бы нас всех — только так, — я вставила ностальгирующего Черепа в выемку. Маловата. Ладно, дальше копаем. — Вот тогда и тяпку мне в руки дали — впервые. У Строгановых земли было на пол-империи, а Славка особо любил именно эту местность, южную. Там и девки такие… Да что я, о девках… Тяпка-то — ой, намучился я тогда! Под жарой-то, да с какими-то деревенскими в огороде. Они всё — барин да барин, а Славка хохочет, мол, какой из него барин — в науку пошёл, от всех дел семейных отвертелся. В Бога не верил, говорил, ненаучно, не доказано, а Строговы-то, Строгоновы, они какой процент дохода на церковь тратили! С патриархом в тесных общениях… А Славка — нет, наука. Вот, знал бы он, что есть на земле Навь, поменял бы взгляды, да не мог я рассказать. А хотелось! Не из наших Строгоновы были, ох… Странно это, всегда думал, коли они церкви столько выкладывают, их могли бы и ввести в узкий круг, ан нет. «Бесталанные, нет в роду ни колдунов, ни инквизиторов», — так мне мой батюшка говорил. А ум-то у Славки — какая потеря для колдонауки!
Вслушивалась внимательно — вот не первый раз несёт что-то подобное, а потом и объяснить не может: что куда и как. Окружение своё вспоминает, события, а себя — нет. Из этих монологов понятно стало, что Череп — из учёных. Не колдун, но в роду такие были. Где работал, что делал, и за что на частокол загремел — непонятно. Вот, из новых подробностей — во времена Империи жил, со «Славкой Строгоновым» дружбу водил.
— Зато Лев Николаич! Вот человек был! Школы строил, и для наших, и для простых, и продвигал знание в узких кругах… сакральное… Доча его, Сашка, чудо какая умная девица, даже моё женатое на науки сердце трепетало. Эх, это лицо широкое, лоб высокий — сразу видно, знаниевая головушка. А Пушкины! — Череп воскликнул, да так, что Петя пролил едва вскипевший чай и зашипел. Видимо, обжёгся. — Как все по Александру Сергеичу горевали, вся нация, вся нация! Этого в книжках-то не напишут, а наша сторона, посвящённая, в его лице потеряла такого учёного! Я юнец ещё совсем был, только в гимназию поступил, но помню, Арина Родионовна, почтеннейшая, с его смерти вся бледная ходила, цветы по округе вяли. Ведьма горюет, природа с ней…
— А ещё кто среди ваших был? — Алек был самым заинтересованным в этих беседах.
— Ой, проще сказать — кого не было. Романовы, конечно, все поголовно. Там как подослали к Ивану Васильевичу одну из своих, изжили Рюриковых, так и вцепились в русскую землю. Никто, конечно, не винит, сейчас-то обособливо, чего уж ради трона не сделаешь? Тем более пользы немало народу принесли. При Грозном-то вообще колдовскому миру жизни не было, считай, Романовы спасли нас всех. Кто знает, какие бы ещё репрессии нас всех ждали, если бы Рюриковичи выжили. Они-то вообще проклятые, говорят. Красно Солнышко Русь крестил, а исконные народы изжил, хотя сам из колдунов был. Вот его и прокляли — не видать ни ему, ни его потомству силы колдовской. Обиду эту из поколения в поколение носили, управлять колдовским не смогли, решили изжить всё. По свету собирали людей с особым даром, способных колдовство поглощать, и вокруг себя держали… Это потом уже поняли, на зарубежных коллег посмотрели, что за сила такая. Тогда и появилась должность инквизиторская, в том виде, что нам известна. А до… смутное время было, ох смутное.
— Ой, не ґовори! — старческий голос с забавным говором и фрикативным «гэ» в нашей компании прозвучал инородно. Я громко икнула, сжавшись, и медленно повернулась в сторону говорившего. — Чай, с тех врямён и не видали таких кострищ.
— Вот-вот…
Алек встал, и его раздвоенная тень упала на неожиданного гостя. Старичок сидел на одном их камней и грел руки в собственных рукавах. На голове у него была меховая шапка с повисшим вдоль лица хвостом, на ногах — валенки. Сам он тонул в дублёнке, которая, на вид, была больше его самого раза в два — из-под шапки и высокого ворота торчали только нос и два блестящих глаза.
— Чудной у вас кострище, — заметил дедок. — Ґорит, да изнутри. И жара пощи нет. А жару б не помьшало.
— Сейчас и для жара сообразим, — Петя широко улыбнулся. Нет, ну неисправимый человек, будто не перед ним сейчас странный дед в ночном мёртвом лису вдруг появился.
— А вы как тут оказались? — спросила тихо.
— Бродил, бродил, собирал себе всякоґо, — немыслимым образом оказалось, что на коленях у деда стоит маленькая корзинка, — да на вас набрёл. Смотрю, сверкает, и не костром — холодом, а это, вот, ваш товарищ ґлазами своими. Экая способность — нужная.
— Несомненно, — Череп гордо кивнул. — На чистой местности саженей пятьдесят освещу!
— Ґрябышей не жалайти? — дед вытащил из корзинки маленький вытянутый грибочек. Я отрицательно помотала головой, остальные, видимо, тоже. — Ну, как знайти, — и дед закинул гриб себе в рот. Зажевал.
Искоса глянула на остальных. Есть мы сегодня, видимо, не будем — не объяснять же старику, почему мы не можем его угостить. А есть так, внаглую, не делясь… Кусок в горло не полезет. Может, как уснёт, так и поедим. Или он отчалит? Куда-то же шёл всё-таки…
— Дедушка, а вы чего тут так поздно? — я протянула руку, подзывая Кота, и он тут же запрыгнул ко мне на колени. Да, так спокойнее.
— Чао ж это поздно? Не поздно ищё.
И не поспоришь.
— Вы, ґолубчики, не смущайтес. Иль совсем я вас, старый, стеснил? Так я пойду… — он будто бы засобирался, а на деле вытащил пару грибочков и тут же зажевал.
— Да нет, что вы, оставайтесь конечно, — и кто меня за язык тянул, а? — А костёр нормальный и правда неплохо бы разжечь, — глянула на Алека умоляюще. Честно, дед, вон, в зимнем, а мы в летнем сидим, морозимся!
Алек призадумался. Не хочет сходить со своей позиции и деда из поля зрения терять. Но костёр-то кто разожжёт. А я мёрзну вообще-то.
Вздохнул. Посмотрел мне в глаза долгим взглядом. Я вся передёрнулась, не от холода — от его стали. Он понял так, как мне было выгодно, — пошёл разжигать костёр.
— Петрушка, — бросил он коротко, и Петя вдруг пересел ко мне, потеснив на камешке. У них что, ментальная связь?
— Ты мне, красавица, напоминаешь одну… мою главну любо-ов, — дед мечтательно вздохнул. Алек обернулся на него через плечо, держа в руке пучок веток, потом на меня посмотрел и молча вернулся к розжигу костра. — Такая же курчава была, знойна, но очи-то!.. Я таких очей ниґде не видал, а твои-то — как её, — интересно, чего он там разглядел, старый, если в полумраке сидим? — Зелень эта колдовская!.. — поёжилась. Таки разглядел. — Так любил — свету белоґо без неё не видал! Хотел её кудрями дышать, в зелени её очей купаться! А она всё нос воротила, не мил, мол, не мил. Я ей ґоворю — чем не мил? И боґатств немало, и умом не обделён, и внешностью, а уж уд мой… — Алек кашлянул, прерывая деда. Тот словно опомнился, рот рукой прикрыл, на меня посмотрел. — Звиняйте! — что-то мне подсказывает, что дед о чём-то неприличном стелет. — Так во-от! Ґоворю — до смерти любить буду! А она мне, мол, жити ей пока хочца! А я ей — да до моей смерти, не твоей! А она мне — и тоґда мне тебя, забулдыґу, до смерти терпеть? А я ей — в рот не возьму! Вечно любить буду! А она мне — этоґо и боится, мол, вечнось длинная. Эх!..
