Никогда не было, но вот опять. Попал (СИ) - Борков Алексей Николаевич (книги бесплатно txt, fb2) 📗
— Гм! Ты уверен, что перевел все правильно?
— За смысл могу поручиться, а за полное соответствие нет. Русский язык я изучал по книгам Достоевского и мне кажется, что там персонажи говорят как-то иначе. Да и написано послание довольно безграмотно.
— Я не об этом! Этот сибирский подросток мало того, что угрожает, но походя, вспоминает события, которые еще не произошли.
— Одно событие произошло и не далее как 30 января. — Сказал Сальвини.
— Ты имеешь ввиду кронпринца австрийского? Так, подожди! Наши посланцы были в этой Сосновке в середине марта. Полтора месяца прошло. Теоретически мог узнать.
— Теоретически мог, а практически? Даже наши крестьяне вряд ли знают кто такой Рудольф и императрица Сисси, а уж в Сибири тем более. Кроме того, я ведь шел к тебе показать посылку от одного миссионера из Южной Америки. — С этими словами Сальвини поднял с пола принесенный ящик, поставил его на стол, вытащил из него странный предмет и подал Бальцони.
— Что это?
— Если верить нашему юному сибирскому другу, это телефон и одновременно фотоаппарат. Вот пожалуйста — одна сторона стеклянная а на другой яблочко надкушенное. Все согласно описанию. И уж про этот артефакт сибирский мальчишка ни у кого узнать не мог.
— Хочешь сказать, что мы должны серьезно отнестись к посланию этого «поганца», как его называет Пизаконе?
— Думаю, что более чем серьезно.
— А что пишет миссионер по поводу этого предмета? — Бальцони показал на телефон.
— Пишет, что в их миссию аборигены принесли из джунглей, странно одетого негра. Его укусила какая-то ядовитая тварь и он умер в больничке при миссии. Его вещи отец Антонио выкупил у вождя племени и ближайшей оказией переслал нам. Вот его письмо. В ящике штаны и что-то вроде рубашки с картинкой, но все это настолько грязное, что я не рискую их брать в руки.
— А придется. — Бальцони покопался в одном из ящиков своего письменного стола, достал перчатки и кинул их другу. — Надень и доставай. Нам все равно надо будет показать все это Его Святейшеству.
Карло вздохнул, натянул перчатки, вытащил из ящика грязную, но когда-то светлую рубашку с короткими рукавами и без воротника и пуговиц. На этой странной рубашке был изображен кривляющийся и что-то вопящий негр с красными волосами, собранными в гребень, в синих круглых очках, с разноцветной татуировкой на шее и предплечьях. В руках он держал плоскую белую доску, похожую на странную гитару. Картинка явно была выполнена фотографическим способом, но веяло от этого изображения какой-то первобытной дикостью.
— Мда! Впечатляет. — Пробормотал Бальцони. — А что там со штанами?
Штаны оказались, на первый взгляд, вполне обыкновенными синими штанами, протертыми до дыр на коленях и грязными до невозможности. Брезгливо повертев их перед начальством, Карло аккуратно сложил их в ящик.
— Что больше ничего нет?
— Отец Антонио пишет, что на шее одного дикаря он видел блестящую железную цепь на которой был закреплен кулон в виде искусно выполненного черепа из того же металла, но дикарь обменять цепь, наотрез отказался. Миссионер предполагает, что цепь снята с бедняги негра. Да и обуви на нем не было, хотя по словам отца Антонио, ноги у того совсем не походили на ноги тех, кто много ходит босиком. Видимо в болоте обувь утопил.
— Ну и что ты обо всем этом думаешь? — Помолчав, спросил Бальцони.
— Прежде всего, все это надо внимательно изучить. Причем к словам сибирского подростка нужно отнестись с полной серьезностью. Я конечно плохо знаю твоих, как выразился этот мальчишка, «эмиссаров», но мне кажется, что нужно очень и очень постараться чтобы так напугать этих двоих. Ему это удалось, причем походя, экспромтом. А теперь он будет готовиться, и одному богу известно до чего он додумается.
— Хорошо! Забирай все эти вещи и постарайся разобраться с «телефоном». Через месяц будем просить аудиенцию у Его Святейшества. К этому времени мы должны иметь хоть какое-то представление о том с чем столкнулись, и наметить предложения. Ты же знаешь, если у нас ничего не получится, то «телефон» будет отправлен в «Хранилище» и мы его больше не увидим.
— Эх Николо, я не знаю, чтобы отдал, за возможность покопаться в «Хранилище».
— Размечтался. Если тебе удастся оживить этот аппарат, тогда и попросим разрешение взглянуть на то «барахло», которое Святой Престол накопил за тысячу лет. А теперь иди и работай.
Выпроводив друга, Бальцони достал из ящика стола письмо:
«Николенька, если ты читаешь это письмо, то значит меня уже нет в живых. От твоих посланцев я узнала, что это ты теперь охотишься за „ларцами“. Я им посоветовала езжать домой. Они не послушались меня и связались с местными бандитами. Пришлось их всех упокоить. Ларец этот из другого мира к нам попал. Для вас он совершенно бесполезен и даже опасен. Пользоваться им может только наша внучка. Не удивляйся, теперь твоя внучка будет хранительницей. Она знает о тебе, но лучше ей не досаждать. Она сильная ведунья, знает и умеет все то, что знала и умела я. И если ты читаешь эти строки, то значит, она передала тебе обманку, которую я приготовила давно. Не сердись на нее. Быть хранительницей тяжкий крест. В шкатулке корень. Я усилила его целебные свойства. Сделай строго по рецепту снадобье и пей, это прибавит тебе здоровья и сил.
А теперь прощай.
Прочитав еще раз письмо, Бальцони долго сидел, держа его в руках. Затем встал, выложил из фарфоровой тарелки печенье, подошел к окну, поставил на подоконник тарелку, зажег письмо, держа его за уголок. Когда огонь подобрался к пальцам, бросил не сгоревший остаток в тарелку, подождал, пока письмо сгорело окончательно, размял пальцем пепел и смел его за окно. Потом прошел в маленькую комнату за кабинетом и вымыл руки в приготовленной для этой цели чаше.
Артемий Николаевич Гурьев, молодой человек лет двадцати трех, сидел за письменным столом в небольшой комнатке на первом этаже уездной управы и разбирал почту, поступившую сегодня. Артемий Николаевич, не смотря на свой молодой возраст, был большой аккуратист, и к делу относился основательно. Запечатанные в конверты послания, он вскрывал, бегло просматривал, прикалывал развернутые письма к конверту булавкой, похожей на тонкий маленький гвоздик и раскладывал по папкам. Кроме того, вся рассортированная таким образом корреспонденция, заносилась в большую книгу, где были записаны дата поступления и фамилия чиновника, которому под роспись документ был передан для ознакомления и исполнения. Документ, после того как по нему были проделаны соответствующие действия возвращался к Артемию Николаевичу с пометкой о выполнении и помещался в архив, в котором, усилиями того же Гурьева, был наведен образцовый порядок. По всем этим делам Артемий Николаевич каждый понедельник докладывал Аполинарию Модестовичу Есипову — помощнику исправника.
Чиновники не любили Артемия Николаевича за то, что с его появлением в уездной управе, им приходилось больше работать. Теперь не удавалось ни замотать дело, ни затерять документ, за который приходилось расписываться и при случае лично отчитываться перед помощником исправника. На не расположение уездных чиновников Гурьеву было наплевать. Аполинарий Модестович был ему дядюшкой по матери и нрав имел крутой. За племянника, который помог ему организовать строгий контроль за работой ведомства, любого из них мог поставить в соответствующую позу.
Дело у Артемия Николаевича двигалось споро, оставалось рассортировать всего три послания. Прочитав очередную бумагу, он хотел уже положить ее в папку, но что-то царапнуло память, и он отложил донесение в сторону, решив сначала разделаться с остальными бумагами. Рассовав по папкам оставшиеся письма, Гурьев вновь просмотрел донесение некого Иннокентия Харина, младшего агента полиции, который сопровождал двух ученых итальянцев в поездке по Сибири.
